Обв. Ораторы обрисовывали, главнымъ образомъ, то, что творится теперь у насъ на Руси. Ф. Что же именно творится?
Обв. Демонстраціи и выстрѣлы въ Батумѣ, Баку, Тихорѣцкой, Вильнѣ...
Ф. (перебивая). Что же Вы знаете про эти города?
Обв. А то, что, напр., на Тихорѣцкой, какъ это удалось установить защитѣ, всѣ рабочіе были ранены въ спину, т. е. солдаты стрѣляли по разбѣгающейся толпѣ.
Ассистентъ. 1 Это невѣрно. Я самъ былъ на Тихорѣцкой. Тамъ совсѣмъ не стрѣляли.
Обв. Я не имѣю основанія вѣрить Вамъ больше, чѣмъ тому, кто разсказывалъ мнѣ про выстрѣлы. А вотъ въ Батумѣ стрѣляли безъ троекратнаго предупрежденія.
Ф. Вотъ Вы вѣрите разнымъ слухамъ и выводите изъ нихъ необдуманныя заключенія.
Обв. Слухамъ мы вѣримъ потому, что у насъ нѣтъ свободы печати, а правительственнымъ сообщеніямъ ужъ никто не вѣритъ.
Ф. Вѣдь, Вы получаете высшее образованіе для чего? Для того, чтобы относиться критически къ окружающему. Слѣдовательно, Вы должны относиться критически къ слухамъ.
Обв. Слѣдовательно, мы должны относиться критически и къ нашему государственному строю?
Ф. Это ужъ въ извѣстныхъ предѣлахъ.
Обв. Ходъ моихъ мыслей долженъ быть Вамъ ясенъ. Изъ самихъ университетскихъ учебниковъ, хотя бы изъ государственнаго права Коркунова, я узнаю, каковы у насъ порядки. Тамъ, какъ Вамъ извѣстно, изложеніе ведется такъ. Сначала профессоръ говоритъ, какъ тотъ или другой институтъ, напр., свобода печати, союзовъ, собраній или организація законодательства, осуществленъ на Западѣ, а потомъ излагаетъ, какъ все это поставлено у насъ. Безъ всякой пропаганды злонамѣренныхъ людей я узнаю, что порядки у насъ совсѣмъ турецкіе. Что же мнѣ дѣлать? Я иду на сходку, гдѣ вмѣстѣ съ людьми, думающими такъ же, какъ и я, могу выразить протестъ противъ этихъ беззаконій.
Ф. Но почему же Вы, студенты, берете на себя смѣлость обсуждать эти вопросы? Не лучше ли было бы. набравшись знаній и идей здѣсь, въ университетѣ, проводить ихъ въ жизнь и нести правду въ темное царство?
Обв. Я не вижу, чтобы люди, напитавшіеся знаніями и идеями въ университетѣ (обводя взоромъ коллегію суда), сохраняли бы ихъ послѣ его окончанія. Вы не можете себѣ представить, какъ тяжело и больно студенту, дѣйствительно любящему университетъ, видѣть своихъ профессоровъ здѣсь, въ этомъ судѣ! Неужели вы не понимаете, что, осуждая меня или даже только допрашивая, вы становитесь сообщниками палачей, стрѣлявшихъ въ беззащитную толпу.
Ф. Какъ Вы странно судите! Неужели Вы думаете, что государственный строй измѣнится сразу? Это плодъ долгой и мирной эволюціи къ лучшимъ формамъ. Народы Запада культурнѣе насъ, и государственныя формы у нихъ лучше. Постепенный прогрессъ приведетъ и насъ къ нимъ.
Обв. Прогресса и роста культурности въ нашихъ государственныхъ формахъ я не вижу. Дѣло идетъ какъ разъ наоборотъ. Неужели же эволюція государственныхъ формъ должна у насъ проходить чрезъ массовое сѣченіе крестьянъ и демонстрантовъ?
Ф. Гдѣ же это?
Обв. У Оболенскаго и Валя.
Ассистентъ. Что же, по-Вашему, лучше стрѣлять?...
Ф. (перебивая) Да-съ! Все это хорошо, но я долженъ сказать Вамъ, что все-таки мирный путь вѣрнѣе приведетъ насъ къ желанной цѣли.
Обв. Итакъ, у насъ съ Вами, г. профессоръ, разногласіе только въ средствахъ.
Ф. (къ субъ-инспектору). Попросите, пожалуйста, слѣдующаго. Обв. Прошу извиненія, что задержалъ васъ, господа.
Нечего и говорить, что при общей системѣ царящаго у насъ произвола участіе профессорскихъ коллегій въ подобныхъ средневѣковыхъ трибуналахъ, гдѣ личность подсудимаго лишена малѣйшаго подобія какой бы то ни было гарантіи ея человѣческихъ правъ, заставляетъ молодежь совершенно отвернуться отъ своихъ призванныхъ руководителей. „Мы перестали — пишетъ намъ одна медичка по поводу извѣстной нашимъ читателямъ „смуты“ въ медицинскомъ институтѣ 2 — уважать нашихъ профессоровъ, унизившихъ свое достоинство прислужничествомъ передъ администраціей; мы перестаемъ вѣрить въ науку, которая такъ изсушаетъ мозгъ и сердце своихъ представителей, что они ничего не способны понимать, кромѣ своихъ пробирокъ ; мы перестаемъ вѣрить въ общество, которое ... не въ силахъ защищать своихъ обиженныхъ младшихъ членовъ и дѣтей.“
1 Проф. Смирновъ. — 2 См. № 20—21 „Освобожденія“.
„Мы всѣ удручены — говоритъ авторъ письма — нелѣпостью, неожиданностью и дикостью происшедшаго, къ которому русское общество осталось равнодушнымъ только потому, что вся эта исторія проникла въ публику подъ маскою какого-то совершенно частнаго, „академическаго“, дѣла медицинскаго института. Профессора сочиняютъ правила, невозможныя для исполненія и не имѣющія себѣ подобныхъ ни въ одномъ учебномъ заведеніи, и удивляются, что это можетъ кому-нибудь не нравиться! Тѣ же профессора не гнушаются взять на себя роль членовъ какого-то шутовского суда, представляющаго изъ себя вопіющее нарушеніе законности: допросы чинятся поодиночкѣ, при закрытыхъ дверяхъ ; профессора - судьи не гнушаются выспрашивать одну о степени участія въ дѣлѣ другой, забывая, что, вѣдь, это безнравственно, элементарно безнравственно, что всѣ мы не люди толпы, а товарищи другъ для друга. Далѣе, судъ дѣлаетъ рядъ передержекъ, начиная съ того, что онъ объявляетъ, будто экзаменаціонныя правила были сочинены для употребленія на будущія времена, а не на этотъ годъ, и что слушательницы будто бы должны были знать объ этомъ 8-го марта (такимъ образомъ, у нихъ, оказывается, не было повода собираться на сходку 10), тогда какъ въ дѣйствительности не только ничего подобнаго не было объявлено до 10-го, но и 10-го директоръ, явившись на сходку и наговоривъ кучу нелѣпостей, не сказалъ только этого и самаго главнаго: что правила отмѣнены 8-го марта. Значитъ, это ложь, придуманная post-factum для отягощенія вины участвовавшихъ въ сходкѣ и для оправданія своей свирѣпости.... Передержки пресловутаго суда идутъ еще дальше: на сходкѣ было не менѣе 800 человѣкъ, въ голосовкѣ принимало участіе 636 человѣкъ (цифра установлена точно, такъ какъ заранѣе были розданы зеленые билетики, и заявленія на бѣлыхъ бумажкахъ не принимались вовсе). Но субъ - директору или, кто ихъ знаетъ, кому выгодно представить все дѣломъ кучки безпокойныхъ. И вотъ, несмотря на то, что объ участіи на сходкѣ подали заявленія всѣ бывшія на ней, произвольно выбираютъ 353 человѣка, которымъ и объявляютъ выговоръ; судъ произвольно и бездоказательно заключаетъ, что будто бы большинство подало свои заявленія подъ вліяніемъ товарищескаго уговора и что онъ признаетъ бывшими на сходкѣ только тѣхъ, кого тамъ видѣли директоръ, инспектриса и проч. персоналъ. Но мыслимое ли дѣло знать сотни фамилій наизусть и знать всѣхъ въ лицо, да еще въ такой толпѣ, гдѣ яблоку негдѣ было упасть! Какъ же назвать такого рода передержку?... Далѣе слѣдуетъ возмутительный финалъ неожиданной драмы: 27 человѣкъ исключаются изъ института за то только, что не пришли лично выслушать выговоръ суда — это невѣроятно, но это такъ! 27 правоспособныхъ женщинъ, изъ числа которыхъ есть матери семействъ и люди, занятые посторонней отвѣтственной службой, не нашли нужнымъ тратить время на пустяки, идти ломать какую-то комедію — на допросахъ онѣ были, приговоръ суда извѣстенъ, вывѣшенъ даже на стѣнѣ — чего же еще? И вотъ вдругъ это оказывается тяжкимъ преступленіемъ, за которое находятъ возможнымъ изломать 27 жизней! 27 чужихъ жизней портится только изъ-за того, что люди не догадались прійти поддержать декорумъ нелѣпаго и никому ненужнаго суда, настолько ненужнаго, что съ нимъ не считается даже попечитель учебнаго округа, который однимъ взмахомъ пера вычеркиваетъ постановленіе суда, доставшееся ему путемъ униженія науки, путемъ низведенія профессорскаго достоинства чуть не до жандармскаго мундира. Когда въ нашу академическую жизнь врываются нагайки, тюрьмы и пр. всѣ знаютъ, что это такое, какъ надо реагировать. Тутъ же — никто не понимаетъ, что это такое. Дисциплинарный судъ, совѣтъ профессоровъ, директоръ, попечитель — все это какой-то калейдоскопъ словъ, въ которыхъ публика ничего понять не можетъ, а потерпѣвшіе не могутъ разобраться и прійти къ опредѣленному рѣшенію.“
Въ этомъ письмѣ ярко выражается настроеніе учащейся молодежи, настроеніе, которое не сулитъ окончанія „смуты“ въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ. Р.
Самодержавіе и рабочій вопросъ.
Озабочиваясь своевременнымъ устраненіемъ недоразумѣній, возникающихъ съ рабочими на почвѣ договорныхъ отношеній, нѣкоторыя управленія промышленныхъ заведеній установили особый способъ сношеній съ рабочими черезъ посредство „депутатовъ“ или старостъ, иногда избираемыхъ рабочими изъ своей среды, иногда же намѣчаемыхъ самимъ заводоуправленіемъ изъ
1 Окончаніе мотивовъ Министерства Финансовъ къ закону о рабочихъ старостахъ. См. № 2 (26) „Освобожденія“. Мотивы эти теперь напечатаны въ № 27 „Вѣстника Финансовъ“ съ значительными сокращеніями. Не воспроизводя соображеній, уже опубликованныхъ въ „В. Ф.“, мы печатаемъ пропущенныя оффиціальнымъ органомъ мѣста, выдѣляя ихъ въ контекстѣ угловатыми скобками. Пропуски сдѣланы весьма характерные. Ред. „Осв.“
Обв. Демонстраціи и выстрѣлы въ Батумѣ, Баку, Тихорѣцкой, Вильнѣ...
Ф. (перебивая). Что же Вы знаете про эти города?
Обв. А то, что, напр., на Тихорѣцкой, какъ это удалось установить защитѣ, всѣ рабочіе были ранены въ спину, т. е. солдаты стрѣляли по разбѣгающейся толпѣ.
Ассистентъ. 1 Это невѣрно. Я самъ былъ на Тихорѣцкой. Тамъ совсѣмъ не стрѣляли.
Обв. Я не имѣю основанія вѣрить Вамъ больше, чѣмъ тому, кто разсказывалъ мнѣ про выстрѣлы. А вотъ въ Батумѣ стрѣляли безъ троекратнаго предупрежденія.
Ф. Вотъ Вы вѣрите разнымъ слухамъ и выводите изъ нихъ необдуманныя заключенія.
Обв. Слухамъ мы вѣримъ потому, что у насъ нѣтъ свободы печати, а правительственнымъ сообщеніямъ ужъ никто не вѣритъ.
Ф. Вѣдь, Вы получаете высшее образованіе для чего? Для того, чтобы относиться критически къ окружающему. Слѣдовательно, Вы должны относиться критически къ слухамъ.
Обв. Слѣдовательно, мы должны относиться критически и къ нашему государственному строю?
Ф. Это ужъ въ извѣстныхъ предѣлахъ.
Обв. Ходъ моихъ мыслей долженъ быть Вамъ ясенъ. Изъ самихъ университетскихъ учебниковъ, хотя бы изъ государственнаго права Коркунова, я узнаю, каковы у насъ порядки. Тамъ, какъ Вамъ извѣстно, изложеніе ведется такъ. Сначала профессоръ говоритъ, какъ тотъ или другой институтъ, напр., свобода печати, союзовъ, собраній или организація законодательства, осуществленъ на Западѣ, а потомъ излагаетъ, какъ все это поставлено у насъ. Безъ всякой пропаганды злонамѣренныхъ людей я узнаю, что порядки у насъ совсѣмъ турецкіе. Что же мнѣ дѣлать? Я иду на сходку, гдѣ вмѣстѣ съ людьми, думающими такъ же, какъ и я, могу выразить протестъ противъ этихъ беззаконій.
Ф. Но почему же Вы, студенты, берете на себя смѣлость обсуждать эти вопросы? Не лучше ли было бы. набравшись знаній и идей здѣсь, въ университетѣ, проводить ихъ въ жизнь и нести правду въ темное царство?
Обв. Я не вижу, чтобы люди, напитавшіеся знаніями и идеями въ университетѣ (обводя взоромъ коллегію суда), сохраняли бы ихъ послѣ его окончанія. Вы не можете себѣ представить, какъ тяжело и больно студенту, дѣйствительно любящему университетъ, видѣть своихъ профессоровъ здѣсь, въ этомъ судѣ! Неужели вы не понимаете, что, осуждая меня или даже только допрашивая, вы становитесь сообщниками палачей, стрѣлявшихъ въ беззащитную толпу.
Ф. Какъ Вы странно судите! Неужели Вы думаете, что государственный строй измѣнится сразу? Это плодъ долгой и мирной эволюціи къ лучшимъ формамъ. Народы Запада культурнѣе насъ, и государственныя формы у нихъ лучше. Постепенный прогрессъ приведетъ и насъ къ нимъ.
Обв. Прогресса и роста культурности въ нашихъ государственныхъ формахъ я не вижу. Дѣло идетъ какъ разъ наоборотъ. Неужели же эволюція государственныхъ формъ должна у насъ проходить чрезъ массовое сѣченіе крестьянъ и демонстрантовъ?
Ф. Гдѣ же это?
Обв. У Оболенскаго и Валя.
Ассистентъ. Что же, по-Вашему, лучше стрѣлять?...
Ф. (перебивая) Да-съ! Все это хорошо, но я долженъ сказать Вамъ, что все-таки мирный путь вѣрнѣе приведетъ насъ къ желанной цѣли.
Обв. Итакъ, у насъ съ Вами, г. профессоръ, разногласіе только въ средствахъ.
Ф. (къ субъ-инспектору). Попросите, пожалуйста, слѣдующаго. Обв. Прошу извиненія, что задержалъ васъ, господа.
Нечего и говорить, что при общей системѣ царящаго у насъ произвола участіе профессорскихъ коллегій въ подобныхъ средневѣковыхъ трибуналахъ, гдѣ личность подсудимаго лишена малѣйшаго подобія какой бы то ни было гарантіи ея человѣческихъ правъ, заставляетъ молодежь совершенно отвернуться отъ своихъ призванныхъ руководителей. „Мы перестали — пишетъ намъ одна медичка по поводу извѣстной нашимъ читателямъ „смуты“ въ медицинскомъ институтѣ 2 — уважать нашихъ профессоровъ, унизившихъ свое достоинство прислужничествомъ передъ администраціей; мы перестаемъ вѣрить въ науку, которая такъ изсушаетъ мозгъ и сердце своихъ представителей, что они ничего не способны понимать, кромѣ своихъ пробирокъ ; мы перестаемъ вѣрить въ общество, которое ... не въ силахъ защищать своихъ обиженныхъ младшихъ членовъ и дѣтей.“
1 Проф. Смирновъ. — 2 См. № 20—21 „Освобожденія“.
„Мы всѣ удручены — говоритъ авторъ письма — нелѣпостью, неожиданностью и дикостью происшедшаго, къ которому русское общество осталось равнодушнымъ только потому, что вся эта исторія проникла въ публику подъ маскою какого-то совершенно частнаго, „академическаго“, дѣла медицинскаго института. Профессора сочиняютъ правила, невозможныя для исполненія и не имѣющія себѣ подобныхъ ни въ одномъ учебномъ заведеніи, и удивляются, что это можетъ кому-нибудь не нравиться! Тѣ же профессора не гнушаются взять на себя роль членовъ какого-то шутовского суда, представляющаго изъ себя вопіющее нарушеніе законности: допросы чинятся поодиночкѣ, при закрытыхъ дверяхъ ; профессора - судьи не гнушаются выспрашивать одну о степени участія въ дѣлѣ другой, забывая, что, вѣдь, это безнравственно, элементарно безнравственно, что всѣ мы не люди толпы, а товарищи другъ для друга. Далѣе, судъ дѣлаетъ рядъ передержекъ, начиная съ того, что онъ объявляетъ, будто экзаменаціонныя правила были сочинены для употребленія на будущія времена, а не на этотъ годъ, и что слушательницы будто бы должны были знать объ этомъ 8-го марта (такимъ образомъ, у нихъ, оказывается, не было повода собираться на сходку 10), тогда какъ въ дѣйствительности не только ничего подобнаго не было объявлено до 10-го, но и 10-го директоръ, явившись на сходку и наговоривъ кучу нелѣпостей, не сказалъ только этого и самаго главнаго: что правила отмѣнены 8-го марта. Значитъ, это ложь, придуманная post-factum для отягощенія вины участвовавшихъ въ сходкѣ и для оправданія своей свирѣпости.... Передержки пресловутаго суда идутъ еще дальше: на сходкѣ было не менѣе 800 человѣкъ, въ голосовкѣ принимало участіе 636 человѣкъ (цифра установлена точно, такъ какъ заранѣе были розданы зеленые билетики, и заявленія на бѣлыхъ бумажкахъ не принимались вовсе). Но субъ - директору или, кто ихъ знаетъ, кому выгодно представить все дѣломъ кучки безпокойныхъ. И вотъ, несмотря на то, что объ участіи на сходкѣ подали заявленія всѣ бывшія на ней, произвольно выбираютъ 353 человѣка, которымъ и объявляютъ выговоръ; судъ произвольно и бездоказательно заключаетъ, что будто бы большинство подало свои заявленія подъ вліяніемъ товарищескаго уговора и что онъ признаетъ бывшими на сходкѣ только тѣхъ, кого тамъ видѣли директоръ, инспектриса и проч. персоналъ. Но мыслимое ли дѣло знать сотни фамилій наизусть и знать всѣхъ въ лицо, да еще въ такой толпѣ, гдѣ яблоку негдѣ было упасть! Какъ же назвать такого рода передержку?... Далѣе слѣдуетъ возмутительный финалъ неожиданной драмы: 27 человѣкъ исключаются изъ института за то только, что не пришли лично выслушать выговоръ суда — это невѣроятно, но это такъ! 27 правоспособныхъ женщинъ, изъ числа которыхъ есть матери семействъ и люди, занятые посторонней отвѣтственной службой, не нашли нужнымъ тратить время на пустяки, идти ломать какую-то комедію — на допросахъ онѣ были, приговоръ суда извѣстенъ, вывѣшенъ даже на стѣнѣ — чего же еще? И вотъ вдругъ это оказывается тяжкимъ преступленіемъ, за которое находятъ возможнымъ изломать 27 жизней! 27 чужихъ жизней портится только изъ-за того, что люди не догадались прійти поддержать декорумъ нелѣпаго и никому ненужнаго суда, настолько ненужнаго, что съ нимъ не считается даже попечитель учебнаго округа, который однимъ взмахомъ пера вычеркиваетъ постановленіе суда, доставшееся ему путемъ униженія науки, путемъ низведенія профессорскаго достоинства чуть не до жандармскаго мундира. Когда въ нашу академическую жизнь врываются нагайки, тюрьмы и пр. всѣ знаютъ, что это такое, какъ надо реагировать. Тутъ же — никто не понимаетъ, что это такое. Дисциплинарный судъ, совѣтъ профессоровъ, директоръ, попечитель — все это какой-то калейдоскопъ словъ, въ которыхъ публика ничего понять не можетъ, а потерпѣвшіе не могутъ разобраться и прійти къ опредѣленному рѣшенію.“
Въ этомъ письмѣ ярко выражается настроеніе учащейся молодежи, настроеніе, которое не сулитъ окончанія „смуты“ въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ. Р.
Самодержавіе и рабочій вопросъ.
Озабочиваясь своевременнымъ устраненіемъ недоразумѣній, возникающихъ съ рабочими на почвѣ договорныхъ отношеній, нѣкоторыя управленія промышленныхъ заведеній установили особый способъ сношеній съ рабочими черезъ посредство „депутатовъ“ или старостъ, иногда избираемыхъ рабочими изъ своей среды, иногда же намѣчаемыхъ самимъ заводоуправленіемъ изъ
1 Окончаніе мотивовъ Министерства Финансовъ къ закону о рабочихъ старостахъ. См. № 2 (26) „Освобожденія“. Мотивы эти теперь напечатаны въ № 27 „Вѣстника Финансовъ“ съ значительными сокращеніями. Не воспроизводя соображеній, уже опубликованныхъ въ „В. Ф.“, мы печатаемъ пропущенныя оффиціальнымъ органомъ мѣста, выдѣляя ихъ въ контекстѣ угловатыми скобками. Пропуски сдѣланы весьма характерные. Ред. „Осв.“