модержавіемъ, между правовымъ государствомъ и государствомъ деспотическимъ, то даже нарочно нельзя придумать отвѣта, столь яснаго и вразумительнаго, какой дала исторія текущихъ дней всѣмъ имѣющимъ уши, чтобы слышать.
Въ Сербіи на безпардонное господство грубаго произвола и слѣпой реакціи было отвѣчено варварскимъ избіеніемъ всей королевской семьи, ея приближенныхъ и министровъ. Въ Германіи на забвеніе правительствомъ интересовъ и правъ народныхъ массъ послѣдовалъ со стороны народа иной отвѣтъ: колоссальное возрастаніе числа поданныхъ за соціалдемократическую партію голосовъ и разгромъ крайнихъ реакціонныхъ партій, а также недостаточно энергическихъ умѣренно-оппозиціонныхъ направленій. Въ особенности, въ одномъ германскомъ государствѣ, въ Саксоніи, поразительно ясно выступаютъ и аналогіи и различія съ сербскими событіями: скандальная придворная хроника, невыносимая политическая реакція, дурное финансовое хозяйство — всѣ эти явленія, разыгравшіяся въ обстановкѣ фактическаго абсолютизма — заставили сербовъ зарѣзать своихъ коронованныхъ и некоронованныхъ деспотовъ, саксонцевъ тѣ же явленія, совершившіяся въ обстановкѣ правового порядка, побудили — отдать всѣ свои избирательные округи, за исключеніемъ одного, соціалдемократамъ и усилить ихъ кадры 120 тысячами избирателей. Въ Германіи всѣ понимаютъ, что огромное усиленіе соціалдемократіи не означаетъ ни введенія соціалистическаго строя, ни вообще какого-либо серьезнаго и радикальнаго переворота въ политической и соціальной жизни страны : избиратели голосовали не за „разрушителей семьи и государства“, каковыхъ вообще въ Германіи нѣтъ, а просто за честную и энергичную оппозиціонную партію. И послѣдствія выборовъ сведутся именно къ ослабленію политической реакціи и къ возрастанію вниманія законодателя къ дѣйствительнымъ матеріальнымъ и духовнымъ нуждамъ народа. Съ другой стороны, и сербы знаютъ, что Петръ I не чудотворецъ, и что имъ еще долго придется страдать отъ вкоренившихся привычекъ деспотизма и общей некультурности жизни. Итакъ, аналогичные результаты; но какъ различны средства, которыми они достигаются! Въ Бѣлградѣ — кровь, смута, общее потрясеніе, неувѣренность въ завтрашнемъ днѣ, необезпеченность порядка; въ Берлинѣ — лишнихъ 2—3 десятка представителей крайней лѣвой, лишнія язвительныя и бичующія правительство рѣчи въ парламентѣ, лишнее отклоненіе рейхстагомъ того или иного реакціоннаго законопроекта или новаго налоговаго требованія въ пользу зарвавшагося милитаризма или протекціонизма.
Который изъ этихъ путей выгоднѣе для страны, объ этомъ нечего терять словъ; но не мѣшаетъ отмѣтить, что и для правительства нѣмецкій путь предпочтительнѣе сербскаго. Исторія дала знаменательное поученіе на тему, которую можно было бы озаглавить: о нѣкоторыхъ преимуществахъ конституціоннаго режима передъ деспотическимъ для монарховъ и министровъ. Конечно, Бюлову не весело слушать рѣзкую критику своего поведенія изъ устъ Бебеля: не мало придется ему помучиться съ оппозиціей, чтобы осуществить заключеніе торговыхъ договоровъ, выгодныхъ для аграріевъ; и Императору германскому также не разъ, быть можетъ, придется выступать противъ тѣхъ, кто тормозитъ осуществленіе его военныхъ и морскихъ плановъ. Но, право, самая жестокая рѣчь Бебеля лучше пули полковника Машина ; куда пріятнѣе имѣть дѣло днемъ, въ парламентѣ, съ нѣмецкими соціалдемократами, чѣмъ глухою ночью, во дворцѣ — съ сербскими офицерами и солдатами. И если до сихъ поръ представители власти и консервативныхъ традицій въ Германіи, быть можетъ, порой вздыхали о добромъ старомъ времени, когда не было ни парламентовъ, ни соціалдемократовъ, и съ завистью посматривали на Востокъ, на своихъ славянскихъ коллегъ, то теперь, даже послѣ столь неудачныхъ для нихъ выборовъ, они, въ виду кроваваго зарева въ Бѣлградѣ, вѣроятно, отъ всей души благодарятъ судьбу, посадившую ихъ въ наши дни на тронъ и на министерское кресло въ Берлинѣ. Изъ двухъ золъ выбирать необходимо; и по сравненію съ большимъ зломъ меньшее есть неоцѣнимое благо.
И въ самомъ дѣлѣ, когда народъ пересталъ быть безсловеснымъ и неразмышляющимъ стадомъ, покорно повинующимся всякому вождю, котораго ему пошлетъ судьба — а въ наши дни такого народа-стада въ Европѣ больше нѣтъ—, онъ долженъ какъ-нибудь проявлять свое недовольство правительствомъ: по-сербски или по-нѣмецки — третьяго способа нѣтъ. И невольно рождается мучительный вопросъ: что ждетъ въ этомъ отношеніи насъ, русскихъ? По культурѣ и политическому міросозерцанію мы — что бы ни говорили наши славянофилы и члены русскаго собранія — слава Богу, ближе къ нѣмцамъ, чѣмъ къ сербамъ. Но до сихъ поръ насъ упорно заставляли слѣдовать сербскимъ образцамъ. Боголѣповъ, Сипягинъ, Богдановичъ уже испытали на себѣ неудобства сербскаго метода народнаго голосованія: другіе пока отдѣлались испугомъ; третьи въ страхѣ ждутъ своей очереди. Правда, отождествлять выстрѣлы Карповича и Балмашева съ выстрѣлами Машина, Мишина и имъ подобныхъ было бы верхомъ политическаго недомыслія и несправедливости. Между русскимъ студентомъ, который, преодолѣвая свое врожденное отвращеніе къ насилію, въ порывѣ героическаго экстаза и безнадежнаго невѣрія въ возможность иныхъ мѣръ, убиваетъ врага народа, отдавая при этомъ себя самого на смерть и поруганіе, и сербскимъ офицеромъ, который совмѣстно съ толпой соучастниковъ устраиваетъ побоище и съ восточнымъ варварствомъ утоляетъ свою жажду мщенія видомъ крови и труповъ, есть огромная разница, дѣлающая большую честь русскому народу. Но, по своему политическому смыслу, бѣлградскія и петербургскія убійства имѣютъ общимъ то, что оба они суть бурныя проявленія общественнаго негодованія, лишеннаго нормальнаго выхода; оба суть взрывы паровыхъ котловъ, не снабженныхъ предохранительными клапанами по винѣ безумныхъ и слѣпыхъ инженеровъ.
Пока еще эти взрывы въ Россіи частичны: убьютъ одного, другого — на мѣсто жертвы ставится новый надсмотрщикъ-механикъ, котелъ еще глуше заколачивается — и безумцы думаютъ, что сдѣлали все нужное. Но берегитесь, г. ф.-Плеве и прочіе русскіе политическіе инженеры, какъ бы вамъ вскорѣ не дождаться, по примѣру вашихъ сербскихъ товарищей-братушекъ, что котелъ такъ лопнетъ, что уже некому будетъ и чинить его ! Мы понимаемъ, что васъ не трогаетъ кровь кишиневскихъ евреевъ и златоустовскихъ рабочихъ. Но мы не понимаемъ, какое удовольствіе можете вы получать отъ мысли, что вамъ придется купаться въ своей собственной крови. А повторяемъ: это неизбѣжно, если вы не дадите русскому народу возможности по-нѣмецки выражать свои желанія и жалобы. Эта неизбѣжность уже давно ясна для всѣхъ, кромѣ васъ, а бѣлградская кровавая ночь еще разъ ее подтвердила.
Но неужели — остановятъ насъ — вы еще надѣетесь вразумить нашихъ властителей? Увы, къ сожалѣнію, нѣтъ. Салтыковъ жестоко насмѣялся надъ наивнымъ „либераломъ“, который постоянно предупреждалъ правительство: „ахъ, господа, господа, что вы дѣлаете! Вѣдь, вы сами себя губите!“ — и никогда этотъ злой смѣхъ не былъ болѣе умѣстенъ, чѣмъ въ настоящее время. Насъ не манитъ глупая и безславная роль салтыковскаго либерала. Къ чему же тогда все это говорится? А къ тому, что то, чего нельзя измѣнить, можно и должно все-таки понять. Общественное мнѣніе должно знать и твердо помнить, что страной управляютъ не только изверги, потерявшіе всякое представленіе о стыдѣ и совѣсти, но и безнадежно-безумные люди. Свободная печать должна сдѣлать, по крайней мѣрѣ, все отъ нея зависящее, чтобы, приблизивши насъ къ нѣмецкимъ нравамъ, предотвратить сербскую опасность — наперекоръ злымъ и слѣпымъ властямъ, ведущимъ и себя, и насъ прямо на эти ужасы. А для этого нужно разрушать обманъ, раскрывать всѣмъ глаза на грозную истину и, объединившись за правду и свѣтъ, побороть царство тьмы и крови. Быть можетъ, спасая себя, мы еще успѣемъ спасти и г. ф.-Плеве, если судьба не настигнетъ его раньше ; быть можетъ, мы еще дождемся, что онъ скажетъ намъ спасибо за тѣ рѣчи и дѣла, за которыя онъ сейчасъ сажаетъ насъ въ тюрьмы и ссылаетъ въ Сибирь.
Въ Сербіи на безпардонное господство грубаго произвола и слѣпой реакціи было отвѣчено варварскимъ избіеніемъ всей королевской семьи, ея приближенныхъ и министровъ. Въ Германіи на забвеніе правительствомъ интересовъ и правъ народныхъ массъ послѣдовалъ со стороны народа иной отвѣтъ: колоссальное возрастаніе числа поданныхъ за соціалдемократическую партію голосовъ и разгромъ крайнихъ реакціонныхъ партій, а также недостаточно энергическихъ умѣренно-оппозиціонныхъ направленій. Въ особенности, въ одномъ германскомъ государствѣ, въ Саксоніи, поразительно ясно выступаютъ и аналогіи и различія съ сербскими событіями: скандальная придворная хроника, невыносимая политическая реакція, дурное финансовое хозяйство — всѣ эти явленія, разыгравшіяся въ обстановкѣ фактическаго абсолютизма — заставили сербовъ зарѣзать своихъ коронованныхъ и некоронованныхъ деспотовъ, саксонцевъ тѣ же явленія, совершившіяся въ обстановкѣ правового порядка, побудили — отдать всѣ свои избирательные округи, за исключеніемъ одного, соціалдемократамъ и усилить ихъ кадры 120 тысячами избирателей. Въ Германіи всѣ понимаютъ, что огромное усиленіе соціалдемократіи не означаетъ ни введенія соціалистическаго строя, ни вообще какого-либо серьезнаго и радикальнаго переворота въ политической и соціальной жизни страны : избиратели голосовали не за „разрушителей семьи и государства“, каковыхъ вообще въ Германіи нѣтъ, а просто за честную и энергичную оппозиціонную партію. И послѣдствія выборовъ сведутся именно къ ослабленію политической реакціи и къ возрастанію вниманія законодателя къ дѣйствительнымъ матеріальнымъ и духовнымъ нуждамъ народа. Съ другой стороны, и сербы знаютъ, что Петръ I не чудотворецъ, и что имъ еще долго придется страдать отъ вкоренившихся привычекъ деспотизма и общей некультурности жизни. Итакъ, аналогичные результаты; но какъ различны средства, которыми они достигаются! Въ Бѣлградѣ — кровь, смута, общее потрясеніе, неувѣренность въ завтрашнемъ днѣ, необезпеченность порядка; въ Берлинѣ — лишнихъ 2—3 десятка представителей крайней лѣвой, лишнія язвительныя и бичующія правительство рѣчи въ парламентѣ, лишнее отклоненіе рейхстагомъ того или иного реакціоннаго законопроекта или новаго налоговаго требованія въ пользу зарвавшагося милитаризма или протекціонизма.
Который изъ этихъ путей выгоднѣе для страны, объ этомъ нечего терять словъ; но не мѣшаетъ отмѣтить, что и для правительства нѣмецкій путь предпочтительнѣе сербскаго. Исторія дала знаменательное поученіе на тему, которую можно было бы озаглавить: о нѣкоторыхъ преимуществахъ конституціоннаго режима передъ деспотическимъ для монарховъ и министровъ. Конечно, Бюлову не весело слушать рѣзкую критику своего поведенія изъ устъ Бебеля: не мало придется ему помучиться съ оппозиціей, чтобы осуществить заключеніе торговыхъ договоровъ, выгодныхъ для аграріевъ; и Императору германскому также не разъ, быть можетъ, придется выступать противъ тѣхъ, кто тормозитъ осуществленіе его военныхъ и морскихъ плановъ. Но, право, самая жестокая рѣчь Бебеля лучше пули полковника Машина ; куда пріятнѣе имѣть дѣло днемъ, въ парламентѣ, съ нѣмецкими соціалдемократами, чѣмъ глухою ночью, во дворцѣ — съ сербскими офицерами и солдатами. И если до сихъ поръ представители власти и консервативныхъ традицій въ Германіи, быть можетъ, порой вздыхали о добромъ старомъ времени, когда не было ни парламентовъ, ни соціалдемократовъ, и съ завистью посматривали на Востокъ, на своихъ славянскихъ коллегъ, то теперь, даже послѣ столь неудачныхъ для нихъ выборовъ, они, въ виду кроваваго зарева въ Бѣлградѣ, вѣроятно, отъ всей души благодарятъ судьбу, посадившую ихъ въ наши дни на тронъ и на министерское кресло въ Берлинѣ. Изъ двухъ золъ выбирать необходимо; и по сравненію съ большимъ зломъ меньшее есть неоцѣнимое благо.
И въ самомъ дѣлѣ, когда народъ пересталъ быть безсловеснымъ и неразмышляющимъ стадомъ, покорно повинующимся всякому вождю, котораго ему пошлетъ судьба — а въ наши дни такого народа-стада въ Европѣ больше нѣтъ—, онъ долженъ какъ-нибудь проявлять свое недовольство правительствомъ: по-сербски или по-нѣмецки — третьяго способа нѣтъ. И невольно рождается мучительный вопросъ: что ждетъ въ этомъ отношеніи насъ, русскихъ? По культурѣ и политическому міросозерцанію мы — что бы ни говорили наши славянофилы и члены русскаго собранія — слава Богу, ближе къ нѣмцамъ, чѣмъ къ сербамъ. Но до сихъ поръ насъ упорно заставляли слѣдовать сербскимъ образцамъ. Боголѣповъ, Сипягинъ, Богдановичъ уже испытали на себѣ неудобства сербскаго метода народнаго голосованія: другіе пока отдѣлались испугомъ; третьи въ страхѣ ждутъ своей очереди. Правда, отождествлять выстрѣлы Карповича и Балмашева съ выстрѣлами Машина, Мишина и имъ подобныхъ было бы верхомъ политическаго недомыслія и несправедливости. Между русскимъ студентомъ, который, преодолѣвая свое врожденное отвращеніе къ насилію, въ порывѣ героическаго экстаза и безнадежнаго невѣрія въ возможность иныхъ мѣръ, убиваетъ врага народа, отдавая при этомъ себя самого на смерть и поруганіе, и сербскимъ офицеромъ, который совмѣстно съ толпой соучастниковъ устраиваетъ побоище и съ восточнымъ варварствомъ утоляетъ свою жажду мщенія видомъ крови и труповъ, есть огромная разница, дѣлающая большую честь русскому народу. Но, по своему политическому смыслу, бѣлградскія и петербургскія убійства имѣютъ общимъ то, что оба они суть бурныя проявленія общественнаго негодованія, лишеннаго нормальнаго выхода; оба суть взрывы паровыхъ котловъ, не снабженныхъ предохранительными клапанами по винѣ безумныхъ и слѣпыхъ инженеровъ.
Пока еще эти взрывы въ Россіи частичны: убьютъ одного, другого — на мѣсто жертвы ставится новый надсмотрщикъ-механикъ, котелъ еще глуше заколачивается — и безумцы думаютъ, что сдѣлали все нужное. Но берегитесь, г. ф.-Плеве и прочіе русскіе политическіе инженеры, какъ бы вамъ вскорѣ не дождаться, по примѣру вашихъ сербскихъ товарищей-братушекъ, что котелъ такъ лопнетъ, что уже некому будетъ и чинить его ! Мы понимаемъ, что васъ не трогаетъ кровь кишиневскихъ евреевъ и златоустовскихъ рабочихъ. Но мы не понимаемъ, какое удовольствіе можете вы получать отъ мысли, что вамъ придется купаться въ своей собственной крови. А повторяемъ: это неизбѣжно, если вы не дадите русскому народу возможности по-нѣмецки выражать свои желанія и жалобы. Эта неизбѣжность уже давно ясна для всѣхъ, кромѣ васъ, а бѣлградская кровавая ночь еще разъ ее подтвердила.
Но неужели — остановятъ насъ — вы еще надѣетесь вразумить нашихъ властителей? Увы, къ сожалѣнію, нѣтъ. Салтыковъ жестоко насмѣялся надъ наивнымъ „либераломъ“, который постоянно предупреждалъ правительство: „ахъ, господа, господа, что вы дѣлаете! Вѣдь, вы сами себя губите!“ — и никогда этотъ злой смѣхъ не былъ болѣе умѣстенъ, чѣмъ въ настоящее время. Насъ не манитъ глупая и безславная роль салтыковскаго либерала. Къ чему же тогда все это говорится? А къ тому, что то, чего нельзя измѣнить, можно и должно все-таки понять. Общественное мнѣніе должно знать и твердо помнить, что страной управляютъ не только изверги, потерявшіе всякое представленіе о стыдѣ и совѣсти, но и безнадежно-безумные люди. Свободная печать должна сдѣлать, по крайней мѣрѣ, все отъ нея зависящее, чтобы, приблизивши насъ къ нѣмецкимъ нравамъ, предотвратить сербскую опасность — наперекоръ злымъ и слѣпымъ властямъ, ведущимъ и себя, и насъ прямо на эти ужасы. А для этого нужно разрушать обманъ, раскрывать всѣмъ глаза на грозную истину и, объединившись за правду и свѣтъ, побороть царство тьмы и крови. Быть можетъ, спасая себя, мы еще успѣемъ спасти и г. ф.-Плеве, если судьба не настигнетъ его раньше ; быть можетъ, мы еще дождемся, что онъ скажетъ намъ спасибо за тѣ рѣчи и дѣла, за которыя онъ сейчасъ сажаетъ насъ въ тюрьмы и ссылаетъ въ Сибирь.