Угнетая и раздражая инородцевъ и насаждая смуту на окраинахъ, „усиливая и „расширяя Россію присоединеніемъ желтолицыхъ подданныхъ, самодержавіе этимъ стремится создать себѣ „національное оправданіе. Посѣявъ на окраинахъ справедливую ненависть съ себѣ, оно желаетъ увѣрить, что выражаетъ и защищаетъ собою русскіе интересы. Вотъ чѣмъ оно держится теперь: оно живетъ по милости евреевъ, которыхъ душитъ въ чертѣ осѣдлости, но милости Финляндіи, которую политически обездолило, по милости армянъ, которыхъ безъ всякой надобности раздразнило и изъ-за которыхъ собирается „вторично покорять “ Кавказъ, хотя они только содѣйствовали его первому покоренію, по милости дальняго намѣстничества, которое оно, отбивъ у японцевъ и укравъ у китайцевъ, содержитъ на счетъ русскаго народа. Таковы главныя дѣла самодержавія, которыми оно еще ослѣпляетъ тѣхъ, кто, очевидно, считаетъ Россію не государствомъ, способнымъ нормально развиваться на основѣ свободы и законности, а какой-то дрянной мѣшаниной, которая расползется во всѣ стороны, если снять съ нея желѣзный обручъ самодержавія. Русскій народъ хронически не доѣдаетъ, крестьянскія дѣти мрутъ, какъ мухи, на зато на Дальнемъ Востокѣ выстроены города, которымъ дивятся даже американцы, и въ Портъ- Артурѣ адмиралъ Алексѣевъ, на страхъ японцамъ, производитъ смотры десяткамъ тысячъ солдатъ. Русскій человѣкъ не можетъ сказать свободнаго слова, но зато евреевъ любой нахалъ съ кокардой и безъ кокарды можетъ безнаказанно оскорблять и избивать. Русскій народъ безъ школъ, но зато въ Гельсингфорсѣ городовые уже носятъ барашковыя шапки и отвѣчаютъ: „слушаю-съ“, а жандармы пользуются „истинно-русской свободой въ производствѣ обысковъ и выемокъ. Россія, которую собою представляетъ и охраняетъ самодержавіе, есть скверный призракъ, высасываюющій соки изъ тѣла живой и подлинной Россіи и отравляющій ея душу человѣконенавистничествомъ и обманомъ.
„Новое Время только-что упомянуло о томъ, что земскіе представители въ комиссіи объ оскудѣніи центра „уѣхали по домамъ неудовлетворенные, разочарованные . Петербургская газета совершенно права, указывая на накопляющійся „ѣдкій осадокъ въ общественномъ сознаніи и на господствующее „неудовольствіе существующимъ порядкомъ вещей“. Да, въ земской Россіи накопилось достаточно горечи и неудовольствій! И объ этомъ должно быть заявлено не въ петербургскихъ комиссіяхъ эзоповскимъ языкомъ съ неупоминаніемъ „рискованныхъ политическихъ темъ , а прямыми и смѣлыми словами въ общественныхъ собраніяхъ и всюду, гдѣ есть живъ человѣкъ. Ничего новаго ни по существу, ни по формѣ въ этой правдѣ не будетъ. Представители русскаго общества должны открыто заявить, что ихъ патріотизмъ не мирится съ „политическимъ рабствомъ страны, осужденнымъ еще въ началѣ XIX вѣка самимъ правительствомъ. Они должны потребовать участія народныхъ представителей въ законодательствѣ и огражденія правъ личности закономъ. Русскій народъ долго ждалъ того „благодѣтельнаго вдохновенія верховной власти , которое ему предрекалъ Сперанскій. Онъ долженъ теперь самъ въ лицѣ своихъ лучшихъ людей потребовать, наконецъ, устройства своего „политическаго бытія . Таковъ лозунгъ времени.
Пусть политическая мысль не смущается выкладками оппортунистовъ, которые не вѣрятъ въ творческія силы русскаго общества; пусть политическое чувство не робѣетъ передъ величіемъ и значеніемъ задачи, поставленной на очередь. Политическое освобожденіе Россіи такъ же стучится въ дверь, какъ въ 50-хъ гг. XIX вѣка отмѣна крѣпостного права. И, когда мы теперь слышимъ голоса сомнѣвающихся, робѣющихъ и удерживающихъ другихъ и себя отъ рѣшительной и открытой борьбы за освобожденіе, намъ припоминается, что въ 1857 году дѣятель крестьянской реформы кн. Ь. А. Черкасскій подалъ министру Вн. Дѣлъ записку, въ которой доказывалъ, что „Россія въ настоящую минуту не требуетъ еще немедленнаго радикальнаго преобразованія крѣпостного состоянія и что лишь „настоятельно необходимо устраненіе нѣкоторыхъ главнѣйшихъ злоупотребленій его и врачеваніе нѣкоторыхъ наиболѣе болѣющихъ
язвъ его“. Соотвѣтственно этому къ окончательной отмѣнѣ крѣпостного права, разомъ произведенной Положеніемъ 19-го февраля, князь предлагалъ приступить „лѣтъ черезъ пятнадцать или двадцать . „Это дѣло отдаленное. Покуда — довлѣетъ дневи злоба его“ —писалъ кн. Черкасскій. Меньше чѣмъ черезъ годъ ходъ событій превратилъ княжескую „записку о лучшихъ средствахъ къ постепенному исходу изъ крѣпостного состоянія 1 въ архивное свидѣтельство политической робости и исторической недальновидности маловѣра-оппортуниста.
Этотъ примѣръ въ высшей степени краснорѣчивъ и поучителенъ. Какъ освобожденіе крестьянъ въ 50-хъ гг. XIX в., такъ политическое освобожденіе въ наше время, есть не индивидуальная мысль тѣхъ или другихъ людей, это мысль самой русской исторіи. Изъ дворца царя и кабинета статсъсекретаря, изъ собраній дворянъ мысль эта перешла въ народъ и тамъ не потеряется и не оскудѣетъ силой, а, наоборотъ, возрастетъ въ силу непреоборимую. И потому произносить ее можно и должно не втихомолку, а вслухъ и всенародно, не съ колебаніями робости и холодомъ маловѣрія, а съ силою одушевленія и пыломъ вѣры, какъ лозунгъ времени.
П. С.
Самодержавіе,
какъ гражданская война.
„На Шипкѣ все спокойно .
Порядокъ и спокойствіе — таковъ обычный лозунгъ какъ правительства, такъ и мирнаго обывателя. Какъ бы много ни злоупотребляли этими требованіями, нельзя не признать, что въ извѣстномъ смыслѣ они дѣйствительно составляютъ основную формальную цѣль всякой общественной организаціи. Идея упорядоченности общественно-политическихъ отношеній образуетъ основу понятія т. н. „правового государства . Задача всякой конституціи — внести точный и нерушимый порядокъ въ общественную жизнь и притомъ въ двоякомъ смыслѣ: съ одной стороны, обезпечить права отдѣльныхъ лицъ, вытекающія изъ извѣстнаго общественнаго строя, отъ посягательства со стороны представителей власти и строго ограничить правительственную дѣятельность рамками точныхъ правовыхъ нормъ, съ другой — установить спокойное русло, по которому безъ сотрясеній и опасностей могло бы двигаться культурное развитіе народа. Въ пашемъ режимѣ идея порядка имѣетъ болѣе специфическое значеніе; какъ вездѣ въ періодѣ реакціи, онъ перестаетъ быть средствомъ къ цѣли; его защитники не опираются на важность его для обезпеченія индивидуальнаго права личности на свободную мирную жизнь и общаго права народа на экономическое и духовное развитіе, а идолопоклоннически обоготворяютъ порядокъ самъ по себѣ, тишину и неподвижность общественной жизни. Великая идея порядка въ развитіи, сочетанія богатства и подвижности жизни съ правильностью и спокойствіемъ ея теченія, замѣняется идеей святости порядка, какъ сокращенія и подавленія жизни, какъ полнаго застоя ея въ ея данномъ состояніи; какъ безсмысленная фронтовая дисциплина во имя внѣшняго порядка маршировки стремится превратить человѣка въ автомата, такъ и вообще защита порядка во имя его самого имѣетъ своимъ послѣднимъ идеаломъ мрачную недвижную тишину смерти.
Всѣ эти соображенія давно извѣстны и много разъ съ горечью продуманы всѣми сознательными русскими людьми, озабоченными судьбой своей родины. Въ кругахъ, затронутыхъ политическими вѣяніями, давно уже понята цѣна грубыхъ окриковъ: „къ порядку! , раздающихся изъ устъ правительства при всякой попыткѣ частныхъ лицъ или общественныхъ учрежденій нарушить кладбищенскую тишину русской жизни и подкрѣпляемыхъ внушительными дѣйствіями войска и полиціи. Тѣмъ не менѣе идея святости порядка, какъ такового, пользуется еще большой популярностью въ широкихъ слояхъ русскаго общества — въ той обывательской средѣ, которая у насъ, какъ вездѣ на свѣтѣ, занята прежде всего устроеніемъ своего личнаго и семейнаго благополучія, заботой о спокойномъ теченіи своей дѣловой и частной жизни. Для этой среды всякое нарушеніе порядка антипатично само по себѣ, независимо отъ цѣли, которую оно преслѣдуетъ. Самый плохой порядокъ для нея дороже самаго осмысленнаго, самаго естественнаго уклоненія отъ него. Консерватизмъ, основанный на политическомъ индифферентизмѣ и сводящійся къ мудрымъ житейскимъ правиламъ: „моя хата съ краю и „не въ свое дѣло не суйся“, образуетъ символъ вѣры этихъ общественныхъ слоевъ.
1 Напечатана цѣликомъ въ „Матеріалахъ для біографіи кн. В. А. Черкасскаго
изданныхъ кн. О. Трубецкой (томъ I, кн. 1-ая, Москва, 1901).
„Новое Время только-что упомянуло о томъ, что земскіе представители въ комиссіи объ оскудѣніи центра „уѣхали по домамъ неудовлетворенные, разочарованные . Петербургская газета совершенно права, указывая на накопляющійся „ѣдкій осадокъ въ общественномъ сознаніи и на господствующее „неудовольствіе существующимъ порядкомъ вещей“. Да, въ земской Россіи накопилось достаточно горечи и неудовольствій! И объ этомъ должно быть заявлено не въ петербургскихъ комиссіяхъ эзоповскимъ языкомъ съ неупоминаніемъ „рискованныхъ политическихъ темъ , а прямыми и смѣлыми словами въ общественныхъ собраніяхъ и всюду, гдѣ есть живъ человѣкъ. Ничего новаго ни по существу, ни по формѣ въ этой правдѣ не будетъ. Представители русскаго общества должны открыто заявить, что ихъ патріотизмъ не мирится съ „политическимъ рабствомъ страны, осужденнымъ еще въ началѣ XIX вѣка самимъ правительствомъ. Они должны потребовать участія народныхъ представителей въ законодательствѣ и огражденія правъ личности закономъ. Русскій народъ долго ждалъ того „благодѣтельнаго вдохновенія верховной власти , которое ему предрекалъ Сперанскій. Онъ долженъ теперь самъ въ лицѣ своихъ лучшихъ людей потребовать, наконецъ, устройства своего „политическаго бытія . Таковъ лозунгъ времени.
Пусть политическая мысль не смущается выкладками оппортунистовъ, которые не вѣрятъ въ творческія силы русскаго общества; пусть политическое чувство не робѣетъ передъ величіемъ и значеніемъ задачи, поставленной на очередь. Политическое освобожденіе Россіи такъ же стучится въ дверь, какъ въ 50-хъ гг. XIX вѣка отмѣна крѣпостного права. И, когда мы теперь слышимъ голоса сомнѣвающихся, робѣющихъ и удерживающихъ другихъ и себя отъ рѣшительной и открытой борьбы за освобожденіе, намъ припоминается, что въ 1857 году дѣятель крестьянской реформы кн. Ь. А. Черкасскій подалъ министру Вн. Дѣлъ записку, въ которой доказывалъ, что „Россія въ настоящую минуту не требуетъ еще немедленнаго радикальнаго преобразованія крѣпостного состоянія и что лишь „настоятельно необходимо устраненіе нѣкоторыхъ главнѣйшихъ злоупотребленій его и врачеваніе нѣкоторыхъ наиболѣе болѣющихъ
язвъ его“. Соотвѣтственно этому къ окончательной отмѣнѣ крѣпостного права, разомъ произведенной Положеніемъ 19-го февраля, князь предлагалъ приступить „лѣтъ черезъ пятнадцать или двадцать . „Это дѣло отдаленное. Покуда — довлѣетъ дневи злоба его“ —писалъ кн. Черкасскій. Меньше чѣмъ черезъ годъ ходъ событій превратилъ княжескую „записку о лучшихъ средствахъ къ постепенному исходу изъ крѣпостного состоянія 1 въ архивное свидѣтельство политической робости и исторической недальновидности маловѣра-оппортуниста.
Этотъ примѣръ въ высшей степени краснорѣчивъ и поучителенъ. Какъ освобожденіе крестьянъ въ 50-хъ гг. XIX в., такъ политическое освобожденіе въ наше время, есть не индивидуальная мысль тѣхъ или другихъ людей, это мысль самой русской исторіи. Изъ дворца царя и кабинета статсъсекретаря, изъ собраній дворянъ мысль эта перешла въ народъ и тамъ не потеряется и не оскудѣетъ силой, а, наоборотъ, возрастетъ въ силу непреоборимую. И потому произносить ее можно и должно не втихомолку, а вслухъ и всенародно, не съ колебаніями робости и холодомъ маловѣрія, а съ силою одушевленія и пыломъ вѣры, какъ лозунгъ времени.
П. С.
Самодержавіе,
какъ гражданская война.
„На Шипкѣ все спокойно .
Порядокъ и спокойствіе — таковъ обычный лозунгъ какъ правительства, такъ и мирнаго обывателя. Какъ бы много ни злоупотребляли этими требованіями, нельзя не признать, что въ извѣстномъ смыслѣ они дѣйствительно составляютъ основную формальную цѣль всякой общественной организаціи. Идея упорядоченности общественно-политическихъ отношеній образуетъ основу понятія т. н. „правового государства . Задача всякой конституціи — внести точный и нерушимый порядокъ въ общественную жизнь и притомъ въ двоякомъ смыслѣ: съ одной стороны, обезпечить права отдѣльныхъ лицъ, вытекающія изъ извѣстнаго общественнаго строя, отъ посягательства со стороны представителей власти и строго ограничить правительственную дѣятельность рамками точныхъ правовыхъ нормъ, съ другой — установить спокойное русло, по которому безъ сотрясеній и опасностей могло бы двигаться культурное развитіе народа. Въ пашемъ режимѣ идея порядка имѣетъ болѣе специфическое значеніе; какъ вездѣ въ періодѣ реакціи, онъ перестаетъ быть средствомъ къ цѣли; его защитники не опираются на важность его для обезпеченія индивидуальнаго права личности на свободную мирную жизнь и общаго права народа на экономическое и духовное развитіе, а идолопоклоннически обоготворяютъ порядокъ самъ по себѣ, тишину и неподвижность общественной жизни. Великая идея порядка въ развитіи, сочетанія богатства и подвижности жизни съ правильностью и спокойствіемъ ея теченія, замѣняется идеей святости порядка, какъ сокращенія и подавленія жизни, какъ полнаго застоя ея въ ея данномъ состояніи; какъ безсмысленная фронтовая дисциплина во имя внѣшняго порядка маршировки стремится превратить человѣка въ автомата, такъ и вообще защита порядка во имя его самого имѣетъ своимъ послѣднимъ идеаломъ мрачную недвижную тишину смерти.
Всѣ эти соображенія давно извѣстны и много разъ съ горечью продуманы всѣми сознательными русскими людьми, озабоченными судьбой своей родины. Въ кругахъ, затронутыхъ политическими вѣяніями, давно уже понята цѣна грубыхъ окриковъ: „къ порядку! , раздающихся изъ устъ правительства при всякой попыткѣ частныхъ лицъ или общественныхъ учрежденій нарушить кладбищенскую тишину русской жизни и подкрѣпляемыхъ внушительными дѣйствіями войска и полиціи. Тѣмъ не менѣе идея святости порядка, какъ такового, пользуется еще большой популярностью въ широкихъ слояхъ русскаго общества — въ той обывательской средѣ, которая у насъ, какъ вездѣ на свѣтѣ, занята прежде всего устроеніемъ своего личнаго и семейнаго благополучія, заботой о спокойномъ теченіи своей дѣловой и частной жизни. Для этой среды всякое нарушеніе порядка антипатично само по себѣ, независимо отъ цѣли, которую оно преслѣдуетъ. Самый плохой порядокъ для нея дороже самаго осмысленнаго, самаго естественнаго уклоненія отъ него. Консерватизмъ, основанный на политическомъ индифферентизмѣ и сводящійся къ мудрымъ житейскимъ правиламъ: „моя хата съ краю и „не въ свое дѣло не суйся“, образуетъ символъ вѣры этихъ общественныхъ слоевъ.
1 Напечатана цѣликомъ въ „Матеріалахъ для біографіи кн. В. А. Черкасскаго
изданныхъ кн. О. Трубецкой (томъ I, кн. 1-ая, Москва, 1901).