бы принято, какъ очевидная аксіома, также министерствомъ, во главѣ котораго недавно стоялъ справедливо пользующійся извѣстностью коллега его, г. Витте.
„Допустимъ (прошу извиненія въ томъ, что дѣлаю предположеніе столь отвратительное для каждаго русскаго!), что обязательства, принятыя на себя русскимъ правительствомъ по отношенію къ владѣльцамъ государственныхъ процентныхъ бумагъ, въ которыя, отъ времени до времени, эти лица обращали милліоны фунтовъ стерлинговъ, полагаясь безусловно на русскую честность и доброе имя Россіи, — что эти обязательства были бы внезапно объявлены царскимъ манифестомъ подлежащими отмѣнѣ или видоизмѣненію по волѣ императора. Возможно представить себѣ Министра Финансовъ, который пришелъ бы къ убѣжденію, что для пользы имперіи совершенно необходимо платить проценты по русскимъ бумагамъ не золотомъ, а обезцѣненными ассигнаціями. Представимъ себѣ, что подобный министръ добился бы опубликованія императорскаго манифеста, гдѣ объявлялось бы, что въ силу самодержавной власти, отъ которой ея представитель не можетъ отрѣшиться, каковы бы ни были обязательства, въ которыя онъ вошелъ со своими кредиторами, — отнынѣ проценты не будутъ выплачиваться золотомъ. Какъ полагаетъ г. Плеве: какое дѣйствіе оказалъ бы такой манифестъ на биржи Петербурга, Берлина, Парижа и Лондона? Очевидно, русскій кредитъ погибъ бы. Русскихъ бумагъ невозможно было бы нигдѣ продать, а Россійская Имперія была бы на всѣхъ биржахъ поставлена въ „черномъ спискѣ несостоятельныхъ должниковъ. Катастрофа не могла бы быть предотвращена даже и въ томъ случаѣ, если бы новый министръ финансовъ объявилъ, что его императорскому величеству благоугодно было облегчить для русскихъ владѣльцевъ государственныхъ бумагъ переходъ къ новому способу полученія дивиденда; а потому онъ повелѣть соизволилъ, чтобы въ настоящее время и впредь до особаго по сему предмету распоряженія, лишь небольшая часть процентовъ выплачивалась бумажками, остальная же сумма по-прежнему золотомъ. Кредиторъ государства на это немедленно возразилъ бы, что подобные акты императорской милости, строго ограниченные „настоящимъ временемъ , никоимъ образомъ не могутъ возстановить его довѣрія. Ибо русскія бумаги вмѣсто того, чтобы оставаться совершенно вѣрнымъ обезпеченіемъ, по которому платежъ процентовъ золотомъ былъ гарантированъ честью императора, теперь упали до уровня письменнаго обязательства, написаннаго съ сохраненіемъ за лицомъ, выдававшимъ его, права отказаться отъ его уплаты.
„Я надѣюсь, что приведеннаго поясненія будетъ достаточно, чтобы дать понять г. Плеве, съ какимъ жуткимъ чувствомъ всѣ друзья Россіи прочтутъ его несчастную защиту, которая, въ сущности, есть злѣйшее обвиненіе, какое въ теченіе; очень долгаго времени было кѣмъ - либо выставлено противъ россійскаго правительства. И наивное чистосердечіе, съ которымъ его высокопревосходительство спокойно излагаетъ свой тезисъ, что право отказаться отъ императорскихъ обязательствъ, освященныхъ торжественной присягой, съ очевидностью присуще самой природѣ Россійской Имперіи — лишь усиливаетъ наше отчаяніе.
„Я вполнѣ допускаю, что могла возникнуть необходимость видоизмѣнить отношенія между Финляндіей и русскимъ правительствомъ. Никакое соглашеніе — будь оно между государствами, или между личностями — не можетъ быть вѣчнымъ. Всякая сдѣлка должна быть доступна пересмотру. Въ этомъ я вполнѣ согласенъ съ г. Плеве. Разногласіе начинается съ того момента, какъ онъ заявляетъ, что русско-финскія отношенія могутъ быть съ новымъ правомъ революціонизированы императорскимъ приказомъ, даже не сказавъ финляндскому Сейму „съ вашего позволенія . Весь Западъ держится того убѣжденія, что къ ultima ratio force majeure не слѣдовало прибѣгать, пока всѣ усилія не были сдѣланы — и притомъ безуспѣшно — получить согласіе финляндцевъ на видоизмѣненіе законовъ, на которые они смотрѣли въ теченіе столѣтія, какъ на обезпеченіе своихъ вольностей, правъ и привиллегій.
„Разъ г. ф.-Плеве не видитъ, что его признаніе за императорскимъ правительствомъ ненарушимой прерогативы уничтожать или видоизмѣнять основные законы Финляндіи единственно собственною властью, не спрашиваясь у финляндскаго народа, роковымъ образомъ исключаетъ всякое довѣріе къ торжественнымъ обязательствамъ русскаго правительства, — то, дѣйствительно, между Россіей и остальнымъ міромъ должна лежать цѣлая бездна. Провозгласи г. Витте тотъ же принципъ по отношенію къ иностранцамъ, владѣющимъ русскими государственными бумагами, онъ столкнулъ бы Имперію въ пропасть финансоваго банкротства. Да извинитъ меня г. ф.-Плеве, но я смѣю его увѣрить — съ полнымъ чистосердечіемъ и искреннимъ, сердечнымъ сожалѣніемъ —, что его настояніе на примѣненіи этого принципа къ финляндцамъ вовлекло Имперію въ нравственное банкротство, ни на іоту не менѣе пагубное для престижа и интересовъ Россіи во всемъ мірѣ.
„Въ виду такой катастрофы не стоитъ останавливаться на второстепенныхъ вопросахъ, на подробностяхъ. Я ограничусь замѣчаніемъ, что г. фонъ-Плеве будетъ, пожалуй, трудно убѣдить — не то, что императора, но даже собственнаго старшаго чиновника — въ томъ, что недавнія дѣйствія бобриковской администраціи ведутъ къ мирному сотрудничеству финляндской націи съ Россіей.
„Подъ покровомъ указа, назначеннаго единственно для обезпеченія необходимаго верховенства Имперіи въ дѣлахъ общихъ Россіи и Финляндіи, принятъ былъ рядъ произвольныхъ мѣръ, которыя, на нашъ англійскій взглядъ, пагубны не только для самоуправленія въ чисто мѣстныхъ дѣлахъ, но и для тѣхъ правъ, которыя во всякомъ цивилизованномъ государствѣ считаются основными правами гражданина. Не буду, однако, останавливаться на этомъ. Бѣда заключается не въ томъ, что та или иная тягость увеличена, что та или иная мѣстная вольность уничтожена, а въ томъ: не исчезла ли всякая гарантія противъ увеличенія тягостей и ограниченія вольностей? II г. ф.-Плеве подтверждаетъ наши худшія предчувствія. Ибо онъ не только увѣряетъ насъ, что предполагаемая гарантія ровно ничего не гарантировала, но что онъ совершенно не видитъ, какая разница для финляндцевъ въ томъ, есть ли у нихъ гарантія, или нѣтъ.
„А между тѣмъ и для финляндцевъ, и для всего свѣта внѣ Россіи въ этомъ-то вся и разница; и до тѣхъ поръ, пока и г. ф,- Плеве не увидитъ этого различія, я опасаюсь, что пропасть, отдѣляющая русское правительство отъ остального міра, останется столь же глубокою, какъ пропасть между мертвыми и живыми. Мнѣ ничего не остается, какъ надѣяться ради добраго имени Россіи, что замѣститель г. Витте не приложитъ принциповъ г. ф.- Плеве къ области русскихъ финансовъ.
Мы очень рады тому, что факты дѣлаютъ, наконецъ, г. Стэда зрячимъ и настоятельно совѣтуемъ ему изучить по документамъ исторію русскаго земства, исторію его всеподданнѣйшихъ адресовъ, которые вызывали только окрики и преслѣдованія. Теперь г. ф.-Плеве съ его самоновѣйшей Высочайшей волей, запрещающей земству въ всеподданнѣйшихъ адресахъ высказывать пожеланія, не относящіяся къ „вѣдѣнію земскихъ учрежденій , 1 увѣнчалъ зданіе самодержавной политики по отношенію къ общественнымъ учрежденіямъ страны. Настоятельно рекомендуемъ г. Стэду судить о русскомъ самодержавіи и политикѣ царя по фактамъ и документамъ, а не по пріятнымъ улыбкамъ и любезнымъ рѣчамъ Николая II. Ред.
Политическій смыслъ
религіознаго броженія въ Россіи.
(Окончаніе.) 2
Какъ же рѣшается вопросъ о свободѣ совѣсти и объ отношеніи интеллигенціи къ церкви въ религіозно-философскихъ собраніяхъ. Преосвященный Сергій, епископъ Ямбургскій, говоритъ въ своей вступительной рѣчи: „настоящаго, серьезнаго, дѣйствительно прочнаго единства мы достигнемъ только въ томъ случаѣ, если выскажемъ другъ передъ другомъ, чтобы каждый видѣлъ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, что онъ можетъ отъ него принять и чего не можетъ. Безъ этого непремѣннаго условія нашъ миръ былъ бы недоразумѣніемъ, и совмѣстная работа — невозможной. Мы хотимъ правды и искренности; и потому всякій, кто искренно стремится къ тому же, хотя бы онъ подходилъ съ совершенно противоположной стороны, хотя бы крайне заблуждался, уже за одно это исканіе правды и желаніе помочь дѣлу нашего единенія, заслуживаетъ съ нашей стороны всякаго уваженія и всякой благожелательности. Итакъ, господа, довѣряя искренности каждаго, будемъ, при всѣхъ нашихъ несогласіяхъ, неизмѣнно другъ съ другомъ благожелательны. Такимъ путемъ мы лучше узнаемъ другъ друга и, можетъ быть, достигнемъ единенія . Такимъ образомъ преосвященный Сергій до извѣстной степени гарантировалъ свободу совѣсти въ предѣлахъ „собраній и тѣмъ самымъ призналъ, что свобода совѣсти необходима ужъ для того, чтобы дебатировать вопросъ о свободѣ совѣсти.
Въ собраніяхъ читается рядъ докладовъ на животрепещущія темы. Таковъ, напр., докладъ г. Тернавцева: „Русская церковь передъ великою задачей . Авторъ, повидимому, консерваторъ и православный и потому пріобрѣтаютъ особенный интересъ въ
1 См. ниже нашу статью объ адресѣ Орловскаго Губернскаго Земства и Высочайшей волѣ, высказанной по поводу этого адреса. Ред.
2 См. № 13 (37) „Освобожденія .
„Допустимъ (прошу извиненія въ томъ, что дѣлаю предположеніе столь отвратительное для каждаго русскаго!), что обязательства, принятыя на себя русскимъ правительствомъ по отношенію къ владѣльцамъ государственныхъ процентныхъ бумагъ, въ которыя, отъ времени до времени, эти лица обращали милліоны фунтовъ стерлинговъ, полагаясь безусловно на русскую честность и доброе имя Россіи, — что эти обязательства были бы внезапно объявлены царскимъ манифестомъ подлежащими отмѣнѣ или видоизмѣненію по волѣ императора. Возможно представить себѣ Министра Финансовъ, который пришелъ бы къ убѣжденію, что для пользы имперіи совершенно необходимо платить проценты по русскимъ бумагамъ не золотомъ, а обезцѣненными ассигнаціями. Представимъ себѣ, что подобный министръ добился бы опубликованія императорскаго манифеста, гдѣ объявлялось бы, что въ силу самодержавной власти, отъ которой ея представитель не можетъ отрѣшиться, каковы бы ни были обязательства, въ которыя онъ вошелъ со своими кредиторами, — отнынѣ проценты не будутъ выплачиваться золотомъ. Какъ полагаетъ г. Плеве: какое дѣйствіе оказалъ бы такой манифестъ на биржи Петербурга, Берлина, Парижа и Лондона? Очевидно, русскій кредитъ погибъ бы. Русскихъ бумагъ невозможно было бы нигдѣ продать, а Россійская Имперія была бы на всѣхъ биржахъ поставлена въ „черномъ спискѣ несостоятельныхъ должниковъ. Катастрофа не могла бы быть предотвращена даже и въ томъ случаѣ, если бы новый министръ финансовъ объявилъ, что его императорскому величеству благоугодно было облегчить для русскихъ владѣльцевъ государственныхъ бумагъ переходъ къ новому способу полученія дивиденда; а потому онъ повелѣть соизволилъ, чтобы въ настоящее время и впредь до особаго по сему предмету распоряженія, лишь небольшая часть процентовъ выплачивалась бумажками, остальная же сумма по-прежнему золотомъ. Кредиторъ государства на это немедленно возразилъ бы, что подобные акты императорской милости, строго ограниченные „настоящимъ временемъ , никоимъ образомъ не могутъ возстановить его довѣрія. Ибо русскія бумаги вмѣсто того, чтобы оставаться совершенно вѣрнымъ обезпеченіемъ, по которому платежъ процентовъ золотомъ былъ гарантированъ честью императора, теперь упали до уровня письменнаго обязательства, написаннаго съ сохраненіемъ за лицомъ, выдававшимъ его, права отказаться отъ его уплаты.
„Я надѣюсь, что приведеннаго поясненія будетъ достаточно, чтобы дать понять г. Плеве, съ какимъ жуткимъ чувствомъ всѣ друзья Россіи прочтутъ его несчастную защиту, которая, въ сущности, есть злѣйшее обвиненіе, какое въ теченіе; очень долгаго времени было кѣмъ - либо выставлено противъ россійскаго правительства. И наивное чистосердечіе, съ которымъ его высокопревосходительство спокойно излагаетъ свой тезисъ, что право отказаться отъ императорскихъ обязательствъ, освященныхъ торжественной присягой, съ очевидностью присуще самой природѣ Россійской Имперіи — лишь усиливаетъ наше отчаяніе.
„Я вполнѣ допускаю, что могла возникнуть необходимость видоизмѣнить отношенія между Финляндіей и русскимъ правительствомъ. Никакое соглашеніе — будь оно между государствами, или между личностями — не можетъ быть вѣчнымъ. Всякая сдѣлка должна быть доступна пересмотру. Въ этомъ я вполнѣ согласенъ съ г. Плеве. Разногласіе начинается съ того момента, какъ онъ заявляетъ, что русско-финскія отношенія могутъ быть съ новымъ правомъ революціонизированы императорскимъ приказомъ, даже не сказавъ финляндскому Сейму „съ вашего позволенія . Весь Западъ держится того убѣжденія, что къ ultima ratio force majeure не слѣдовало прибѣгать, пока всѣ усилія не были сдѣланы — и притомъ безуспѣшно — получить согласіе финляндцевъ на видоизмѣненіе законовъ, на которые они смотрѣли въ теченіе столѣтія, какъ на обезпеченіе своихъ вольностей, правъ и привиллегій.
„Разъ г. ф.-Плеве не видитъ, что его признаніе за императорскимъ правительствомъ ненарушимой прерогативы уничтожать или видоизмѣнять основные законы Финляндіи единственно собственною властью, не спрашиваясь у финляндскаго народа, роковымъ образомъ исключаетъ всякое довѣріе къ торжественнымъ обязательствамъ русскаго правительства, — то, дѣйствительно, между Россіей и остальнымъ міромъ должна лежать цѣлая бездна. Провозгласи г. Витте тотъ же принципъ по отношенію къ иностранцамъ, владѣющимъ русскими государственными бумагами, онъ столкнулъ бы Имперію въ пропасть финансоваго банкротства. Да извинитъ меня г. ф.-Плеве, но я смѣю его увѣрить — съ полнымъ чистосердечіемъ и искреннимъ, сердечнымъ сожалѣніемъ —, что его настояніе на примѣненіи этого принципа къ финляндцамъ вовлекло Имперію въ нравственное банкротство, ни на іоту не менѣе пагубное для престижа и интересовъ Россіи во всемъ мірѣ.
„Въ виду такой катастрофы не стоитъ останавливаться на второстепенныхъ вопросахъ, на подробностяхъ. Я ограничусь замѣчаніемъ, что г. фонъ-Плеве будетъ, пожалуй, трудно убѣдить — не то, что императора, но даже собственнаго старшаго чиновника — въ томъ, что недавнія дѣйствія бобриковской администраціи ведутъ къ мирному сотрудничеству финляндской націи съ Россіей.
„Подъ покровомъ указа, назначеннаго единственно для обезпеченія необходимаго верховенства Имперіи въ дѣлахъ общихъ Россіи и Финляндіи, принятъ былъ рядъ произвольныхъ мѣръ, которыя, на нашъ англійскій взглядъ, пагубны не только для самоуправленія въ чисто мѣстныхъ дѣлахъ, но и для тѣхъ правъ, которыя во всякомъ цивилизованномъ государствѣ считаются основными правами гражданина. Не буду, однако, останавливаться на этомъ. Бѣда заключается не въ томъ, что та или иная тягость увеличена, что та или иная мѣстная вольность уничтожена, а въ томъ: не исчезла ли всякая гарантія противъ увеличенія тягостей и ограниченія вольностей? II г. ф.-Плеве подтверждаетъ наши худшія предчувствія. Ибо онъ не только увѣряетъ насъ, что предполагаемая гарантія ровно ничего не гарантировала, но что онъ совершенно не видитъ, какая разница для финляндцевъ въ томъ, есть ли у нихъ гарантія, или нѣтъ.
„А между тѣмъ и для финляндцевъ, и для всего свѣта внѣ Россіи въ этомъ-то вся и разница; и до тѣхъ поръ, пока и г. ф,- Плеве не увидитъ этого различія, я опасаюсь, что пропасть, отдѣляющая русское правительство отъ остального міра, останется столь же глубокою, какъ пропасть между мертвыми и живыми. Мнѣ ничего не остается, какъ надѣяться ради добраго имени Россіи, что замѣститель г. Витте не приложитъ принциповъ г. ф.- Плеве къ области русскихъ финансовъ.
Мы очень рады тому, что факты дѣлаютъ, наконецъ, г. Стэда зрячимъ и настоятельно совѣтуемъ ему изучить по документамъ исторію русскаго земства, исторію его всеподданнѣйшихъ адресовъ, которые вызывали только окрики и преслѣдованія. Теперь г. ф.-Плеве съ его самоновѣйшей Высочайшей волей, запрещающей земству въ всеподданнѣйшихъ адресахъ высказывать пожеланія, не относящіяся къ „вѣдѣнію земскихъ учрежденій , 1 увѣнчалъ зданіе самодержавной политики по отношенію къ общественнымъ учрежденіямъ страны. Настоятельно рекомендуемъ г. Стэду судить о русскомъ самодержавіи и политикѣ царя по фактамъ и документамъ, а не по пріятнымъ улыбкамъ и любезнымъ рѣчамъ Николая II. Ред.
Политическій смыслъ
религіознаго броженія въ Россіи.
(Окончаніе.) 2
Какъ же рѣшается вопросъ о свободѣ совѣсти и объ отношеніи интеллигенціи къ церкви въ религіозно-философскихъ собраніяхъ. Преосвященный Сергій, епископъ Ямбургскій, говоритъ въ своей вступительной рѣчи: „настоящаго, серьезнаго, дѣйствительно прочнаго единства мы достигнемъ только въ томъ случаѣ, если выскажемъ другъ передъ другомъ, чтобы каждый видѣлъ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло, что онъ можетъ отъ него принять и чего не можетъ. Безъ этого непремѣннаго условія нашъ миръ былъ бы недоразумѣніемъ, и совмѣстная работа — невозможной. Мы хотимъ правды и искренности; и потому всякій, кто искренно стремится къ тому же, хотя бы онъ подходилъ съ совершенно противоположной стороны, хотя бы крайне заблуждался, уже за одно это исканіе правды и желаніе помочь дѣлу нашего единенія, заслуживаетъ съ нашей стороны всякаго уваженія и всякой благожелательности. Итакъ, господа, довѣряя искренности каждаго, будемъ, при всѣхъ нашихъ несогласіяхъ, неизмѣнно другъ съ другомъ благожелательны. Такимъ путемъ мы лучше узнаемъ другъ друга и, можетъ быть, достигнемъ единенія . Такимъ образомъ преосвященный Сергій до извѣстной степени гарантировалъ свободу совѣсти въ предѣлахъ „собраній и тѣмъ самымъ призналъ, что свобода совѣсти необходима ужъ для того, чтобы дебатировать вопросъ о свободѣ совѣсти.
Въ собраніяхъ читается рядъ докладовъ на животрепещущія темы. Таковъ, напр., докладъ г. Тернавцева: „Русская церковь передъ великою задачей . Авторъ, повидимому, консерваторъ и православный и потому пріобрѣтаютъ особенный интересъ въ
1 См. ниже нашу статью объ адресѣ Орловскаго Губернскаго Земства и Высочайшей волѣ, высказанной по поводу этого адреса. Ред.
2 См. № 13 (37) „Освобожденія .