его устахъ такія рѣчи: „Верховная власть, религіозная по своему происхожденію и помазанію, носительница величайшихъ вѣроисповѣдныхъ упованій, дѣйствуетъ черезъ бюрократію, этихъ упованій не вмѣщающую, къ благу управляемыхъ непоправимо равнодушную, чуждую чувства отвѣтственности за свои дѣла“. Г. Тернавцевъ воздаетъ должное заслугамъ русской интеллигенціи и не винитъ исключительно ее въ вѣковой ея тяжбѣ съ церковью. Единственнымъ выходомъ изъ тяжкаго положенія, въ которомъ находится теперь Россія, г. Тернавцевъ считаетъ: „раскрытіе со стороны церкви сокровенной въ ней „правды и о землѣ , ученія о христіанскомъ государствѣ и религіозномъ призваніи свѣтской власти .
Въ 3-мъ засѣданіи читается рефератъ г. Мережковскаго „Л. Толстой и русская церковь . Въ отношеніи г. Мережковскаго къ Л. Н. Толстому много нехорошаго, но всетаки онъ ставитъ въ концѣ своего реферата слѣдующій вопросъ: „насколько и само дѣйствіе церкви независимо отъ внушеній государственныхъ? Насколько вообще является бывшая духовная Коллегія подлиннымъ, не только историческимъ, но и мистическимъ представителемъ русской церкви? Но тутъ-то и возникаетъ поставленный мною раньше вопросъ о дѣйствительности того „паралича , въ которомъ, по мнѣнію Достоевскаго, находится будто бы вся русская церковь „съ Петра Великаго , вслѣдствіе ея внѣшняго механическаго подчиненія государству. Что собственно произошло: параличный ли, исцѣленный, по слову Господа, всталъ и поднялъ руку для своей защиты, или же онъ все еще лежитъ въ параличѣ, и это кто-то другой, стоящій за нимъ, подпялъ омертвѣвшую руку разслабленнаго, чтобы ударить ею своего собственнаго врага? „Да здѣсь опять возникаетъ и вдругъ обостряется до послѣдней остроты своей не рѣшенный, а лишь отсроченный Петромъ I вопросъ объ отношеніи самодержавія къ православію ....“ Этотъ вопросъ такъ опредѣленно поставленъ только г. Мережковскимъ, но, въ сущности, это основной вопросъ всѣхъ дебатовъ въ „религіозно-философскихъ собраніяхъ . Если его не ставятъ тамъ еще рѣзче и опредѣленнѣе, то только — по недомыслію или трусости. 1
Л. Толстой былъ отлученъ отъ церкви русскимъ государствомъ, отлученъ по полицейскимъ мотивамъ св. Сѵнода, а не по религіознымъ мотивамъ церкви. Въ этомъ безобразная ложь и наглость этого отлученія, которое должно возмущать не только свободомыслящихъ людей, признающихъ лишь индивидуальныя религіозныя исканія, но и искренно вѣрующихъ христіанъ, которые не настолько ослѣплены и забиты государственнымъ насиліемъ, чтобы видѣть въ св. Сѵнодѣ и Побѣдоносцевѣ подлинныхъ представителей мистической церкви христовой. Православные христіане, исповѣдующіе свою вѣру не по предписанію начальства, могли бы защищать отлученіе Л. Толстого отъ церкви только въ свободной Россіи, при существованіи свободной церкви, и не теперь, когда у насъ нѣтъ свободы совѣсти и нѣтъ церкви въ истинномъ смыслѣ этого слова.
Самая скверная фигура въ „религіозно-философскихъ собраніяхъ — это г. Скворцовъ, чиновникъ особыхъ порученій при оберъ-прокурорѣ св. Сѵнода, редакторъ „Миссіонерскаго Обозрѣнія , сдѣлавшійся извѣстнымъ своими гнусными преслѣдованіями сектантовъ. Г. Скворцовъ является въ собраніяхъ въ качествѣ агента самодержавія, съ нимъ сидѣть рядомъ какъ-то брезгливо и небезопасно. „Сѵнодъ въ Россіи, говоритъ этотъ господинъ, есть форма и организація самая совершенная. Онъ не учрежденіе свѣтской власти, а соборъ. Царь есть воплощеніе народной воли. Его участіе въ дѣлахъ Сѵнода есть, въ сущности, участіе въ этихъ дѣлахъ самого народа. Г. Скворцову другіе члены говорятъ много колкостей и непріятныхъ истинъ.
Въ 7-мъ засѣданіи читается докладъ кн. С. М. Волконскаго „Къ характеристикѣ общественныхъ мнѣній по вопросу о свободѣ совѣсти . Этотъ докладъ представляетъ изъ себя рѣшительную защиту свободы совѣсти и характеренъ, какъ голосъ, исходящій изъ высшихъ и консервативныхъ слоевъ русскаго общества. „Все, говоритъ кн. Волконскій (рѣчь идетъ о г. Стаховичѣ и нападеніяхъ противъ него), что появилось на страницахъ „Московскихъ Вѣдомостей за подписями Рождественскихъ, Знаменскихъ, Симанскихъ и другихъ, рядъ возраженій, опубликованныхъ въ „Орловскомъ Вѣстникѣ и перепечатанныхъ въ другихъ газетахъ, все это канцелярское богословіе — какая-то логическая немощь, облекающаяся въ елейно-благолѣпную церковность на подкладкѣ политической благонадежности. (Курсивъ нашъ К. Т—въ.) Эта послѣдняя нота такъ сильна, что она пробивается сквозь всякую другую аргументацію, лѣзетъ впередъ, и теперь уже не только всякій церковный, не только всякій богословскій вопросъ на богословской почвѣ, но всякій философскій вопросъ на богословской почвѣ превращается въ вопросъ полицейски - политическій; это какой-то заколдованный кругъ, изъ котораго никто не мо
1 Лучше другихъ говоритъ на эту тему г. Егоровъ.
жетъ выйти, и въ который непремѣнно всякаго хотятъ втащить. Тутъ кн. Волконскій подходитъ къ самому основному вопросу и, повидимому, не безъ вліянія Вл. Соловьева. Православіе, руководимое г. Побѣдоносцевымъ и возносящее молитвы за русскаго царя, попирающаго всѣ завѣты Христа, превратилось въ способъ обнаруженія политической благонадежности. Противъ этой язвы русской жизни должны, наконецъ, подняться голоса не только индифферентныхъ къ религіи людей, борцовъ за политическую свободу, но, можетъ быть, еще болѣе людей религіозныхъ. для которыхъ особенно должно быть отвратительно превращеніе церкви въ полицейскій участокъ, въ который тащатъ, но въ который никто уже больше не хочетъ итти по внутреннему порыву сердца. Такіе голоса начинаютъ раздаваться по почину одного изъ самыхъ крупныхъ русскихъ людей — Вл. Соловьева, и люди, борющіеся за религіозную свободу и за религіозное обновленіе, должны сознательно войти въ могучее освободительное движеніе, внѣ котораго нѣтъ ни религіозной свободы, ни какой-либо другой. Пробудившееся религіозное сознаніе, жаждущее воплощенія христіанства въ жизнь, не можетъ не стать въ рѣзко отрицательное отношеніе къ антихристіанскому самодержавному государству и къ существующей организаціи церкви. Историческое православіе, приниженное, холопствующее передъ правительствомъ, пропитанное лишь мертвящей обрядностью, держится религіозной безсознательностью народа, индифферентизмомъ интеллигенціи, слабостью духовнаго алканія.
Отвѣты представителей духовенства на запросы объ отношеніи между церковью и государствомъ, о роли св. Сѵнода, о томъ, можетъ ли христіанская религія прибѣгать къ орудіямъ государственнаго насилія въ вопросахъ религіозной совѣсти, поражаютъ своей двусмысленностью и растеряностью. Архимандритъ Антонинъ, одинъ изъ главныхъ духовныхъ ораторовъ „собраній , можетъ доказывать, что православное христіанство есть абсолютная истина и потому исключаетъ всякую другую вѣру и безвѣріе, что представители христіанства должны совершать духовное насиліе надъ человѣческими душами во имя ихъ спасенія, но какъ только дѣло доходитъ до пользованія государственнымъ насиліемъ, къ чему конкретно и сводится вопросъ о свободѣ совѣсти, аргументація обрывается, и начинаетъ говорить представитель самодержавнаго государства, а не православной церкви. Литераторы, защищавшіе свободу совѣсти, одержали идейную побѣду надъ духовенствомъ, хотя ихъ аргументація была очень несовершенно, и они не рѣшались поставить точки надъ і.
„Принципіальныхъ разсужденій о томъ, говоритъ епископъ Сергій, допускаетъ ли христіанство свободу совѣсти, мнѣ кажется, не можетъ быть. Извѣстны слова Спасителя: „пикто не можетъ придти ко мнѣ, если не привлечетъ его отецъ, пославшій меня , т. е. обращеніе ко Христу и вѣрность Христу это такой внутренній и сердечный актъ, который вѣдаетъ только Богъ, да самъ человѣкъ. Христосъ въ своей жизни показалъ намъ полный примѣръ свободы . Казалось бы, что принципъ христіанской свободы имѣетъ безусловное значеніе, и его нельзя ограничивать по соображеніямъ утилитарнымъ, но какъ только епископъ Сергій и др. переходятъ къ русской дѣйствительности, завѣты религіи мгновенно забываются и уступаютъ мѣсто государственно-утилитарнымъ соображеніямъ, якобы преслѣдующимъ интересы меньшей братіи. Насъ хотятъ убѣдить, что религіозная совѣсть насилуется во имя любви къ народу, который можетъ погубить свою душу отпаденіемъ и ересью. Тутъ за епископомъ стоитъ чиновникъ св. Сѵнода г. Скворцовъ и подсказываетъ ему, что нужно дѣлать на практикѣ, практика это его область, тутъ онъ хозяинъ и, если нельзя дѣлать того, чему учитъ Христосъ, то онъ слишкомъ твердо знаетъ чему учитъ пославшій его г. Побѣдоносцевъ. Одинъ ораторъ вѣрно замѣчаетъ: „какая поразительная двойственность въ рѣчахъ всѣхъ духовныхъ ораторовъ. Каждый начинаетъ съ утвержденія, что христіанство нераздѣльно съ свободой совѣсти, каждый ставитъ эту свободу въ красный уголъ, а въ заключеніе покадивъ ей въ мѣру, задергиваетъ надъ святыней завѣсу и начинаетъ распоряжаться такъ, какъ будто этой святыни совсѣмъ нѣтъ на свѣтѣ . Причины этой двойственности такъ понятны — нельзя безнаказанно служить разомъ Богу и мамонѣ, Христу и русскому самодержавію, попирающему на каждомъ шагу не только христіанскіе завѣты, но и самую элементарную человѣчность. Ничего не можетъ быть уродливѣе и отвратительнѣе этого служенія двумъ богамъ. „Въ принципѣ, говоритъ г. Философовъ, свобода признается, de facto отрицается. То, что выставляется основой христіанства, что является несомнѣннымъ элементомъ для дальнѣйшаго развитія христіанскаго ученія — отвергается во имя удобства жизни. Г. Мережковскій говоритъ: „когда же именно государство было религіознымъ, дѣйствительно христіанскимъ началомъ? Вы указали на самодержавіе. Я думаю, что въ самодержавіи есть зерно религіозное, но, вѣдь, это только потенціально, а не реально. Мы теперь не можемъ вполнѣ религіозно ощутить, что „царь — отецъ , это для насъ только легенда прошлыхъ вѣковъ. Когда церковь
Въ 3-мъ засѣданіи читается рефератъ г. Мережковскаго „Л. Толстой и русская церковь . Въ отношеніи г. Мережковскаго къ Л. Н. Толстому много нехорошаго, но всетаки онъ ставитъ въ концѣ своего реферата слѣдующій вопросъ: „насколько и само дѣйствіе церкви независимо отъ внушеній государственныхъ? Насколько вообще является бывшая духовная Коллегія подлиннымъ, не только историческимъ, но и мистическимъ представителемъ русской церкви? Но тутъ-то и возникаетъ поставленный мною раньше вопросъ о дѣйствительности того „паралича , въ которомъ, по мнѣнію Достоевскаго, находится будто бы вся русская церковь „съ Петра Великаго , вслѣдствіе ея внѣшняго механическаго подчиненія государству. Что собственно произошло: параличный ли, исцѣленный, по слову Господа, всталъ и поднялъ руку для своей защиты, или же онъ все еще лежитъ въ параличѣ, и это кто-то другой, стоящій за нимъ, подпялъ омертвѣвшую руку разслабленнаго, чтобы ударить ею своего собственнаго врага? „Да здѣсь опять возникаетъ и вдругъ обостряется до послѣдней остроты своей не рѣшенный, а лишь отсроченный Петромъ I вопросъ объ отношеніи самодержавія къ православію ....“ Этотъ вопросъ такъ опредѣленно поставленъ только г. Мережковскимъ, но, въ сущности, это основной вопросъ всѣхъ дебатовъ въ „религіозно-философскихъ собраніяхъ . Если его не ставятъ тамъ еще рѣзче и опредѣленнѣе, то только — по недомыслію или трусости. 1
Л. Толстой былъ отлученъ отъ церкви русскимъ государствомъ, отлученъ по полицейскимъ мотивамъ св. Сѵнода, а не по религіознымъ мотивамъ церкви. Въ этомъ безобразная ложь и наглость этого отлученія, которое должно возмущать не только свободомыслящихъ людей, признающихъ лишь индивидуальныя религіозныя исканія, но и искренно вѣрующихъ христіанъ, которые не настолько ослѣплены и забиты государственнымъ насиліемъ, чтобы видѣть въ св. Сѵнодѣ и Побѣдоносцевѣ подлинныхъ представителей мистической церкви христовой. Православные христіане, исповѣдующіе свою вѣру не по предписанію начальства, могли бы защищать отлученіе Л. Толстого отъ церкви только въ свободной Россіи, при существованіи свободной церкви, и не теперь, когда у насъ нѣтъ свободы совѣсти и нѣтъ церкви въ истинномъ смыслѣ этого слова.
Самая скверная фигура въ „религіозно-философскихъ собраніяхъ — это г. Скворцовъ, чиновникъ особыхъ порученій при оберъ-прокурорѣ св. Сѵнода, редакторъ „Миссіонерскаго Обозрѣнія , сдѣлавшійся извѣстнымъ своими гнусными преслѣдованіями сектантовъ. Г. Скворцовъ является въ собраніяхъ въ качествѣ агента самодержавія, съ нимъ сидѣть рядомъ какъ-то брезгливо и небезопасно. „Сѵнодъ въ Россіи, говоритъ этотъ господинъ, есть форма и организація самая совершенная. Онъ не учрежденіе свѣтской власти, а соборъ. Царь есть воплощеніе народной воли. Его участіе въ дѣлахъ Сѵнода есть, въ сущности, участіе въ этихъ дѣлахъ самого народа. Г. Скворцову другіе члены говорятъ много колкостей и непріятныхъ истинъ.
Въ 7-мъ засѣданіи читается докладъ кн. С. М. Волконскаго „Къ характеристикѣ общественныхъ мнѣній по вопросу о свободѣ совѣсти . Этотъ докладъ представляетъ изъ себя рѣшительную защиту свободы совѣсти и характеренъ, какъ голосъ, исходящій изъ высшихъ и консервативныхъ слоевъ русскаго общества. „Все, говоритъ кн. Волконскій (рѣчь идетъ о г. Стаховичѣ и нападеніяхъ противъ него), что появилось на страницахъ „Московскихъ Вѣдомостей за подписями Рождественскихъ, Знаменскихъ, Симанскихъ и другихъ, рядъ возраженій, опубликованныхъ въ „Орловскомъ Вѣстникѣ и перепечатанныхъ въ другихъ газетахъ, все это канцелярское богословіе — какая-то логическая немощь, облекающаяся въ елейно-благолѣпную церковность на подкладкѣ политической благонадежности. (Курсивъ нашъ К. Т—въ.) Эта послѣдняя нота такъ сильна, что она пробивается сквозь всякую другую аргументацію, лѣзетъ впередъ, и теперь уже не только всякій церковный, не только всякій богословскій вопросъ на богословской почвѣ, но всякій философскій вопросъ на богословской почвѣ превращается въ вопросъ полицейски - политическій; это какой-то заколдованный кругъ, изъ котораго никто не мо
1 Лучше другихъ говоритъ на эту тему г. Егоровъ.
жетъ выйти, и въ который непремѣнно всякаго хотятъ втащить. Тутъ кн. Волконскій подходитъ къ самому основному вопросу и, повидимому, не безъ вліянія Вл. Соловьева. Православіе, руководимое г. Побѣдоносцевымъ и возносящее молитвы за русскаго царя, попирающаго всѣ завѣты Христа, превратилось въ способъ обнаруженія политической благонадежности. Противъ этой язвы русской жизни должны, наконецъ, подняться голоса не только индифферентныхъ къ религіи людей, борцовъ за политическую свободу, но, можетъ быть, еще болѣе людей религіозныхъ. для которыхъ особенно должно быть отвратительно превращеніе церкви въ полицейскій участокъ, въ который тащатъ, но въ который никто уже больше не хочетъ итти по внутреннему порыву сердца. Такіе голоса начинаютъ раздаваться по почину одного изъ самыхъ крупныхъ русскихъ людей — Вл. Соловьева, и люди, борющіеся за религіозную свободу и за религіозное обновленіе, должны сознательно войти въ могучее освободительное движеніе, внѣ котораго нѣтъ ни религіозной свободы, ни какой-либо другой. Пробудившееся религіозное сознаніе, жаждущее воплощенія христіанства въ жизнь, не можетъ не стать въ рѣзко отрицательное отношеніе къ антихристіанскому самодержавному государству и къ существующей организаціи церкви. Историческое православіе, приниженное, холопствующее передъ правительствомъ, пропитанное лишь мертвящей обрядностью, держится религіозной безсознательностью народа, индифферентизмомъ интеллигенціи, слабостью духовнаго алканія.
Отвѣты представителей духовенства на запросы объ отношеніи между церковью и государствомъ, о роли св. Сѵнода, о томъ, можетъ ли христіанская религія прибѣгать къ орудіямъ государственнаго насилія въ вопросахъ религіозной совѣсти, поражаютъ своей двусмысленностью и растеряностью. Архимандритъ Антонинъ, одинъ изъ главныхъ духовныхъ ораторовъ „собраній , можетъ доказывать, что православное христіанство есть абсолютная истина и потому исключаетъ всякую другую вѣру и безвѣріе, что представители христіанства должны совершать духовное насиліе надъ человѣческими душами во имя ихъ спасенія, но какъ только дѣло доходитъ до пользованія государственнымъ насиліемъ, къ чему конкретно и сводится вопросъ о свободѣ совѣсти, аргументація обрывается, и начинаетъ говорить представитель самодержавнаго государства, а не православной церкви. Литераторы, защищавшіе свободу совѣсти, одержали идейную побѣду надъ духовенствомъ, хотя ихъ аргументація была очень несовершенно, и они не рѣшались поставить точки надъ і.
„Принципіальныхъ разсужденій о томъ, говоритъ епископъ Сергій, допускаетъ ли христіанство свободу совѣсти, мнѣ кажется, не можетъ быть. Извѣстны слова Спасителя: „пикто не можетъ придти ко мнѣ, если не привлечетъ его отецъ, пославшій меня , т. е. обращеніе ко Христу и вѣрность Христу это такой внутренній и сердечный актъ, который вѣдаетъ только Богъ, да самъ человѣкъ. Христосъ въ своей жизни показалъ намъ полный примѣръ свободы . Казалось бы, что принципъ христіанской свободы имѣетъ безусловное значеніе, и его нельзя ограничивать по соображеніямъ утилитарнымъ, но какъ только епископъ Сергій и др. переходятъ къ русской дѣйствительности, завѣты религіи мгновенно забываются и уступаютъ мѣсто государственно-утилитарнымъ соображеніямъ, якобы преслѣдующимъ интересы меньшей братіи. Насъ хотятъ убѣдить, что религіозная совѣсть насилуется во имя любви къ народу, который можетъ погубить свою душу отпаденіемъ и ересью. Тутъ за епископомъ стоитъ чиновникъ св. Сѵнода г. Скворцовъ и подсказываетъ ему, что нужно дѣлать на практикѣ, практика это его область, тутъ онъ хозяинъ и, если нельзя дѣлать того, чему учитъ Христосъ, то онъ слишкомъ твердо знаетъ чему учитъ пославшій его г. Побѣдоносцевъ. Одинъ ораторъ вѣрно замѣчаетъ: „какая поразительная двойственность въ рѣчахъ всѣхъ духовныхъ ораторовъ. Каждый начинаетъ съ утвержденія, что христіанство нераздѣльно съ свободой совѣсти, каждый ставитъ эту свободу въ красный уголъ, а въ заключеніе покадивъ ей въ мѣру, задергиваетъ надъ святыней завѣсу и начинаетъ распоряжаться такъ, какъ будто этой святыни совсѣмъ нѣтъ на свѣтѣ . Причины этой двойственности такъ понятны — нельзя безнаказанно служить разомъ Богу и мамонѣ, Христу и русскому самодержавію, попирающему на каждомъ шагу не только христіанскіе завѣты, но и самую элементарную человѣчность. Ничего не можетъ быть уродливѣе и отвратительнѣе этого служенія двумъ богамъ. „Въ принципѣ, говоритъ г. Философовъ, свобода признается, de facto отрицается. То, что выставляется основой христіанства, что является несомнѣннымъ элементомъ для дальнѣйшаго развитія христіанскаго ученія — отвергается во имя удобства жизни. Г. Мережковскій говоритъ: „когда же именно государство было религіознымъ, дѣйствительно христіанскимъ началомъ? Вы указали на самодержавіе. Я думаю, что въ самодержавіи есть зерно религіозное, но, вѣдь, это только потенціально, а не реально. Мы теперь не можемъ вполнѣ религіозно ощутить, что „царь — отецъ , это для насъ только легенда прошлыхъ вѣковъ. Когда церковь