пользуется средствами насилія, то это не отъ Христа и не отъ христіанскаго государства, возможнаго въ будущемъ.
О г. Мережковскомъ нужно отдѣльно поговорить, это талантливый человѣкъ и ставитъ онъ много интересныхъ вопросовъ, его книга о „Л. Толстомъ и Достоевскомъ читается съ большимъ интересомъ. Онъ говоритъ иногда очень рѣзкія истины представителямъ духовенства, но да будетъ стыдно ему за то мѣсто, гдѣ онъ легкомысленно утверждаетъ, что „въ самодержавіи есть зерно религіозное . Для г. Мережковскаго борьба между православіемъ и самодержавіемъ есть какъ будто-бы борьба „Богочеловѣка съ „человѣкобогомъ , это все та же проблема Христа и антихриста. Такимъ образомъ, самодержавіе, если и оказывается у него зломъ, то зломъ возвышеннымъ, мистическимъ по своей природѣ. Намъ думается, что это разукрашиваніе является у г. Мережковскаго прежде всего продуктомъ непозволительнаго легкомыслія и недостаточно серьезнаго отношенія къ своимъ идеямъ.
Въ русскомъ самодержавіи нѣтъ ничего мистическаго или демоническаго, о немъ нельзя судить по исключительной личности Петра Великаго, какъ это склоненъ дѣлать г. Мережковскій. Наше полицейское самодержавіе покоится на культѣ грубой силы, на самомъ безстыдномъ матеріализмѣ, какой только знаетъ исторія, и это подтверждается каждымъ дѣйствіемъ русскаго правительства. Романтическая мечта славянофиловъ объ идеальномъ самодержавіи не имѣетъ ничего общаго съ историческимъ и дѣйствительнымъ самодержавіемъ, и эта вредная и нелѣпая мечта была разрушена выразителемъ и истолкователемъ подлиннаго самодержавія — Катковымъ. Катковъ обнажилъ природу русскаго самодержавія и доказалъ, что въ основаніи ея лежатъ принципы государственнаго позитивизма, полицейской казенщины, а не религіозные и идеалистическіе. Не даромъ Каткова назвалъ Вл. Соловьевъ исторической Немезидой славянофильства. И г. Мережковскому не воскресить заблужденій славянофильства, давно сданныхъ въ архивъ исторіи.
Единственной положительной, созидательной работой, къ которой оказалось способнымъ русское правительство, было поощреніе промышленнаго развитія. Самый видный представитель правительства, г. Витте, во всякомъ случаѣ, скорѣе позитивистъ, чѣмъ мистикъ, пытался быть экономическимъ прогрессистомъ, созидателемъ матеріальной культуры страны, и въ то же время политическимъ реакціонеромъ и тѣмъ самымъ гасителемъ ея духовной культуры. Г. Плеве, мѣнявшій нѣсколько разъ религію во имя своей бюрократической карьеры, чуждъ уже всякихъ созидательныхъ плановъ, онъ нигилистическій и матеріалистическій отрицатель всякой культуры, всякой жизни, всякаго творчества и прежде всего духовнаго, такъ какъ оно предполагаетъ ненавистную его полицейской душѣ свободу. Стыдно, г. Мережковскій, играть словами мистицизмъ, человѣкобогъ и т. п. въ такое время, какъ наше, когда нравственная и всяческая пегодность русскаго самодержавія до того обнажилась, что камни возопили! Вѣдь, религія, мистицизмъ и всякій идеализмъ предполагаетъ прежде всего признаніе правъ человѣческаго духа, его свободнаго отъ матеріально-полицейскаго гнета творчества, и не можетъ быть признано религіознымъ и мистическимъ то, что направлено исключительно къ угашенію духа, приковываетъ его къ земному участку, что всѣмъ оголеннымъ матеріалистическимъ существомъ своимъ отрицаетъ духовную свободу и творчество и не знаетъ другихъ путей дѣятельности, кромѣ полиціи и жандармеріи, тюрьмы и кнута, висѣлицы и кровопролитія. Г. Мережковскій долженъ былъ бы громко заявить, что первымъ дѣйственнымъ проявленіемъ мистическаго православія, возрожденнаго христіанства, не можетъ не быть ясное и рѣшительное требованіе уничтоженія полицейскаго самодержавія и низверженія принциповъ государственнаго позитивизма и утилитаризма, всякаго полицейскаго и прямо физическаго гнета во имя мистическихъ правъ человѣческаго духа. Настоящій, искренній мистикъ, если онъ отрицаетъ политическую логику и не понимаетъ значенія правовыхъ гарантій, можетъ быть только анархистомъ. Либеральному и соціалистическому государству мистикъ, если онъ не торгуетъ своимъ мистицизмомъ и относится къ нему серьезно, имѣетъ право противопоставлять только анархистическій клерикализмъ, а никакъ не самодержавное государство. И мы думаемъ, что анархистическая мечта есть единственная достойная и идеалистическая мечта о свободномъ общеніи людей, потому что идеалистическій анархизмъ былъ бы окончательнымъ торжествомъ внутренняго надъ внѣшнимъ, свободы надъ насиліемъ, человѣческаго духа надъ природной и соціальной матеріей. 1 Но
1 Анархистическая утопія есть послѣдовательный и окончательный выводъ изъ принциповъ либерализма. Соціализмъ есть только обусловленный извѣстной исторической эпохой методъ реализаціи либерализма въ направленіи анархистическаго идеала.
[Примѣчаніе П. Струве. Философски совершенно вѣрная мысль автора, что конечнымъ или предѣльнымъ идеаломъ общественнаго устройства является идеалистическій анархизмъ, исторически подтверждается тѣмъ, что именно этотъ строй общежитія предносился въ качествѣ идеала Канту, Фихте, Спенсеру. Арар
путь къ этому царству свободы далекъ, и на пути этомъ вступаетъ въ свои права политическая логика, которая требуетъ, какъ конкретной задачи, созданія болѣе свободной и совершенной организаціи государственнаго строя, наиболѣе гарантирующаго свободу и права человѣка. Мечта конкретизируется и требуетъ отъ насъ не только идеалистической постановки задачъ, но и реалистическаго отношенія къ ихъ выполненію.
На совѣсти г. Мережковскаго есть еще одинъ грѣхъ, это его двусмысленное отношеніе къ аристократизму и демократизму. Онъ справедливо протестуетъ противъ сведенія христіанской религіи къ альтруистической морали. Мы тоже склонны думать, что въ основѣ христіанства лежитъ любовь къ Богу, котораго завѣщано любить больше, чѣмъ самого себя, а отсюда уже выводится любовь къ людямъ, которыхъ можно любить только какъ самого себя. На любви къ Богу, а слѣдовательно, къ правдѣ, къ истинѣ и добру, которыя нужно любить больше людей, больше ихъ благополучія, основано высшее достоинство человѣческой личности, это есть выраженіе ея метафизической природы. Но въ какомъ отношеніи все это стоитъ къ демократизму ? Въ христіанствѣ исторически и логически коренятся основы современной демократической культуры, хотя она сложнѣе и шпре его, политическій и соціальный демократизмъ нужно признать непререкаемой нравственной аксіомой, выражающей безусловное значеніе человѣка и равноцѣнность людей передъ Богомъ. Этому демократизму не можетъ быть противополагаемъ аристократизмъ на мистической подкладкѣ. Можно и должно отстаивать духовный аристократизмъ, глубокія различія духовныхъ индивидуальностей и многообразіе духовной культуры, но этотъ аристократизмъ и эти различія не могутъ быть прикрѣплены къ соціальнымъ неравенствахмъ, духовный цензъ не создается цензомъ матеріальнымъ. Это должно было бы быть признано разъ навсегда, и г. Мережковскому не слѣдовало бы заводить путаницу на эту тему. Цѣннымъ въ разсужденіяхъ г. Мережковскаго нужно признать постановку вопроса объ отношеніи между духомъ и плотью. Въ „плоти для него символизируется вся свѣтская культура, наука, искусство, государство, бракъ. Христіанская религія можетъ имѣть будущее только, если она освятитъ „плоть — человѣческую культуру. Тутъ ставится очень важная проблема. Г. Мережковскій, повидимому, считаетъ себя православнымъ, что не мѣшаетъ ему рѣшительно выступать противъ историческаго христіанства, которое на его взглядъ приняло одностороннее и прямо ложное аскетическое направленіе. Онъ проповѣдуетъ христіанство второго пришествія и ждетъ воскресенія мертвыхъ въ плоти. Пусть такъ, но излишній радикализмъ г. Мережковскаго дѣлаетъ его реакціонеромъ. Комично и противно равнодушіе человѣка къ политическому освобожденію Россіи на томъ радикальномъ основаніи, что онъ ждетъ второго пришествія !
Послѣднія засѣданія религіозно-философскаго общества посвящены вопросу о бракѣ, существенной сторонѣ общаго вопроса о „плоти . Это — спеціальность г. Розанова, по этому вопросу онъ обнаруживаетъ „еретическую тенденцію къ ветхому завѣту и очень пугаетъ представителей православнаго духовенства. Но разсмотрѣніе брачнаго вопроса не входитъ въ нашу задачу, и мы думаемъ, что „собранія значительно выиграли бы, если бы они вмѣсто брака продолжали заниматься вопросомъ о свободѣ совѣсти, объ отношеніи между церковью и интеллигенціей и т. п.
Въ 13-мъ засѣданіи г. Мережковскій, между прочимъ, заявляетъ: „Мы сошлись сюда, чтобы помогать другъ другу искать истину, раздѣлить другъ съ другомъ неизбѣжныя муки сомнѣнія, У меня просто сердце закрывается въ тѣхъ случаяхъ, когда я встрѣчаюсь съ притязаніемъ на обладаніе абсолютнымъ знаніемъ . Это есть провозглашеніе свободы религіознаго алканія и непріятно слушать такія вещи г. Скворцому и ему подобнымъ, монополизировавшимъ абсолютную истину и спекулирующимъ ею для самыхъ земныхъ цѣлей. Іоаннъ Кронштадтскій, этотъ ограниченный представитель полицейскаго православія, осудилъ „Новый Путь и призналъ его „неблагонадежность . Такимъ образомъ, онъ въ тысячный разъ подтвердилъ, что на почвѣ самодержавія не можетъ быть никакой религіозной мысли и никакого религіознаго движенія, что санкціонируется, въ качествѣ благочестиваго, только благочестивое холопство.
Все это не ново на фонѣ русской жизни, но это только первые побѣги сознательнаго религіознаго движенія, которое поставитъ русскому самодержавію свой ультиматумъ и тѣмъ исполнитъ свой историческій религіозный долгъ. Въ заключеніе мы хотимъ сказать, почему, на нашъ взглядъ, аргументація гг. Минскаго, Мережковскаго и др. въ защиту свободы совѣсти поверхностна
хизмъ насильственный, будучи внутренно противорѣчивъ, въ принципѣ противорѣчитъ анархизму идейному, сущность котораго заключается въ отрицаніи принужденія и насилія и самымъ яркимъ выразителемъ котораго является въ настоящее время Левъ Толстой. На этой же точкѣ зрѣнія стоялъ и Герценъ.]
О г. Мережковскомъ нужно отдѣльно поговорить, это талантливый человѣкъ и ставитъ онъ много интересныхъ вопросовъ, его книга о „Л. Толстомъ и Достоевскомъ читается съ большимъ интересомъ. Онъ говоритъ иногда очень рѣзкія истины представителямъ духовенства, но да будетъ стыдно ему за то мѣсто, гдѣ онъ легкомысленно утверждаетъ, что „въ самодержавіи есть зерно религіозное . Для г. Мережковскаго борьба между православіемъ и самодержавіемъ есть какъ будто-бы борьба „Богочеловѣка съ „человѣкобогомъ , это все та же проблема Христа и антихриста. Такимъ образомъ, самодержавіе, если и оказывается у него зломъ, то зломъ возвышеннымъ, мистическимъ по своей природѣ. Намъ думается, что это разукрашиваніе является у г. Мережковскаго прежде всего продуктомъ непозволительнаго легкомыслія и недостаточно серьезнаго отношенія къ своимъ идеямъ.
Въ русскомъ самодержавіи нѣтъ ничего мистическаго или демоническаго, о немъ нельзя судить по исключительной личности Петра Великаго, какъ это склоненъ дѣлать г. Мережковскій. Наше полицейское самодержавіе покоится на культѣ грубой силы, на самомъ безстыдномъ матеріализмѣ, какой только знаетъ исторія, и это подтверждается каждымъ дѣйствіемъ русскаго правительства. Романтическая мечта славянофиловъ объ идеальномъ самодержавіи не имѣетъ ничего общаго съ историческимъ и дѣйствительнымъ самодержавіемъ, и эта вредная и нелѣпая мечта была разрушена выразителемъ и истолкователемъ подлиннаго самодержавія — Катковымъ. Катковъ обнажилъ природу русскаго самодержавія и доказалъ, что въ основаніи ея лежатъ принципы государственнаго позитивизма, полицейской казенщины, а не религіозные и идеалистическіе. Не даромъ Каткова назвалъ Вл. Соловьевъ исторической Немезидой славянофильства. И г. Мережковскому не воскресить заблужденій славянофильства, давно сданныхъ въ архивъ исторіи.
Единственной положительной, созидательной работой, къ которой оказалось способнымъ русское правительство, было поощреніе промышленнаго развитія. Самый видный представитель правительства, г. Витте, во всякомъ случаѣ, скорѣе позитивистъ, чѣмъ мистикъ, пытался быть экономическимъ прогрессистомъ, созидателемъ матеріальной культуры страны, и въ то же время политическимъ реакціонеромъ и тѣмъ самымъ гасителемъ ея духовной культуры. Г. Плеве, мѣнявшій нѣсколько разъ религію во имя своей бюрократической карьеры, чуждъ уже всякихъ созидательныхъ плановъ, онъ нигилистическій и матеріалистическій отрицатель всякой культуры, всякой жизни, всякаго творчества и прежде всего духовнаго, такъ какъ оно предполагаетъ ненавистную его полицейской душѣ свободу. Стыдно, г. Мережковскій, играть словами мистицизмъ, человѣкобогъ и т. п. въ такое время, какъ наше, когда нравственная и всяческая пегодность русскаго самодержавія до того обнажилась, что камни возопили! Вѣдь, религія, мистицизмъ и всякій идеализмъ предполагаетъ прежде всего признаніе правъ человѣческаго духа, его свободнаго отъ матеріально-полицейскаго гнета творчества, и не можетъ быть признано религіознымъ и мистическимъ то, что направлено исключительно къ угашенію духа, приковываетъ его къ земному участку, что всѣмъ оголеннымъ матеріалистическимъ существомъ своимъ отрицаетъ духовную свободу и творчество и не знаетъ другихъ путей дѣятельности, кромѣ полиціи и жандармеріи, тюрьмы и кнута, висѣлицы и кровопролитія. Г. Мережковскій долженъ былъ бы громко заявить, что первымъ дѣйственнымъ проявленіемъ мистическаго православія, возрожденнаго христіанства, не можетъ не быть ясное и рѣшительное требованіе уничтоженія полицейскаго самодержавія и низверженія принциповъ государственнаго позитивизма и утилитаризма, всякаго полицейскаго и прямо физическаго гнета во имя мистическихъ правъ человѣческаго духа. Настоящій, искренній мистикъ, если онъ отрицаетъ политическую логику и не понимаетъ значенія правовыхъ гарантій, можетъ быть только анархистомъ. Либеральному и соціалистическому государству мистикъ, если онъ не торгуетъ своимъ мистицизмомъ и относится къ нему серьезно, имѣетъ право противопоставлять только анархистическій клерикализмъ, а никакъ не самодержавное государство. И мы думаемъ, что анархистическая мечта есть единственная достойная и идеалистическая мечта о свободномъ общеніи людей, потому что идеалистическій анархизмъ былъ бы окончательнымъ торжествомъ внутренняго надъ внѣшнимъ, свободы надъ насиліемъ, человѣческаго духа надъ природной и соціальной матеріей. 1 Но
1 Анархистическая утопія есть послѣдовательный и окончательный выводъ изъ принциповъ либерализма. Соціализмъ есть только обусловленный извѣстной исторической эпохой методъ реализаціи либерализма въ направленіи анархистическаго идеала.
[Примѣчаніе П. Струве. Философски совершенно вѣрная мысль автора, что конечнымъ или предѣльнымъ идеаломъ общественнаго устройства является идеалистическій анархизмъ, исторически подтверждается тѣмъ, что именно этотъ строй общежитія предносился въ качествѣ идеала Канту, Фихте, Спенсеру. Арар
путь къ этому царству свободы далекъ, и на пути этомъ вступаетъ въ свои права политическая логика, которая требуетъ, какъ конкретной задачи, созданія болѣе свободной и совершенной организаціи государственнаго строя, наиболѣе гарантирующаго свободу и права человѣка. Мечта конкретизируется и требуетъ отъ насъ не только идеалистической постановки задачъ, но и реалистическаго отношенія къ ихъ выполненію.
На совѣсти г. Мережковскаго есть еще одинъ грѣхъ, это его двусмысленное отношеніе къ аристократизму и демократизму. Онъ справедливо протестуетъ противъ сведенія христіанской религіи къ альтруистической морали. Мы тоже склонны думать, что въ основѣ христіанства лежитъ любовь къ Богу, котораго завѣщано любить больше, чѣмъ самого себя, а отсюда уже выводится любовь къ людямъ, которыхъ можно любить только какъ самого себя. На любви къ Богу, а слѣдовательно, къ правдѣ, къ истинѣ и добру, которыя нужно любить больше людей, больше ихъ благополучія, основано высшее достоинство человѣческой личности, это есть выраженіе ея метафизической природы. Но въ какомъ отношеніи все это стоитъ къ демократизму ? Въ христіанствѣ исторически и логически коренятся основы современной демократической культуры, хотя она сложнѣе и шпре его, политическій и соціальный демократизмъ нужно признать непререкаемой нравственной аксіомой, выражающей безусловное значеніе человѣка и равноцѣнность людей передъ Богомъ. Этому демократизму не можетъ быть противополагаемъ аристократизмъ на мистической подкладкѣ. Можно и должно отстаивать духовный аристократизмъ, глубокія различія духовныхъ индивидуальностей и многообразіе духовной культуры, но этотъ аристократизмъ и эти различія не могутъ быть прикрѣплены къ соціальнымъ неравенствахмъ, духовный цензъ не создается цензомъ матеріальнымъ. Это должно было бы быть признано разъ навсегда, и г. Мережковскому не слѣдовало бы заводить путаницу на эту тему. Цѣннымъ въ разсужденіяхъ г. Мережковскаго нужно признать постановку вопроса объ отношеніи между духомъ и плотью. Въ „плоти для него символизируется вся свѣтская культура, наука, искусство, государство, бракъ. Христіанская религія можетъ имѣть будущее только, если она освятитъ „плоть — человѣческую культуру. Тутъ ставится очень важная проблема. Г. Мережковскій, повидимому, считаетъ себя православнымъ, что не мѣшаетъ ему рѣшительно выступать противъ историческаго христіанства, которое на его взглядъ приняло одностороннее и прямо ложное аскетическое направленіе. Онъ проповѣдуетъ христіанство второго пришествія и ждетъ воскресенія мертвыхъ въ плоти. Пусть такъ, но излишній радикализмъ г. Мережковскаго дѣлаетъ его реакціонеромъ. Комично и противно равнодушіе человѣка къ политическому освобожденію Россіи на томъ радикальномъ основаніи, что онъ ждетъ второго пришествія !
Послѣднія засѣданія религіозно-философскаго общества посвящены вопросу о бракѣ, существенной сторонѣ общаго вопроса о „плоти . Это — спеціальность г. Розанова, по этому вопросу онъ обнаруживаетъ „еретическую тенденцію къ ветхому завѣту и очень пугаетъ представителей православнаго духовенства. Но разсмотрѣніе брачнаго вопроса не входитъ въ нашу задачу, и мы думаемъ, что „собранія значительно выиграли бы, если бы они вмѣсто брака продолжали заниматься вопросомъ о свободѣ совѣсти, объ отношеніи между церковью и интеллигенціей и т. п.
Въ 13-мъ засѣданіи г. Мережковскій, между прочимъ, заявляетъ: „Мы сошлись сюда, чтобы помогать другъ другу искать истину, раздѣлить другъ съ другомъ неизбѣжныя муки сомнѣнія, У меня просто сердце закрывается въ тѣхъ случаяхъ, когда я встрѣчаюсь съ притязаніемъ на обладаніе абсолютнымъ знаніемъ . Это есть провозглашеніе свободы религіознаго алканія и непріятно слушать такія вещи г. Скворцому и ему подобнымъ, монополизировавшимъ абсолютную истину и спекулирующимъ ею для самыхъ земныхъ цѣлей. Іоаннъ Кронштадтскій, этотъ ограниченный представитель полицейскаго православія, осудилъ „Новый Путь и призналъ его „неблагонадежность . Такимъ образомъ, онъ въ тысячный разъ подтвердилъ, что на почвѣ самодержавія не можетъ быть никакой религіозной мысли и никакого религіознаго движенія, что санкціонируется, въ качествѣ благочестиваго, только благочестивое холопство.
Все это не ново на фонѣ русской жизни, но это только первые побѣги сознательнаго религіознаго движенія, которое поставитъ русскому самодержавію свой ультиматумъ и тѣмъ исполнитъ свой историческій религіозный долгъ. Въ заключеніе мы хотимъ сказать, почему, на нашъ взглядъ, аргументація гг. Минскаго, Мережковскаго и др. въ защиту свободы совѣсти поверхностна
хизмъ насильственный, будучи внутренно противорѣчивъ, въ принципѣ противорѣчитъ анархизму идейному, сущность котораго заключается въ отрицаніи принужденія и насилія и самымъ яркимъ выразителемъ котораго является въ настоящее время Левъ Толстой. На этой же точкѣ зрѣнія стоялъ и Герценъ.]