Финляндскія дѣла.
(Отъ нашего гельсингфорсскаго корреспондента.)
20 ноября 1903 г.
Вскорѣ послѣ отсылки моего послѣдняго письма [„Освобожденіе № 8 (32)] пребываніе въ Финляндіи, подъ обыкновенной угрозой насильственной ссылки, воспрещено еще двумъ лицамъ : незаконно смѣщенному прошлой зимой чиновнику выборгскаго гофгерихта Эверту Бромсу и бывшему капитану гвардіи Георгію Фрасеру; у обоихъ произведены обыски. Первый поселился въ Швеціи, второй въ С.-Петербургѣ.
Послѣ этого высылки какъ-будто вдругъ надоѣли г. ф.Плеве и Бобрикову съ Ко., и имъ вздумалось перемѣнить способъ пользованія незаконно предоставленной имъ возможностью безнаказанно нарушать неприкосновенность личности финляндскихъ гражданъ. Въ воскресенье, 25-го октября, рано утромъ явились къ незаконно смѣщенному въ мартѣ мѣсяцѣ бургомистру А. Халлонбладу въ г. Сордавала (Сердоболь) русскій жандармскій полковникъ Гюберъ - фонъ - Грейфенфельсъ съ нѣсколькими жандармами и полицейскими, представили ему предписаніе о немедленномъ арестѣ, произвели обыскъ и съ первымъ поѣздомъ подъ стражею увезли его въ Выборгъ и посадили въ находящійся въ распоряженіи русскаго военнаго вѣдомства старинный выборгскій замокъ въ одиночную камеру, гдѣ вмѣстѣ съ нимъ день и ночь дежуритъ жандармъ съ обнаженной шашкой. У дверей въ корридорѣ поставили двухъ часовыхъ. Халлонбладу позволялось два раза въ день прогуливаться въ сопровожденіи двухъ жапдармовъ по двору, въ четырехъ углахъ котораго во время прогулокъ стояли часовые. Женѣ Халлонблада предоставлялось посѣщать мужа ежедневно на полчаса, но лишь въ присутствіи полицейскаго секретаря. Когда жена Халлонблада подала жалобу прокурору сената по поводу произвольнаго ареста ея мужа, ей отомстили тѣмъ, что совсѣмъ запретили его посѣщать. Нѣсколько дней спустя, когда сдѣлалось извѣстнымъ, что прокуроръ Іонсонъ (одинъ изъ самыхъ холопскихъ клевретовъ Бобрикова) объявилъ, что жалоба г-жи Халлонбладъ оставляется имъ безъ послѣдствій, запрещеніе было отмѣнено. Г. Халлонбладъ просидѣлъ въ выборгскомъ замкѣ сутокъ. Во 2-мъ часу ночи на 6-ое ноября его тайкомъ, подъ сильнымъ военнымъ конвоемъ, увезли съ экстреннымъ воинскимъ поѣздомъ въ Петербургъ, гдѣ нѣсколько дней продержали въ домѣ предварительнаго заключенія. 12-го ноября, по опредѣленію г. ф.-Плеве, его отправили съ пассажирскимъ поѣздомъ въ сопровожденіи двухъ жандармовъ, какъ говорятъ, въ Вятку. Женѣ позволено ѣхать съ мужемъ. У нихъ есть маленькія дѣти.
Какъ видно, генералъ-убернатору захотѣлось, по возможности, торжественной обстановкой показать кому слѣдуетъ, что въ лицѣ Халлонблада онъ поймалъ очень важнаго государственнаго „преступника , и убѣдить въ своемъ усердіи и въ необходимости продлить его чрезвычайныя полномочія. Между тѣмъ, противъ Халлонблада даже не представлено опредѣленнаго обвиненія. Послѣ смѣщенія съ должности бургомистра за вѣрность законамъ страны онъ занятъ былъ лишь заботами о хлѣбѣ насущномъ, что принуждало его, какъ адвоката, къ частымъ поѣздкамъ по губерніи. Говорятъ, что эти поѣздки и послужили поводомъ къ какому-то доносу о политической агитаціи; но объ этомъ, какъ уже сказано, достовѣрно ничего не извѣстно. Но это и не важно: вопросъ о содержаніи секретнаго доноса здѣсь ни при чемъ. Истинныя причины произвольнаго ареста Халлонблада слѣдуетъ искать не въ его поведеніи, а въ расчетахъ бобриковской политики. Главная цѣль ея — терроризировать финляндское общество. Но всякая террористическая политика силой своей собственной логики принуждается къ все болѣе и болѣе грубымъ мѣрамъ воздѣйствія на общественное мнѣніе, въ виду того, что разъ пущенныя въ ходъ мѣры, благодаря силѣ привычки, мало-по-малу теряютъ свое устрашающее вліяніе на людей. Выславъ около 40 финляндцевъ, Бобриковъ вдругъ сообразилъ, что финляндское общество, можетъ быть, уже привыкло къ высылкамъ и потому надо перейти къ насильственнымъ ссылкамъ чисто русскаго образца. Такая политика не стѣснялась выборомъ своихъ жертвъ : рѣшили — и готово, а жертвы всегда подъ рукой — людей много.
Кромѣ названной, можно подозрѣвать еще другую причину того, что жребій палъ именно на одного изъ смѣщенныхъ 8 мѣсяцевъ тому назадъ одиннадцати бургомистровъ. Ссылка съ сопровождающими ее нравственными и физическими страданіями показалась Бобрикову подходящей для его цѣли, замаскированной пыткой, имѣвшей цѣлью выдавить у жертвы признанія, могущія открыть „зачинщиковъ сопротивленія бургомистровъ. Для подобныхъ Бобрикову администраторовъ, вѣдь, непонятны благородныя побужденія ума и сердца — поэтому они во всѣхъ явленіяхъ оппозиціи ищутъ „зачинщиковъ .
Можетъ быть, упомянутой перемѣнѣ бобриковской тактики содѣйствовалъ также расчетъ, что въ глухихъ мѣстностяхъ Россіи
легче скрыть отъ неудобнаго вниманія цивилизованнаго міра жертвы правительственнаго изступленія.
Не много дней прошло со времени отправки г. Халлонблада, какъ уже нашли новую жертву для примѣненія новой системы: одного учителя народной школы Вайніо, владѣющаго, кажется, однимъ только финскимъ языкомъ. За нимъ уже давно гонялись сыщики и доносчики. Весной, во время призыва, его произвольно арестовали и продержали нѣсколько дней. Вму уже болѣе 50 лѣтъ, и страдаетъ онъ тяжелой болѣзнью почекъ. Нравственно измученный преслѣдованіями, онъ рѣшилъ купить себѣ кусокъ земли и посвятить себя частной жизни, почему и разъѣзжалъ, ища подходящаго мѣста. Вдругъ 10-го ноября его опять арестовали, посадили въ выборгскій замокъ и черезъ нѣсколько дней перевели въ Петербургъ, говорятъ, для отправки по слѣдамъ Халлонблада.
Высказывается предположеніе, что упомянутыми двумя ссылками правительство „принципіально перешло отъ системы принудительныхъ высылокъ изъ предѣловъ Финляндіи къ системѣ насильственныхъ ссылокъ въ отдаленныя мѣстности Россіи. Хотя нельзя не замѣтить, что этой перемѣной въ первые моменты коегдѣ достигли желаннаго „властями терроризующаго дѣйствія, но вмѣстѣ съ тѣмъ, съ другой стороны, высылки сильно увеличили раздраженіе и ускорили, кажется, упомянутый мною въ послѣднемъ письмѣ только еще начинающійся расколъ партіи „примирителей , т. е. переходъ всѣхъ хоть сколько-нибудь честныхъ членовъ ея въ явную оппозицію.
1 октября, съ нарушеніемъ законныхъ и естественныхъ правъ финляндскаго народа, русскій языкъ введенъ въ письмоводство и въ пренія финляндскаго Сената по незаконному положенію о русскомъ языкѣ отъ 1900 г. 13 ноября умеръ глава финляндскихъ оппортунистовъ, бывшій сенаторъ, Ирье-Коскиненъ. Говорятъ, что существуетъ между этими двумя фактами причинная связь. Ирье-Коскиненъ всю свою жизнь отдалъ одной идеѣ, одному дѣлу: поднятію финскаго языка на степень единственнаго оффиціальнаго языка Финляндіи. Достиженію этой цѣли и упроченію положенія финскаго языка онъ готовъ былъ пожертвовать всѣмъ — до конституціонныхъ гарантій личности включительно. Согласно специфическимъ свойствамъ своего характера, представляющаго, кажется, много сходства съ характеромъ Побѣдоносцева, онъ боялся прямыхъ дѣйствій и при наступленіи нынѣшняго кризиса разсчитывалъ спасти положеніе и права финскаго языка внѣшнею угодливостью во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ, выбрасывая за бортъ одну за другою всѣ драгоцѣнныя черты финляндскаго государственнаго строя, казавшіяся ему маловажными сравнительно съ идеей гегемоніи финскаго языка. Поэтому онъ провелъ опубликованіе февральскаго манифеста и послѣ своего ухода изъ Сената бросилъ на чашку вѣсовъ весь свой огромный авторитетъ въ пользу политики угодливости и подчиненія.
Въ виду этого, говорятъ, онъ былъ окончательно раздраженъ, когда 1-го октября Бобриковъ, предсѣдательствуя въ Сенатѣ, держалъ свою рѣчь о необходимости скорѣйшаго введенія русскаго языка во всѣ инстанціи финляндской администраціи, и вице-предсѣдатель, лакействующій гофмейстеръ Линдеръ, въ отвѣтъ Бобрикову увѣрялъ о готовности Сената во всемъ содѣйствовать проведенію въ жизнь намѣреній монарха. Когда послѣ этого изъ Сената, съ помощью разныхъ экстраординарныхъ русскихъ переводчиковъ, переписчиковъ, докладчиковъ и другихъ подкупныхъ чиновниковъ, начали выдавать русскія бумаги даже частнымъ лицамъ, онъ отъ раздраженія заболѣлъ. Въ послѣдней надеждѣ еще какъ-нибудь вразумить господъ сенаторовъ и спасти хоть что-нибудь изъ оффиціальнаго положенія финскаго языка онъ посѣтилъ сенаторовъ, уговаривалъ ихъ остановиться. Тщетно! Онъ забылъ, что на той наклонной плоскости, на которую онъ ихъ поставилъ, нелегко остановиться и что для этого требуются другія свойства характера, чѣмъ тѣ, которыя развиваются упражненіями въ дипломатической угодливости. Видя это, разубѣдившись въ непогрѣшимости своихъ разсчетовъ и предугадывая, что первыя русскія бумаги въ рукахъ финскихъ крестьянъ до конца разрушаютъ послѣдніе остатки его авторитета въ собственномъ народѣ, старецъ слегъ, подкошенный параличемъ, который, возобновившись, черезъ нѣсколько дней оборвалъ нить его дѣятельной жизни.
Хорошимъ показателемъ того, до какой степени Ирье-Коскиненъ, несмотря на свои заслуги передъ финскимъ языкомъ, благодаря своему ученію о необходимости подчиниться, въ послѣднее время лишился авторитета, можетъ служить слѣдующее обстоятельство. Среди гельсингфорскаго студенчества нѣсколько дней послѣ смерти Ирье-Коскннена его приверженцы подняли вопросъ о проводахъ покойнаго на похоронахъ. Подавляющее большинство финляндскаго студенчества по языку принадлежитъ къ финской національности. Несмотря на это, предложеніе это было рѣшительно отклонено 468 голосами противъ 280. Этотъ фактъ есть вмѣстѣ съ тѣмъ и хорошее свидѣтельство, до какой
(Отъ нашего гельсингфорсскаго корреспондента.)
20 ноября 1903 г.
Вскорѣ послѣ отсылки моего послѣдняго письма [„Освобожденіе № 8 (32)] пребываніе въ Финляндіи, подъ обыкновенной угрозой насильственной ссылки, воспрещено еще двумъ лицамъ : незаконно смѣщенному прошлой зимой чиновнику выборгскаго гофгерихта Эверту Бромсу и бывшему капитану гвардіи Георгію Фрасеру; у обоихъ произведены обыски. Первый поселился въ Швеціи, второй въ С.-Петербургѣ.
Послѣ этого высылки какъ-будто вдругъ надоѣли г. ф.Плеве и Бобрикову съ Ко., и имъ вздумалось перемѣнить способъ пользованія незаконно предоставленной имъ возможностью безнаказанно нарушать неприкосновенность личности финляндскихъ гражданъ. Въ воскресенье, 25-го октября, рано утромъ явились къ незаконно смѣщенному въ мартѣ мѣсяцѣ бургомистру А. Халлонбладу въ г. Сордавала (Сердоболь) русскій жандармскій полковникъ Гюберъ - фонъ - Грейфенфельсъ съ нѣсколькими жандармами и полицейскими, представили ему предписаніе о немедленномъ арестѣ, произвели обыскъ и съ первымъ поѣздомъ подъ стражею увезли его въ Выборгъ и посадили въ находящійся въ распоряженіи русскаго военнаго вѣдомства старинный выборгскій замокъ въ одиночную камеру, гдѣ вмѣстѣ съ нимъ день и ночь дежуритъ жандармъ съ обнаженной шашкой. У дверей въ корридорѣ поставили двухъ часовыхъ. Халлонбладу позволялось два раза въ день прогуливаться въ сопровожденіи двухъ жапдармовъ по двору, въ четырехъ углахъ котораго во время прогулокъ стояли часовые. Женѣ Халлонблада предоставлялось посѣщать мужа ежедневно на полчаса, но лишь въ присутствіи полицейскаго секретаря. Когда жена Халлонблада подала жалобу прокурору сената по поводу произвольнаго ареста ея мужа, ей отомстили тѣмъ, что совсѣмъ запретили его посѣщать. Нѣсколько дней спустя, когда сдѣлалось извѣстнымъ, что прокуроръ Іонсонъ (одинъ изъ самыхъ холопскихъ клевретовъ Бобрикова) объявилъ, что жалоба г-жи Халлонбладъ оставляется имъ безъ послѣдствій, запрещеніе было отмѣнено. Г. Халлонбладъ просидѣлъ въ выборгскомъ замкѣ сутокъ. Во 2-мъ часу ночи на 6-ое ноября его тайкомъ, подъ сильнымъ военнымъ конвоемъ, увезли съ экстреннымъ воинскимъ поѣздомъ въ Петербургъ, гдѣ нѣсколько дней продержали въ домѣ предварительнаго заключенія. 12-го ноября, по опредѣленію г. ф.-Плеве, его отправили съ пассажирскимъ поѣздомъ въ сопровожденіи двухъ жандармовъ, какъ говорятъ, въ Вятку. Женѣ позволено ѣхать съ мужемъ. У нихъ есть маленькія дѣти.
Какъ видно, генералъ-убернатору захотѣлось, по возможности, торжественной обстановкой показать кому слѣдуетъ, что въ лицѣ Халлонблада онъ поймалъ очень важнаго государственнаго „преступника , и убѣдить въ своемъ усердіи и въ необходимости продлить его чрезвычайныя полномочія. Между тѣмъ, противъ Халлонблада даже не представлено опредѣленнаго обвиненія. Послѣ смѣщенія съ должности бургомистра за вѣрность законамъ страны онъ занятъ былъ лишь заботами о хлѣбѣ насущномъ, что принуждало его, какъ адвоката, къ частымъ поѣздкамъ по губерніи. Говорятъ, что эти поѣздки и послужили поводомъ къ какому-то доносу о политической агитаціи; но объ этомъ, какъ уже сказано, достовѣрно ничего не извѣстно. Но это и не важно: вопросъ о содержаніи секретнаго доноса здѣсь ни при чемъ. Истинныя причины произвольнаго ареста Халлонблада слѣдуетъ искать не въ его поведеніи, а въ расчетахъ бобриковской политики. Главная цѣль ея — терроризировать финляндское общество. Но всякая террористическая политика силой своей собственной логики принуждается къ все болѣе и болѣе грубымъ мѣрамъ воздѣйствія на общественное мнѣніе, въ виду того, что разъ пущенныя въ ходъ мѣры, благодаря силѣ привычки, мало-по-малу теряютъ свое устрашающее вліяніе на людей. Выславъ около 40 финляндцевъ, Бобриковъ вдругъ сообразилъ, что финляндское общество, можетъ быть, уже привыкло къ высылкамъ и потому надо перейти къ насильственнымъ ссылкамъ чисто русскаго образца. Такая политика не стѣснялась выборомъ своихъ жертвъ : рѣшили — и готово, а жертвы всегда подъ рукой — людей много.
Кромѣ названной, можно подозрѣвать еще другую причину того, что жребій палъ именно на одного изъ смѣщенныхъ 8 мѣсяцевъ тому назадъ одиннадцати бургомистровъ. Ссылка съ сопровождающими ее нравственными и физическими страданіями показалась Бобрикову подходящей для его цѣли, замаскированной пыткой, имѣвшей цѣлью выдавить у жертвы признанія, могущія открыть „зачинщиковъ сопротивленія бургомистровъ. Для подобныхъ Бобрикову администраторовъ, вѣдь, непонятны благородныя побужденія ума и сердца — поэтому они во всѣхъ явленіяхъ оппозиціи ищутъ „зачинщиковъ .
Можетъ быть, упомянутой перемѣнѣ бобриковской тактики содѣйствовалъ также расчетъ, что въ глухихъ мѣстностяхъ Россіи
легче скрыть отъ неудобнаго вниманія цивилизованнаго міра жертвы правительственнаго изступленія.
Не много дней прошло со времени отправки г. Халлонблада, какъ уже нашли новую жертву для примѣненія новой системы: одного учителя народной школы Вайніо, владѣющаго, кажется, однимъ только финскимъ языкомъ. За нимъ уже давно гонялись сыщики и доносчики. Весной, во время призыва, его произвольно арестовали и продержали нѣсколько дней. Вму уже болѣе 50 лѣтъ, и страдаетъ онъ тяжелой болѣзнью почекъ. Нравственно измученный преслѣдованіями, онъ рѣшилъ купить себѣ кусокъ земли и посвятить себя частной жизни, почему и разъѣзжалъ, ища подходящаго мѣста. Вдругъ 10-го ноября его опять арестовали, посадили въ выборгскій замокъ и черезъ нѣсколько дней перевели въ Петербургъ, говорятъ, для отправки по слѣдамъ Халлонблада.
Высказывается предположеніе, что упомянутыми двумя ссылками правительство „принципіально перешло отъ системы принудительныхъ высылокъ изъ предѣловъ Финляндіи къ системѣ насильственныхъ ссылокъ въ отдаленныя мѣстности Россіи. Хотя нельзя не замѣтить, что этой перемѣной въ первые моменты коегдѣ достигли желаннаго „властями терроризующаго дѣйствія, но вмѣстѣ съ тѣмъ, съ другой стороны, высылки сильно увеличили раздраженіе и ускорили, кажется, упомянутый мною въ послѣднемъ письмѣ только еще начинающійся расколъ партіи „примирителей , т. е. переходъ всѣхъ хоть сколько-нибудь честныхъ членовъ ея въ явную оппозицію.
1 октября, съ нарушеніемъ законныхъ и естественныхъ правъ финляндскаго народа, русскій языкъ введенъ въ письмоводство и въ пренія финляндскаго Сената по незаконному положенію о русскомъ языкѣ отъ 1900 г. 13 ноября умеръ глава финляндскихъ оппортунистовъ, бывшій сенаторъ, Ирье-Коскиненъ. Говорятъ, что существуетъ между этими двумя фактами причинная связь. Ирье-Коскиненъ всю свою жизнь отдалъ одной идеѣ, одному дѣлу: поднятію финскаго языка на степень единственнаго оффиціальнаго языка Финляндіи. Достиженію этой цѣли и упроченію положенія финскаго языка онъ готовъ былъ пожертвовать всѣмъ — до конституціонныхъ гарантій личности включительно. Согласно специфическимъ свойствамъ своего характера, представляющаго, кажется, много сходства съ характеромъ Побѣдоносцева, онъ боялся прямыхъ дѣйствій и при наступленіи нынѣшняго кризиса разсчитывалъ спасти положеніе и права финскаго языка внѣшнею угодливостью во всѣхъ остальныхъ отношеніяхъ, выбрасывая за бортъ одну за другою всѣ драгоцѣнныя черты финляндскаго государственнаго строя, казавшіяся ему маловажными сравнительно съ идеей гегемоніи финскаго языка. Поэтому онъ провелъ опубликованіе февральскаго манифеста и послѣ своего ухода изъ Сената бросилъ на чашку вѣсовъ весь свой огромный авторитетъ въ пользу политики угодливости и подчиненія.
Въ виду этого, говорятъ, онъ былъ окончательно раздраженъ, когда 1-го октября Бобриковъ, предсѣдательствуя въ Сенатѣ, держалъ свою рѣчь о необходимости скорѣйшаго введенія русскаго языка во всѣ инстанціи финляндской администраціи, и вице-предсѣдатель, лакействующій гофмейстеръ Линдеръ, въ отвѣтъ Бобрикову увѣрялъ о готовности Сената во всемъ содѣйствовать проведенію въ жизнь намѣреній монарха. Когда послѣ этого изъ Сената, съ помощью разныхъ экстраординарныхъ русскихъ переводчиковъ, переписчиковъ, докладчиковъ и другихъ подкупныхъ чиновниковъ, начали выдавать русскія бумаги даже частнымъ лицамъ, онъ отъ раздраженія заболѣлъ. Въ послѣдней надеждѣ еще какъ-нибудь вразумить господъ сенаторовъ и спасти хоть что-нибудь изъ оффиціальнаго положенія финскаго языка онъ посѣтилъ сенаторовъ, уговаривалъ ихъ остановиться. Тщетно! Онъ забылъ, что на той наклонной плоскости, на которую онъ ихъ поставилъ, нелегко остановиться и что для этого требуются другія свойства характера, чѣмъ тѣ, которыя развиваются упражненіями въ дипломатической угодливости. Видя это, разубѣдившись въ непогрѣшимости своихъ разсчетовъ и предугадывая, что первыя русскія бумаги въ рукахъ финскихъ крестьянъ до конца разрушаютъ послѣдніе остатки его авторитета въ собственномъ народѣ, старецъ слегъ, подкошенный параличемъ, который, возобновившись, черезъ нѣсколько дней оборвалъ нить его дѣятельной жизни.
Хорошимъ показателемъ того, до какой степени Ирье-Коскиненъ, несмотря на свои заслуги передъ финскимъ языкомъ, благодаря своему ученію о необходимости подчиниться, въ послѣднее время лишился авторитета, можетъ служить слѣдующее обстоятельство. Среди гельсингфорскаго студенчества нѣсколько дней послѣ смерти Ирье-Коскннена его приверженцы подняли вопросъ о проводахъ покойнаго на похоронахъ. Подавляющее большинство финляндскаго студенчества по языку принадлежитъ къ финской національности. Несмотря на это, предложеніе это было рѣшительно отклонено 468 голосами противъ 280. Этотъ фактъ есть вмѣстѣ съ тѣмъ и хорошее свидѣтельство, до какой