рядомъ съ епископомъ Сергіемъ, архимандритомъ Антониномъ, протопресвитеромъ Янышевымъ и т. и. и спорятъ о свободѣ совѣсти, объ отлученіи Л. Толстого отъ церкви, объ отношеніи христіанства къ плоти, объ отношеніи между интеллигенціей и церковью. Правда, большая часть этихъ литераторовъ имѣетъ странную репутацію, это гг. Мережковскій, Розановъ, Минскій и т. п., но все же это не представители „Московскихъ Вѣдомостей и говорятъ они подчасъ смѣлыя рѣчи, которыхъ не приходилось еще выслушивать пи одному архіерею. Мы знаемъ, что у насъ обыкновенно или прикладывались къ ручкѣ высокаго духовнаго лица и холопствовали передъ нимъ такъ, какъ онъ холопствовалъ передъ русскимъ правительствомъ, или не считали возможнымъ пребывать съ нимъ въ одной комнатѣ; мы не привыкли даже думать, что представители нашего духовенства способны къ членораздѣльной рѣчи, выражающей собою какія-нибудь мысли и для пасъ дика была мысль, что съ ними можно спорить о животрепещущихъ вопросахъ и высказывать передъ ними свободно свои мысли. И вдругъ свобода совѣсти и свобода слова временно утверждаются въ маленькомъ уголкѣ Петербурга, называемомъ „религіозно-философскими собраніями , русскому духовенству приходится выслушивать очень горькія истины отъ русской интеллигенціи и такой интеллигенціи, которая не видѣла до сихъ поръ своей нравственной обязанности въ открытомъ провозглашеніи подобныхъ горькихъ истинъ. Да, эти собранія можетъ быть имѣютъ очень небольшое религіозное значеніе и почти никакого философскаго, но они несомнѣнно имѣютъ нѣкоторое политическое значеніе, какъ симптомъ глубокаго политическаго броженія, проникающаго въ такіе уголки, каторые казались совершенно безнадежными въ этомъ отношеніи. Въ Россіи такія явленія возможны только въ эпоху небывалой еще „смуты , когда смута становится дѣломъ общенаціональнымъ — и „Освобожденіе должно освѣщать и эти уголки, которые тоже займутъ свое мѣсто въ освободительномъ потокѣ. Мы отнюдь не склонны раздувать значеніе этихъ петербургскихъ „собраній , мы даже какъ-то мало вѣримъ въ религіозную серьезность и глубину большей части литераторовъ, участвующихъ въ этихъ собраніяхъ, за исключеніемъ, быть можетъ, одного г. Розанова, самаго искренняго и самаго даровитаго изъ нихъ, и прекрасно видимъ политическую безсознательность всѣхъ этихъ господъ. Мы беремъ это явленіе, какъ симптомъ и хотимъ опредѣлить объективный его смыслъ. А объективный смыслъ большой и онъ вотъ въ чемъ.
Всякое религіозное исканіе, искреннее религіозное обновленіе и созиданіе, всякое духовное алканіе и духовное творчество неизбѣжно упирается въ одну точку, въ которой связываются и развязываются всѣ узлы русской жизни — въ русское самодержавіе, и по объективной логикѣ требуетъ устраненія самодержавія, хотя бы это и не было опредѣленно сознано. На почвѣ самодержавія и безправія невозможна не только политическая дѣятельность, не только экономическая дѣятельность, но и вообще никакое созиданіе, никакая самая, казалось бы, невинная въ политическомъ отношеніи культурная работа, невозможно духовное творчество въ религіи, въ наукѣ, въ литературѣ, въ просвѣщеніи народа. Всякая культурная творческая работа, наиболѣе далекая отъ политики, требуетъ свободы совѣсти, свободы слова, свободы печати, свободы союзовъ, требуетъ самостоятельной дѣятельности личности, свободнаго творчества человѣческаго духа и потому предполагаетъ гарантію правъ личности. Въ самодержавномъ полицейскомъ государствѣ духовная культура есть контрабанда, своимъ существованіемъ она только доказываетъ, что есть фактическій предѣлъ полицейскому гнету даже самаго сильнаго и самаго реакціоннаго правительства, что духа нельзя угасить окончательно, что онъ всетаки возстанетъ и заявитъ о своихъ правахъ.
Русское самодержавное государство не можетъ утолить ни матеріальнаго голода русскаго парода, ни духовнаго голода русской интеллигенціи. Русскій народъ пытается утолить свой духовный религіозный голодъ не въ православной церкви, замаранной прислужничествомъ врагу народа — бюрократическому правительству, а въ свободномъ сектантскомъ движеніи, русская интеллигенція дѣлаетъ свой религіозный духовный голодъ сознательнымъ орудіемъ въ борьбѣ съ гнетомъ самодержавія. Всѣ слои русскаго общества должны понять, что русское самодержавіе вступило въ тотъ послѣдній, ликвидаціонный фазисъ своего развитія, когда оно можетъ только злобно и безчеловѣчно отрицать, все отрицать — висилицей, тюрьмой, кнутомъ, пролитіемъ народной крови; оно ничего не можетъ создать ни въ одной сферѣ жизни. Наше правительство нигилистично въ подлинномъ смыслѣ этого слова, оно окончательно потеряло стыдъ и не знаетъ велѣній законовъ Божескихъ и человѣческихъ. Нѣтъ религіи, достойной этого имени, которая могла бы оправдать дѣятельность г. Плеве и быть его союзникомъ и, если христіанская религія не окончательно еще погибла, то она должна заявить о своемъ существованіи и возрожденіи протестомъ противъ преступленій русскаго правительства и требованіемъ христіанской политики, которая
возможна только при свободѣ и безусловномъ уваженіи къ человѣческой личности. Это пытался сдѣлать Вл. Соловьевъ, но недостаточно опредѣленно и послѣдовательно. Теперь лучшіе славянофилы должны были бы сдѣлаться революціонерами, если бы они не пожелали отказаться отъ своей идеальной природы. Присмотримся ближе къ разговорамъ въ „религіозно философскихъ собраніяхъ и на нихъ подтвердимъ нашу основную точку зрѣнія.
Въ первой книжкѣ „Новаго Пути , журнала, который, главнымъ образомъ, посвящаетъ себя вопросамъ религіознымъ, но пока довольно безсодержателенъ и водянистъ, не смотря на участіе нѣкоторыхъ талантливыхъ людей, помѣщена статья г. Минскаго „О свободѣ религіозной совѣсти . „Я лично считаю , говоритъ г. Минскій, „свободу религіозной совѣсти величайшимъ благомъ жизни и соотвѣтственное измѣненіе законодательства — неотложной реформой, отъ которой болѣе, чѣмъ отъ всѣхъ другихъ, зависитъ наше будущее. Но отношеніе къ этому вопросу со стороны интеллигенціи кажется мнѣ невѣрнымъ и неглубокимъ .
Мы готовы согласиться, что отношеніе къ этому вопросу неглубоко, мы думаемъ, что позитивизмъ пашей интеллигенціи, котораго все еще держится большая ея часть, и не можетъ смотрѣть глубоко на этотъ вопросъ. Но такъ-ли уже глубокъ самъ г. Минскій, который считаетъ себя идеалистомъ и пишетъ въ идеалистическомъ журналѣ? Онъ, конечно, защищаетъ свободу совѣсти, это очень похвально съ его стороны, но защищаетъ онъ ее аргументами, которые не представляются намъ особенно глубокими и идеалистическими. Г. Минскій подвергаетъ расцѣнкѣ свободу совѣсти, онъ взвѣшиваетъ аргументы представителей церкви, отрицающихъ свободу совѣсти, и въ результатѣ этихъ взвѣшиваній дѣлаетъ благопріятный для свободы выводъ. Это старый, утилитарный пріемъ позитивизма, въ данномъ случаѣ позитивизма религіознаго, тутъ взвѣшивается полезность или вредность свободы совѣсти для торжества христіанской религіи. Г. Минскій рѣшаетъ на этой почвѣ вопросъ — пользу свободы совѣсти, архимандритъ Антонинъ, съ которымъ онъ полемизируетъ, — противъ свободы. Хорошо, что онъ открыто подымаетъ этотъ вопросъ, споритъ о немъ и цѣнно то, что онъ пытается рѣшить его не по ту сторону православія, а внутри его (г. Минскій нынѣ тоже считаетъ себя православнымъ, неизвѣстно только на долго ли), по аргументы его въ религіозно-философскомъ отношеніи поверхностны, а въ политическомъ обнаруживаютъ элементарное непониманіе и недодуманность. Ниже мы попытаемся сдѣлать свою постановку вопроса о свободѣ совѣсти.
Г. Минскій заканчиваетъ свою статью словами: „У насъ интеллигенція и церковь де должны стать въ положеніе воюющихъ сторонъ. Тѣ „возвращающіеся , о которыхъ я говорилъ, тѣ борцы и творцы въ области религіозныхъ идей ждутъ отъ церкви чего-то большаго, чѣмъ отказъ отъ цензурнаго насилія. Они ждутъ дѣятельной и положительной помощи и пріязни. Они надѣются, что въ лонѣ православной церкви религіозная реформація, подобно государственной реформѣ, осуществится не такъ, какъ въ Европѣ, — придетъ не снизу, а сверху, не путемъ борьбы, а путемъ любви, не черезъ одолѣніе, а черезъ благословеніе . Въ драмѣ, которую переживаетъ искренно религіозная русская интеллигенція, г. Минскій пропустилъ главное дѣйствующее лицо — русское самодержавіе. Самодержавіе угнетаетъ не только русскую интеллигенцію, но и русскую церковь, религіозную совѣсть, и потому свободное отношеніе между интеллигенціей и церковью, ожиданіе отъ церкви „помощи и пріязни возможно только при „одолѣніи самодержавія, при устроеніи свободной церкви. Ждать религіозной реформы сверху, при сохраненіи существующаго государственнаго строя, въ лучшемъ случаѣ наивно. Мы ждемъ позорно долго и не имѣемъ права больше ждать, сама религіозная реформація должна у насъ сдѣлаться революціей снизу. Мы ждемъ „благословенія , но это „благословеніе прійдетъ только отъ освобожденія, которое освободитъ интеллигенцію и самое церковь и поставитъ ее въ такія условія, которыя если въ ней еще остались творческія силы сдѣлаютъ для нея возможнымъ „путь любви .
К. Т—нъ.
(Окончаніе слѣдуетъ.)
Къ „реформѣ сельской полиціи.
Весьма крупный политическій актъ русскаго правительства — введеніе сельской пѣшей и конной стражи до сего времени еще не нашелъ для себя оцѣнки ни въ легальной, ни въ зарубежной печати. Между тѣмъ этотъ актъ весьма характеренъ, какъ показатель стремленій правительства отдать подъ усиленный надзоръ полиціи всю Россію, со всѣми ея городами, весями и даже медвѣжьими углами, въ цѣляхъ, во что бы то ни стало, сохранить самодержавіе. Поэтому по
Всякое религіозное исканіе, искреннее религіозное обновленіе и созиданіе, всякое духовное алканіе и духовное творчество неизбѣжно упирается въ одну точку, въ которой связываются и развязываются всѣ узлы русской жизни — въ русское самодержавіе, и по объективной логикѣ требуетъ устраненія самодержавія, хотя бы это и не было опредѣленно сознано. На почвѣ самодержавія и безправія невозможна не только политическая дѣятельность, не только экономическая дѣятельность, но и вообще никакое созиданіе, никакая самая, казалось бы, невинная въ политическомъ отношеніи культурная работа, невозможно духовное творчество въ религіи, въ наукѣ, въ литературѣ, въ просвѣщеніи народа. Всякая культурная творческая работа, наиболѣе далекая отъ политики, требуетъ свободы совѣсти, свободы слова, свободы печати, свободы союзовъ, требуетъ самостоятельной дѣятельности личности, свободнаго творчества человѣческаго духа и потому предполагаетъ гарантію правъ личности. Въ самодержавномъ полицейскомъ государствѣ духовная культура есть контрабанда, своимъ существованіемъ она только доказываетъ, что есть фактическій предѣлъ полицейскому гнету даже самаго сильнаго и самаго реакціоннаго правительства, что духа нельзя угасить окончательно, что онъ всетаки возстанетъ и заявитъ о своихъ правахъ.
Русское самодержавное государство не можетъ утолить ни матеріальнаго голода русскаго парода, ни духовнаго голода русской интеллигенціи. Русскій народъ пытается утолить свой духовный религіозный голодъ не въ православной церкви, замаранной прислужничествомъ врагу народа — бюрократическому правительству, а въ свободномъ сектантскомъ движеніи, русская интеллигенція дѣлаетъ свой религіозный духовный голодъ сознательнымъ орудіемъ въ борьбѣ съ гнетомъ самодержавія. Всѣ слои русскаго общества должны понять, что русское самодержавіе вступило въ тотъ послѣдній, ликвидаціонный фазисъ своего развитія, когда оно можетъ только злобно и безчеловѣчно отрицать, все отрицать — висилицей, тюрьмой, кнутомъ, пролитіемъ народной крови; оно ничего не можетъ создать ни въ одной сферѣ жизни. Наше правительство нигилистично въ подлинномъ смыслѣ этого слова, оно окончательно потеряло стыдъ и не знаетъ велѣній законовъ Божескихъ и человѣческихъ. Нѣтъ религіи, достойной этого имени, которая могла бы оправдать дѣятельность г. Плеве и быть его союзникомъ и, если христіанская религія не окончательно еще погибла, то она должна заявить о своемъ существованіи и возрожденіи протестомъ противъ преступленій русскаго правительства и требованіемъ христіанской политики, которая
возможна только при свободѣ и безусловномъ уваженіи къ человѣческой личности. Это пытался сдѣлать Вл. Соловьевъ, но недостаточно опредѣленно и послѣдовательно. Теперь лучшіе славянофилы должны были бы сдѣлаться революціонерами, если бы они не пожелали отказаться отъ своей идеальной природы. Присмотримся ближе къ разговорамъ въ „религіозно философскихъ собраніяхъ и на нихъ подтвердимъ нашу основную точку зрѣнія.
Въ первой книжкѣ „Новаго Пути , журнала, который, главнымъ образомъ, посвящаетъ себя вопросамъ религіознымъ, но пока довольно безсодержателенъ и водянистъ, не смотря на участіе нѣкоторыхъ талантливыхъ людей, помѣщена статья г. Минскаго „О свободѣ религіозной совѣсти . „Я лично считаю , говоритъ г. Минскій, „свободу религіозной совѣсти величайшимъ благомъ жизни и соотвѣтственное измѣненіе законодательства — неотложной реформой, отъ которой болѣе, чѣмъ отъ всѣхъ другихъ, зависитъ наше будущее. Но отношеніе къ этому вопросу со стороны интеллигенціи кажется мнѣ невѣрнымъ и неглубокимъ .
Мы готовы согласиться, что отношеніе къ этому вопросу неглубоко, мы думаемъ, что позитивизмъ пашей интеллигенціи, котораго все еще держится большая ея часть, и не можетъ смотрѣть глубоко на этотъ вопросъ. Но такъ-ли уже глубокъ самъ г. Минскій, который считаетъ себя идеалистомъ и пишетъ въ идеалистическомъ журналѣ? Онъ, конечно, защищаетъ свободу совѣсти, это очень похвально съ его стороны, но защищаетъ онъ ее аргументами, которые не представляются намъ особенно глубокими и идеалистическими. Г. Минскій подвергаетъ расцѣнкѣ свободу совѣсти, онъ взвѣшиваетъ аргументы представителей церкви, отрицающихъ свободу совѣсти, и въ результатѣ этихъ взвѣшиваній дѣлаетъ благопріятный для свободы выводъ. Это старый, утилитарный пріемъ позитивизма, въ данномъ случаѣ позитивизма религіознаго, тутъ взвѣшивается полезность или вредность свободы совѣсти для торжества христіанской религіи. Г. Минскій рѣшаетъ на этой почвѣ вопросъ — пользу свободы совѣсти, архимандритъ Антонинъ, съ которымъ онъ полемизируетъ, — противъ свободы. Хорошо, что онъ открыто подымаетъ этотъ вопросъ, споритъ о немъ и цѣнно то, что онъ пытается рѣшить его не по ту сторону православія, а внутри его (г. Минскій нынѣ тоже считаетъ себя православнымъ, неизвѣстно только на долго ли), по аргументы его въ религіозно-философскомъ отношеніи поверхностны, а въ политическомъ обнаруживаютъ элементарное непониманіе и недодуманность. Ниже мы попытаемся сдѣлать свою постановку вопроса о свободѣ совѣсти.
Г. Минскій заканчиваетъ свою статью словами: „У насъ интеллигенція и церковь де должны стать въ положеніе воюющихъ сторонъ. Тѣ „возвращающіеся , о которыхъ я говорилъ, тѣ борцы и творцы въ области религіозныхъ идей ждутъ отъ церкви чего-то большаго, чѣмъ отказъ отъ цензурнаго насилія. Они ждутъ дѣятельной и положительной помощи и пріязни. Они надѣются, что въ лонѣ православной церкви религіозная реформація, подобно государственной реформѣ, осуществится не такъ, какъ въ Европѣ, — придетъ не снизу, а сверху, не путемъ борьбы, а путемъ любви, не черезъ одолѣніе, а черезъ благословеніе . Въ драмѣ, которую переживаетъ искренно религіозная русская интеллигенція, г. Минскій пропустилъ главное дѣйствующее лицо — русское самодержавіе. Самодержавіе угнетаетъ не только русскую интеллигенцію, но и русскую церковь, религіозную совѣсть, и потому свободное отношеніе между интеллигенціей и церковью, ожиданіе отъ церкви „помощи и пріязни возможно только при „одолѣніи самодержавія, при устроеніи свободной церкви. Ждать религіозной реформы сверху, при сохраненіи существующаго государственнаго строя, въ лучшемъ случаѣ наивно. Мы ждемъ позорно долго и не имѣемъ права больше ждать, сама религіозная реформація должна у насъ сдѣлаться революціей снизу. Мы ждемъ „благословенія , но это „благословеніе прійдетъ только отъ освобожденія, которое освободитъ интеллигенцію и самое церковь и поставитъ ее въ такія условія, которыя если въ ней еще остались творческія силы сдѣлаютъ для нея возможнымъ „путь любви .
К. Т—нъ.
(Окончаніе слѣдуетъ.)
Къ „реформѣ сельской полиціи.
Весьма крупный политическій актъ русскаго правительства — введеніе сельской пѣшей и конной стражи до сего времени еще не нашелъ для себя оцѣнки ни въ легальной, ни въ зарубежной печати. Между тѣмъ этотъ актъ весьма характеренъ, какъ показатель стремленій правительства отдать подъ усиленный надзоръ полиціи всю Россію, со всѣми ея городами, весями и даже медвѣжьими углами, въ цѣляхъ, во что бы то ни стало, сохранить самодержавіе. Поэтому по