БОЯРИНЪ И ОРУЖНИЧIЙ БОГДАНЪ МАТВѢЕВИЧЪ ХИТРОВО
И МОСКОВСКАЯ ОРУЖЕЙНАЯ ПАЛАТА.
(W. Troutowsky: Le boyard Khitrowo à la tête de la Salle des Armures
à Moscou).
Пpoшлo уже цѣлыхъ десять томительныхъ и печальныхъ лѣтъ, какъ надъ старой Русью и въ особенности надъ древней матушкой Москвой нависли тяжелыя, мрачныя, грозовыя тучи и одинъ за другимъ неслись неотвратимые страшные громовые раскаты; одна за другой, цѣлымъ потокомъ неудержимаго пламени, лились ослѣпляющія, жгучія молніи. Но не съ небесъ нисходили эти грозные послы, безжалостные, безтрепетные, непоборимые.
Оглушительные удары Божьяго грома, ослѣпительно-яркій свѣтъ Божьей молніи, все сжигающей, все испепеляющей, не такъ пугалъ, не такъ обезсиливалъ русскаго человѣка, какъ быстрыя, внезапныя, смѣлыя дѣянія молодого царя Петра Алексѣевича, не знавшаго ни удержа, ни срока своимъ велѣніямъ, своимъ хотѣніямъ. Предъ Божьимъ изволеніемъ смиренно преклонялась русская душа, въ молитвѣ ища успокоенія и забвенія, молитвой испрашивая себѣ прощеніе. Въ Божьемъ громѣ слышался ей грозный голосъ Судіи Праведнаго, напоминающій людямъ грѣхи человѣческіе, въ Божьей молніи видѣлся ей огонь, все очищающій, все возрождающій къ новой жизни, къ чистотѣ душевной. Изумлялась душа и успокаивалась. Знала, что пройдетъ хмара-туча грозная, перестанетъ сверкать молонья огневая и проглянетъ снова солнце красное и снова пойдетъ все по старому. И русскій человѣкъ безропотно и со смиреніемъ воздѣвалъ очи свои горѣ, ко святымъ иконамъ, съ вѣрой глядѣлъ на еле мерцающій, тихій свѣтъ лампадки и объ одномъ молилъ — о прощеніи и оставленіи грѣховъ. Божій Судъ, Божье наказаніе, Божья же