МАНСКОЙ ГРАНИЦҌ
— Да, мой милый мальчикъ, не далѣе, какъ сегодня подъ вечеръ, мы будемъ имѣть честь,-—насмѣшливо подчеркнулъ императоръ послѣднее слово,—принимать здѣсь, на нѣмецкой яхтѣ «Гогенцоллернъ», президента французской республики! Ха-ха-ха! Русскіе отказали мнѣ въ пріемѣ, не желая, чтобы я предупредилъ господина Пуанкарэ; они мнѣ только сыграли въ руку! Я встрѣчусь съ нимъ здѣсь, на нейтральной полосѣ океана, и надѣюсь, что это свиданіе принесетъ большую пользу намъ, германцамъ! Во всякомъ случаѣ, охладитъ дружбу русскихъ съ Франціей.
День уже развернулся, яркое солнце лило съ безоблачнаго неба золотые лучи на водяное пространство, на горделиво плывущій «Гогенцоллернъ», оно точно благословляло горделивые планы нѣмецкаго императора, сулило ему удачу, успѣхъ его ловкому маневру.
— Ну, мой сынъ, ты сегодня увидишь мосье Пуанкарэ, наблюдай, милый, какъ монархъ, властитель Германіи, будетъ съ нимъ вѣжливъ и обходителенъ,
учись, мой сынъ, помни, что языкъ данъ людямъ не для того, чтобы болтать, а для того, чтобы обманывать.
На горизонтѣ показалось какое-то судно. Вильгельмъ поднялъ къ глазамъ цейсовскій бинокль и посмотрѣлъ.
— Купецъ,—увѣренно сказалъ онъ и прибавилъ:—вотъ счастливая случайность, русскій.
Онъ обратился къ стоящему сзади него фонъ-Шлобитену и шутливо прибавилъ:
— Потѣшимъ нашихъ милыхъ сосѣдей: когда они поравняются съ нами, скажи, чтобы оркестръ вышелъ на верхнюю палубу и сыгралъ русскій гимнъ. Не мѣшаетъ сдѣлать небольшую рекламу, Вольфъ сейчасъ же передастъ въ своихъ телеграммахъ по всему міру, что германскій императоръ привѣтствовалъ русское коммерческое судно національнымъ гимномъ. Неправда-ли, это блестящая идея?
Дѣйствительно, когда русское судно проходило мимо императорской яхты, съ борта послѣдней полились плавные звуки «Боже, Царя храни», и взвился русскій флагъ.
Купеческій пароходъ былъ пораженъ такимъ вниманіемъ со стороны монарха, и на реяхъ его мачтъ взвились нѣмецкіе флаги. Вильгельмъ, стоя на верхнемъ мостикѣ, добродушно смѣялся, но въ этомъ смѣхѣ чувствовалась иронія...
Большой актеръ сказался въ этой выходкѣ.
— Будемъ приготовляться къ встрѣ чѣ и къ пріему,—обратился Вильгельмъ къ сопровождавшимъ его сыну и фонъ-Шлобитену.
День перевалилъ уже на вторую половину, время близилось къ четыремъ часамъ.
IV.
Желанная встрѣча должна была произойти около шести часовъ, какъ это разсчитывалъ императоръ. Онъ тщательно вмѣстѣ съ другими приближенными лицами отыскалъ на картѣ мѣсто, гдѣ суда должны были встрѣтиться, и заранѣе отмѣтилъ крестикомъ, прибавивъ:
—- Это крестъ на могилѣ русскофранцузской дружбы, который я водрузилъ.
Время шло, но на горизонтѣ не появлялось никакое судно... Лѣниво протянулся только англійскій угольщикъ, да проплыли два-три норвежскіе парусника съ рыбой... Дымковъ дредноута «France», на которомъ возвращался изъ Петербурга президентъ Пуанкарэ, нигдѣ не было видно.
Правая рука Вильгельма, одѣтая въ бѣлую перчатку, нетерпѣливо постукивала по ручкѣ бамбуковаго кресла, на которомъ онъ сидѣлъ. Ожиданія его не оправдывались, онъ начиналъ думать, что президентъ отложилъ свой отъѣздъ изъ Стокгольма, который онъ посѣтилъ на обратномъ пути изъ Петербурга.
Склянки пробили уже пять ударовъ, что означало семь часовъ, но дымковъ и высокихъ трубъ французской эскадры нигдѣ не было видно.
Снова нахмурились брови императора, онъ, какъ опытный шахматный игрокъ, не любилъ, чтобы его вѣрно намѣченные ходы не исполнялись.
Восемь часовъ... Надъ Нѣмецкимъ моремъ сгрудились сумерки, снова блеснули красный и зеленый баковые огни... Депеши безпроволочнаго телеграфа летѣли одна за другой, но ни въ одной изъ нихъ не говорилось о замедленіи проѣзда президента.
Ни одно изъ сторожевыхъ судовъ, вышедшихъ изъ портовъ, принадлежащихъ Германіи, не сообщало ничего новаго...
Спустилась ночь, ожидать больше было нечего. Ночная встрѣча не входила въ разсчеты германскаго владыки.
Разсерженный, но скрывающій подъ маской спокойствія свой гнѣвъ, Вильгельмъ разсѣянно разговаривалъ съ лицами своей свиты. Онъ инстинктивно сторонился Шлобитена, кото
На развѣдкѣ.
Пограничники, выслѣживающіе контрабандистовъ.
О, РОДИНА МОЯ...
О, родина моя,
Великая Россія,— Зеленыя поля
И тучи грозовыя,
Немѣрянный просторъ, Веревкой обнесенный,—
Ты—ребусъ, до сихъ поръ Никѣмъ неразрѣшенный! И вечеромъ, и днемъ
Ты, неустанно, съ дѣтства— Клянешь свой отчій домъ И дѣдово наслѣдство, И, ноя средь полей,
Глядишь на Западъ дальній!.. — И нѣтъ тебя грустнѣй!
— И нѣтъ тебя печальнѣй!..
Но только вражій конь Покажется изъ лѣса— Въ груди твоей—огонь, Въ рукѣ твоей—желѣзо, Глаза изъ-подъ бровей,— Какъ молніи изъ тучи!..
— И нѣтъ тебя страшнѣй, -— И нѣтъ тебя могуче!.. ...И алая струя
Кропитъ поля родныя... О, родина моя,— Великая Россія!
Н. Агнивцевъ.
— Да, мой милый мальчикъ, не далѣе, какъ сегодня подъ вечеръ, мы будемъ имѣть честь,-—насмѣшливо подчеркнулъ императоръ послѣднее слово,—принимать здѣсь, на нѣмецкой яхтѣ «Гогенцоллернъ», президента французской республики! Ха-ха-ха! Русскіе отказали мнѣ въ пріемѣ, не желая, чтобы я предупредилъ господина Пуанкарэ; они мнѣ только сыграли въ руку! Я встрѣчусь съ нимъ здѣсь, на нейтральной полосѣ океана, и надѣюсь, что это свиданіе принесетъ большую пользу намъ, германцамъ! Во всякомъ случаѣ, охладитъ дружбу русскихъ съ Франціей.
День уже развернулся, яркое солнце лило съ безоблачнаго неба золотые лучи на водяное пространство, на горделиво плывущій «Гогенцоллернъ», оно точно благословляло горделивые планы нѣмецкаго императора, сулило ему удачу, успѣхъ его ловкому маневру.
— Ну, мой сынъ, ты сегодня увидишь мосье Пуанкарэ, наблюдай, милый, какъ монархъ, властитель Германіи, будетъ съ нимъ вѣжливъ и обходителенъ,
учись, мой сынъ, помни, что языкъ данъ людямъ не для того, чтобы болтать, а для того, чтобы обманывать.
На горизонтѣ показалось какое-то судно. Вильгельмъ поднялъ къ глазамъ цейсовскій бинокль и посмотрѣлъ.
— Купецъ,—увѣренно сказалъ онъ и прибавилъ:—вотъ счастливая случайность, русскій.
Онъ обратился къ стоящему сзади него фонъ-Шлобитену и шутливо прибавилъ:
— Потѣшимъ нашихъ милыхъ сосѣдей: когда они поравняются съ нами, скажи, чтобы оркестръ вышелъ на верхнюю палубу и сыгралъ русскій гимнъ. Не мѣшаетъ сдѣлать небольшую рекламу, Вольфъ сейчасъ же передастъ въ своихъ телеграммахъ по всему міру, что германскій императоръ привѣтствовалъ русское коммерческое судно національнымъ гимномъ. Неправда-ли, это блестящая идея?
Дѣйствительно, когда русское судно проходило мимо императорской яхты, съ борта послѣдней полились плавные звуки «Боже, Царя храни», и взвился русскій флагъ.
Купеческій пароходъ былъ пораженъ такимъ вниманіемъ со стороны монарха, и на реяхъ его мачтъ взвились нѣмецкіе флаги. Вильгельмъ, стоя на верхнемъ мостикѣ, добродушно смѣялся, но въ этомъ смѣхѣ чувствовалась иронія...
Большой актеръ сказался въ этой выходкѣ.
— Будемъ приготовляться къ встрѣ чѣ и къ пріему,—обратился Вильгельмъ къ сопровождавшимъ его сыну и фонъ-Шлобитену.
День перевалилъ уже на вторую половину, время близилось къ четыремъ часамъ.
IV.
Желанная встрѣча должна была произойти около шести часовъ, какъ это разсчитывалъ императоръ. Онъ тщательно вмѣстѣ съ другими приближенными лицами отыскалъ на картѣ мѣсто, гдѣ суда должны были встрѣтиться, и заранѣе отмѣтилъ крестикомъ, прибавивъ:
—- Это крестъ на могилѣ русскофранцузской дружбы, который я водрузилъ.
Время шло, но на горизонтѣ не появлялось никакое судно... Лѣниво протянулся только англійскій угольщикъ, да проплыли два-три норвежскіе парусника съ рыбой... Дымковъ дредноута «France», на которомъ возвращался изъ Петербурга президентъ Пуанкарэ, нигдѣ не было видно.
Правая рука Вильгельма, одѣтая въ бѣлую перчатку, нетерпѣливо постукивала по ручкѣ бамбуковаго кресла, на которомъ онъ сидѣлъ. Ожиданія его не оправдывались, онъ начиналъ думать, что президентъ отложилъ свой отъѣздъ изъ Стокгольма, который онъ посѣтилъ на обратномъ пути изъ Петербурга.
Склянки пробили уже пять ударовъ, что означало семь часовъ, но дымковъ и высокихъ трубъ французской эскадры нигдѣ не было видно.
Снова нахмурились брови императора, онъ, какъ опытный шахматный игрокъ, не любилъ, чтобы его вѣрно намѣченные ходы не исполнялись.
Восемь часовъ... Надъ Нѣмецкимъ моремъ сгрудились сумерки, снова блеснули красный и зеленый баковые огни... Депеши безпроволочнаго телеграфа летѣли одна за другой, но ни въ одной изъ нихъ не говорилось о замедленіи проѣзда президента.
Ни одно изъ сторожевыхъ судовъ, вышедшихъ изъ портовъ, принадлежащихъ Германіи, не сообщало ничего новаго...
Спустилась ночь, ожидать больше было нечего. Ночная встрѣча не входила въ разсчеты германскаго владыки.
Разсерженный, но скрывающій подъ маской спокойствія свой гнѣвъ, Вильгельмъ разсѣянно разговаривалъ съ лицами своей свиты. Онъ инстинктивно сторонился Шлобитена, кото
На развѣдкѣ.
Пограничники, выслѣживающіе контрабандистовъ.
О, РОДИНА МОЯ...
О, родина моя,
Великая Россія,— Зеленыя поля
И тучи грозовыя,
Немѣрянный просторъ, Веревкой обнесенный,—
Ты—ребусъ, до сихъ поръ Никѣмъ неразрѣшенный! И вечеромъ, и днемъ
Ты, неустанно, съ дѣтства— Клянешь свой отчій домъ И дѣдово наслѣдство, И, ноя средь полей,
Глядишь на Западъ дальній!.. — И нѣтъ тебя грустнѣй!
— И нѣтъ тебя печальнѣй!..
Но только вражій конь Покажется изъ лѣса— Въ груди твоей—огонь, Въ рукѣ твоей—желѣзо, Глаза изъ-подъ бровей,— Какъ молніи изъ тучи!..
— И нѣтъ тебя страшнѣй, -— И нѣтъ тебя могуче!.. ...И алая струя
Кропитъ поля родныя... О, родина моя,— Великая Россія!
Н. Агнивцевъ.