очень непріятнымъ для нихъ, турокъ, свойствомъ: удивительнымъ упорствомъ и настойчивостью. Они знаютъ, что англичанинъ, разъ что-нибудь рѣшилъ, домогается своего, чего бы это ему ни стоило, вцѣпится зубами и ужъ ни за что не разожметъ ихъ. Ну, точь въ точь бульдогъ или мастифъ его же породы.
И сигнальная мачта крѣпости смиренно отвѣчаетъ.
Переговоры длятся минутъ пять, послѣ чего крейсеръ презрительно фыркаетъ, поворачивается и уходитъ.
Нашъ капитанъ смотритъ ему вслѣдъ съ откровенной завистью: такой самостоятельности итальянскій крейсеръ никогда бы не проявилъ. Намъ дѣлается извѣстной тайна переговоровъ: англичанинъ справлялся о «Бреслау» и «Гебенѣ» и турки поклялись аллахомъ, что въ глаза ихъ не видѣли и даже не знаютъ, что такое эти «Бреслау» и «Гебенъ». Не заѣзжіе ли греки-торговцы губками?
Мы выжидаемъ минутъ десять, потомъ, когда крейсеръ уже далеко, рѣшаемся возобновить переговоры. Но турки почему-то сильно возбуждены и долгое время совсѣмъ не отвѣчаютъ намъ. Наконецъ, выбрасываютъ два флага. — Убирайтесь вонъ! Чего вы торчите? — А пропускъ?
— Не будетъ вамъ пропуска... Вы не видите, какоетеперь время?
Насъ охватываетъ жесточайшее уныніе. Мы уже одиннадцать дней въ пути и измучены до послѣдней степени. Куда идти?
Кто-то пресерьезно говоритъ, что осталось—перебить итальянскую команду, овладѣть пароходомъ, а тамъ будь что будетъ: или облюбуемъ какой-нибудь греческій островъ и заживемъ новыми Робинзонами, или займемся пиратствомъ. Какъ-никакъ все-таки дѣло и по нынѣшнимъ временамъ мо жетъ прокормить.
Къ намъ на помощь приходитъ турецкій вице-консулъ который ѣдетъ съ нами изъ Салоникъ съ двумя женами, дѣтьми, прислугой и многочисленнымъ скарбомъ. У него нѣтъ, повидимому, ни малѣйшаго желанья вернуться къ земле пашеской жизни. Онъ предлагаетъ ѣхать на турецкій миноносецъ, который стоитъ невдалекѣ, и попытаться подѣйствовать на крѣпостное начальство.
Мы кричимъ «ура!» и жмемъ ему руки: у насъ опять вспыхиваетъ надежда. И немедля мы отправляемъ его вмѣстѣ съ однимъ изъ помощниковъ капитана въ качествѣ делегатовъ.
Консулъ возвращается спустя часъ и уже издали машетъ намъ платкомъ. Но машетъ довольно вяло и, когда онъ, взобравшись на палубу, передаетъ намъ отвѣтъ коменданта, мы начинаемъ понимать причину этой вялости. Вотъ отвѣтъ:
Война еще не объявлена, но можетъ быть объявлена каждую минуту. Пропускъ иногда даютъ, иногда не даютъ, но въ виду того, что на пароходѣ турки, о насъ будетъ сдѣланъ спеціальный запросъ въ Константинополѣ. Отвѣтъ можетъ получиться сегодня, завтра или черезъ недѣлю, а пока что мы можемъ дѣлать, что хотимъ. Если отвѣтъ не получится, насъ не пустятъ, а если отвѣтъ получится, то насъ... тоже, можетъ быть, не пустятъ...
И съ этимъ отвѣтомъ мы остаемся до вечера.
Вечеромъ къ намъ подходитъ катерокъ съ турецкимъ офицеромъ, и офицеръ категорически приказываетъ намъ тушить всѣ огни и уходить въ море. — Куда?
— Куда хотите...
— Значитъ, насъ не пустятъ? — Приходите завтра!
— Значитъ, полученъ отвѣтъ? — Нѣтъ, отвѣта еще нѣтъ!
— Что же намъ дѣлать ночью въ морѣ?
— Не знаю. Только проваливайте скорѣй!
На нашей старой калошѣ нѣтъ радіотелеграфа, и мы не можемъ снестись съ русскимъ или итальянскимъ посольствомъ. Мы безропотно поворачиваемся и уходимъ въ тьму, въ неизвѣстность.
— А если англійскіе крейсера примутъ насъ ночью за непріятеля?—спрашиваемъ мы капитана въ открытомъ уже морѣ.
Тотъ пожимаетъ плечами.
— Тогда, вѣроятно, они будутъ въ насъ стрѣлять!
И потопятъ? — И потопятъ!
Эту ночь мы проводимъ безъ сна. Луны нѣтъ, и темно— ни зги не видать. Пароходъ мѣрно и нудно качается въ мертвой зыби. Я замѣчаю кое-гдѣ блуждающія фигуры. Онѣ бродятъ и по нижней, и по верхней палубамъ, какъ тѣни, какъ черные призраки.
— Это вы докторъ? — Я...
Водопой эскадрона.Съ фот. ротм. А. Д. Далматова