Миноносецъ.Съ фот. ротм. А. Д. Далматова.
— Что вы тутъ дѣлаете на кормѣ? — Ничего.
У доктора усталый, глухой, какой-то измученный голосъ. — Ужасно,—бормочетъ онъ,—что дѣти попали въ эту передрягу... Уже двое умерло и осталось въ морѣ... За что?.. И еще вотъ эта...
Онъ машетъ на что-то рукой и уходитъ.
Я оглядываюсь и, несмотря на темноту, надъ воронкой изъ тряпья замѣчаю головку Джамиле. Какъ утромъ, она неподвижно, большими застывшими глазами смотритъ на море..
Къ утру я забываюсь немного и просыпаюсь отъ визга и грохота. Бросаютъ якорь. Мы опять у Дарданеллъ. Мы рѣшили стучаться въ эти двери, пока у насъ хватитъ силъ. Начинается снова сигнализація.
Но что это?.. Не выбросили мы еще первыхъ флаговъ, какъ отъ крѣпости отдѣляется катеръ и подходитъ къ намъ на всѣхъ парахъ. Намъ подаютъ какіе-то знаки. Вся наша команда въ радостной суматохѣ бросается кто куда. Якорь подымаютъ... Что это?
— Насъ пропускаютъ!—реветъ кто то около внѣ себя. — Господи... Можетъ ли быть?
— Пропускаютъ, пропускаютъ... Это лоцманскій катеръ, который насъ повезетъ... — Господи!..
У женщинъ на глазахъ слезы. Мужчины пожимаютъ другъ другу руки. У всѣхъ лица дѣлаются неузнаваемыми. — Значитъ, это правда? — Ѣдемъ, ѣдемъ!
Нашъ восторгъ умѣряетъ нѣсколько угрюмый учитель въ очкахъ, человѣкъ, вообще, очень скептически настроенный.
— Погодите радоваться!—ворчитъ онъ;—остался еще Босфоръ!
— А что Босфоръ?
— Онъ тоже минированъ. Вотъ высадятъ въ Константинополѣ турокъ, и насъ задержатъ, ибо за что, скажите, насъ выпускать? Скажутъ: постойте, голубчики, куда? Вы не турки! Вотъ увидите...
Но намъ хочется вѣрить, что разъ ужъ началось такъ хорошо, и дальше будетъ хорошо, и мы не слушаемъ учителя. Ѣдемъ... Вода, какъ и вчера, очень спокойная и тихая,
съ добродушнѣйшими морщинами отъ ряби, но теперь мы смотримъ на нее съ большимъ уваженіемъ. Подъ этой ласковой мирной поверхностью гдѣ-то внизу колышутся мины, изъ которыхъ каждая, самая маленькая, можетъ взорвать не такую калошу, какъ наша, и какъ лоцманъ находитъ дорогу— остается для насъ навсегда загадкой. Но находитъ же, потому что вотъ мы плывемъ и не летимъ вверхъ тормашками...
Все таки мы очень облегченно вздыхаемъ, когда мины остаются за нами и лоцманъ оставляетъ насъ.
Мы прибавляемъ ходу и бодро съ вѣрою ѣдемъ впередъ. Черезъ нѣсколько часовъ мы уже видимъ городокъ Дарданеллы, маленькій и тихій бѣлый городокъ, разбросанный по холмамъ европейскаго берега...
Здѣсь насъ ждетъ нѣкоторый сюрпризъ. Мы проходимъ мимо бронированнаго крейсера, который грузится углемъ. Мы почти касаемся его праваго борта и замѣчаемъ вдругъ на немъ нѣмецкій флагъ и нѣмецкихъ офицеровъ.
Мы не понимаемъ, что это такое, но нашъ капитанъ, тоже видимо, изумленный, приставивъ руки ко рту въ видѣ рупора, громко шепчетъ намъ съ капитанскаго мостика: — «Бреслау!»
Итакъ, это «Бреслау», тотъ самый, о которомъ такъ упорно справлялся англійскій крейсеръ и котораго турки, по ихъ словамъ, въ глаза не видѣли. Онъ прошелъ Дарданеллы подъ нѣмецкимъ флагомъ съ нѣмецкой командой.
Теперь онъ грузится углемъ и кругомъ него шныряютъ десятки лодокъ съ турецкими и нѣмецкими офицерами, и турки и нѣмцы оживленно и весело болтаютъ и смѣются: надули Европу!
Не знаю, что случилось въ промежутокъ отъ полудня до вечера, какой произошелъ обмѣнъ мнѣній между европейскими державами и Турціей, но поздно вечеромъ, когда мы идемъ Мраморнымъ моремъ, «Бреслау» насъ обгоняетъ. Съ освѣщенными мачтами онъ безшумно проходитъ мимо, съ турецкимъ уже флагомъ и командой въ фескахъ, въ головѣ четырехъ освѣщенныхъ турецкихъ миноносцевъ, слѣдующихъ за нимъ въ кильватерной колоннѣ.
Очевидно, въ этотъ короткій промежутокъ и произошла га фиктивная продажа Германіей Турціи «Бреслау» и укрывшагося гдѣ-то въ внутреннихъ заливахъ Босфора «Гебена»,
— Что вы тутъ дѣлаете на кормѣ? — Ничего.
У доктора усталый, глухой, какой-то измученный голосъ. — Ужасно,—бормочетъ онъ,—что дѣти попали въ эту передрягу... Уже двое умерло и осталось въ морѣ... За что?.. И еще вотъ эта...
Онъ машетъ на что-то рукой и уходитъ.
Я оглядываюсь и, несмотря на темноту, надъ воронкой изъ тряпья замѣчаю головку Джамиле. Какъ утромъ, она неподвижно, большими застывшими глазами смотритъ на море..
Къ утру я забываюсь немного и просыпаюсь отъ визга и грохота. Бросаютъ якорь. Мы опять у Дарданеллъ. Мы рѣшили стучаться въ эти двери, пока у насъ хватитъ силъ. Начинается снова сигнализація.
Но что это?.. Не выбросили мы еще первыхъ флаговъ, какъ отъ крѣпости отдѣляется катеръ и подходитъ къ намъ на всѣхъ парахъ. Намъ подаютъ какіе-то знаки. Вся наша команда въ радостной суматохѣ бросается кто куда. Якорь подымаютъ... Что это?
— Насъ пропускаютъ!—реветъ кто то около внѣ себя. — Господи... Можетъ ли быть?
— Пропускаютъ, пропускаютъ... Это лоцманскій катеръ, который насъ повезетъ... — Господи!..
У женщинъ на глазахъ слезы. Мужчины пожимаютъ другъ другу руки. У всѣхъ лица дѣлаются неузнаваемыми. — Значитъ, это правда? — Ѣдемъ, ѣдемъ!
Нашъ восторгъ умѣряетъ нѣсколько угрюмый учитель въ очкахъ, человѣкъ, вообще, очень скептически настроенный.
— Погодите радоваться!—ворчитъ онъ;—остался еще Босфоръ!
— А что Босфоръ?
— Онъ тоже минированъ. Вотъ высадятъ въ Константинополѣ турокъ, и насъ задержатъ, ибо за что, скажите, насъ выпускать? Скажутъ: постойте, голубчики, куда? Вы не турки! Вотъ увидите...
Но намъ хочется вѣрить, что разъ ужъ началось такъ хорошо, и дальше будетъ хорошо, и мы не слушаемъ учителя. Ѣдемъ... Вода, какъ и вчера, очень спокойная и тихая,
съ добродушнѣйшими морщинами отъ ряби, но теперь мы смотримъ на нее съ большимъ уваженіемъ. Подъ этой ласковой мирной поверхностью гдѣ-то внизу колышутся мины, изъ которыхъ каждая, самая маленькая, можетъ взорвать не такую калошу, какъ наша, и какъ лоцманъ находитъ дорогу— остается для насъ навсегда загадкой. Но находитъ же, потому что вотъ мы плывемъ и не летимъ вверхъ тормашками...
Все таки мы очень облегченно вздыхаемъ, когда мины остаются за нами и лоцманъ оставляетъ насъ.
Мы прибавляемъ ходу и бодро съ вѣрою ѣдемъ впередъ. Черезъ нѣсколько часовъ мы уже видимъ городокъ Дарданеллы, маленькій и тихій бѣлый городокъ, разбросанный по холмамъ европейскаго берега...
Здѣсь насъ ждетъ нѣкоторый сюрпризъ. Мы проходимъ мимо бронированнаго крейсера, который грузится углемъ. Мы почти касаемся его праваго борта и замѣчаемъ вдругъ на немъ нѣмецкій флагъ и нѣмецкихъ офицеровъ.
Мы не понимаемъ, что это такое, но нашъ капитанъ, тоже видимо, изумленный, приставивъ руки ко рту въ видѣ рупора, громко шепчетъ намъ съ капитанскаго мостика: — «Бреслау!»
Итакъ, это «Бреслау», тотъ самый, о которомъ такъ упорно справлялся англійскій крейсеръ и котораго турки, по ихъ словамъ, въ глаза не видѣли. Онъ прошелъ Дарданеллы подъ нѣмецкимъ флагомъ съ нѣмецкой командой.
Теперь онъ грузится углемъ и кругомъ него шныряютъ десятки лодокъ съ турецкими и нѣмецкими офицерами, и турки и нѣмцы оживленно и весело болтаютъ и смѣются: надули Европу!
Не знаю, что случилось въ промежутокъ отъ полудня до вечера, какой произошелъ обмѣнъ мнѣній между европейскими державами и Турціей, но поздно вечеромъ, когда мы идемъ Мраморнымъ моремъ, «Бреслау» насъ обгоняетъ. Съ освѣщенными мачтами онъ безшумно проходитъ мимо, съ турецкимъ уже флагомъ и командой въ фескахъ, въ головѣ четырехъ освѣщенныхъ турецкихъ миноносцевъ, слѣдующихъ за нимъ въ кильватерной колоннѣ.
Очевидно, въ этотъ короткій промежутокъ и произошла га фиктивная продажа Германіей Турціи «Бреслау» и укрывшагося гдѣ-то въ внутреннихъ заливахъ Босфора «Гебена»,