Развѣдка съ дерева.
муся всего въ январѣ,—бездѣтные и малоимущіе, они весело и быстро собрались и поѣхали сюда.
Полька по происхожденію, Анеля чувствовала себя въ этомъ маленькомъ городкѣ, какъ рыбка, которую вдругъ вынули изъ акваріума съ толстыми зеркальными стеклами, искусственными камнями и водой, долго бѣжавшей по желѣзнымъ трубамъ, и теперь опустили въ тихій, пахнущій тиной и немного заросшій прудъ.
Быстро познакомились со всей мѣстной интеллигенціей, а на деньги, оставшіяся отъ прогоновъ, чудесно обставили маленькую, хорошенькую квартиру.
Два раза Анеля ѣздила по легитимаціонной карточкѣ, данной полицеймейстеромъ, въ Берлинъ. Не останавливаясь въ гостиницѣ, она цѣлый день гуляла по городу и накупила пустяковъ, которые можно было провезти безъ пошлины.
Нѣмцы ей не понравились и представлялись сдѣланными изъ какой-то тяжелой красноватой замазки, въ родѣ той, которой законопачиваютъ на зиму окна. Видѣла она и солдатъ въ сапогахъ, подбитыхъ толстыми гвоздями, съ подкованными каблуками; они показались ей не людьми, а примитивно сдѣланными машинами: каждый былъ въ родѣ гидравлическаго пресса, бездушнаго и точнаго.
Женскимъ чутьемъ угадала она и замѣтила то, что раньше знала по слухамъ: какъ тяжело здѣсь дышать ея землякамъполякамъ. Угадала также, что нѣтъ болѣе циничной женщины, чѣмъ нѣмка, когда она распустится, и болѣе холодныхъ и жестокихъ мужчинъ, когда въ нихъ проснется звѣрь.
Анеля вернулась домой и обрадовалась мужу, точно они не видѣлись не двое сутокъ, а цѣлый мѣсяцъ.
— Ну, что-жъ, понравилось тебѣ за-границей? — спросилъ онъ.
—- Нѣтъ, ну ихъ: все по расписанію, все только за деньги, и видно, что живутъ не по совѣсти, а какъ выгоднѣе и удобнѣе для тѣла.
— Изъ чего-жъ это видно?
— А не знаю, но мнѣ кажется, что теперь у нихъ не можетъ быть такихъ людей, какъ Мицкевичъ, Семирадскій и даже Словацкій и Жеромскій. Вся публика въ Берлинѣ, точно огромная секта или партія. Узкіе... Cywilizacje maja
sztuczna, bo nie maja serca*),—заключила Анеля по-польски, что у нея было признакомъ большого душевнаго волненія.
Такое же впечатлѣніе осталось у Анели и послѣ второй поѣздки, и она рѣшила, что больше не будетъ тратить денегъ на «заграницу», а лучше побываетъ лишній разъ въ Варшавѣ, гдѣ все родное.
— Послѣ этихъ оловянныхъ шуцмановъ и послѣ ихъ такъ нахально глядящихъ офицеровъ,—говорила она мужу,—ты, Количка, кажешься такимъ интеллигентнымъ, такимъ чуткимъ... Нѣмецъ понимаетъ только нѣмца, а ты понимаешь душу и поляка, и хохла, и русскаго, и всѣхъ любишь, потому что понимаешь... Мама очень тревожилась, буду-ли я счастлива, и боялась, что религія разъединитъ насъ съ тобой, но я тебѣ знаю цѣну, а вѣра и у тебя, и у меня одна: не быть животными.
Потомъ еще долго сидѣли на крыльцѣ, выходящемъ въ небольшой садикъ. Черезъ низенькій заборъ виднѣлась улица; известковая пыль подъ молочнымъ свѣтомъ луны казалась голубоватой. Былъ всего одиннадцатый часъ вечера, но маленькій городокъ замолчалъ до утра: мирно спали его жители.
Анеля куталась въ сѣрый вязаный платокъ и жалась къ мужу, ей было холодно и въ эту душную іюльскую ночь, которой Господь хотѣлъ приласкать людей.
И казалось Анелѣ, безъ всякихъ основаній, что недолго уже будутъ такія ночи, что мокрый противный ноябрь будетъ слѣдующимъ мѣсяцемъ, а не августъ, какъ слѣдуетъ по календарю.
Завылъ паровозъ на станціи, а минутъ черезъ пять послышался глухой шумъ поѣзда, какъ будто заговорилъ шепотомъ великанъ съ желѣзной грудью и скоро замолчалъ. Въ Бернардинскомъ монастырѣ часы мягко ударили одиннадцать разъ.
Мировой судья вспомнилъ большую столовую товарища предсѣдателя, у котораго они съ женой были передъ отъѣздомъ и пили чай, и звонъ часовъ, висѣвшихъ въ этой столо
*) Цивилизація у нихъ искусственная, потому что у нихъ нѣтъ
сердца.
муся всего въ январѣ,—бездѣтные и малоимущіе, они весело и быстро собрались и поѣхали сюда.
Полька по происхожденію, Анеля чувствовала себя въ этомъ маленькомъ городкѣ, какъ рыбка, которую вдругъ вынули изъ акваріума съ толстыми зеркальными стеклами, искусственными камнями и водой, долго бѣжавшей по желѣзнымъ трубамъ, и теперь опустили въ тихій, пахнущій тиной и немного заросшій прудъ.
Быстро познакомились со всей мѣстной интеллигенціей, а на деньги, оставшіяся отъ прогоновъ, чудесно обставили маленькую, хорошенькую квартиру.
Два раза Анеля ѣздила по легитимаціонной карточкѣ, данной полицеймейстеромъ, въ Берлинъ. Не останавливаясь въ гостиницѣ, она цѣлый день гуляла по городу и накупила пустяковъ, которые можно было провезти безъ пошлины.
Нѣмцы ей не понравились и представлялись сдѣланными изъ какой-то тяжелой красноватой замазки, въ родѣ той, которой законопачиваютъ на зиму окна. Видѣла она и солдатъ въ сапогахъ, подбитыхъ толстыми гвоздями, съ подкованными каблуками; они показались ей не людьми, а примитивно сдѣланными машинами: каждый былъ въ родѣ гидравлическаго пресса, бездушнаго и точнаго.
Женскимъ чутьемъ угадала она и замѣтила то, что раньше знала по слухамъ: какъ тяжело здѣсь дышать ея землякамъполякамъ. Угадала также, что нѣтъ болѣе циничной женщины, чѣмъ нѣмка, когда она распустится, и болѣе холодныхъ и жестокихъ мужчинъ, когда въ нихъ проснется звѣрь.
Анеля вернулась домой и обрадовалась мужу, точно они не видѣлись не двое сутокъ, а цѣлый мѣсяцъ.
— Ну, что-жъ, понравилось тебѣ за-границей? — спросилъ онъ.
—- Нѣтъ, ну ихъ: все по расписанію, все только за деньги, и видно, что живутъ не по совѣсти, а какъ выгоднѣе и удобнѣе для тѣла.
— Изъ чего-жъ это видно?
— А не знаю, но мнѣ кажется, что теперь у нихъ не можетъ быть такихъ людей, какъ Мицкевичъ, Семирадскій и даже Словацкій и Жеромскій. Вся публика въ Берлинѣ, точно огромная секта или партія. Узкіе... Cywilizacje maja
sztuczna, bo nie maja serca*),—заключила Анеля по-польски, что у нея было признакомъ большого душевнаго волненія.
Такое же впечатлѣніе осталось у Анели и послѣ второй поѣздки, и она рѣшила, что больше не будетъ тратить денегъ на «заграницу», а лучше побываетъ лишній разъ въ Варшавѣ, гдѣ все родное.
— Послѣ этихъ оловянныхъ шуцмановъ и послѣ ихъ такъ нахально глядящихъ офицеровъ,—говорила она мужу,—ты, Количка, кажешься такимъ интеллигентнымъ, такимъ чуткимъ... Нѣмецъ понимаетъ только нѣмца, а ты понимаешь душу и поляка, и хохла, и русскаго, и всѣхъ любишь, потому что понимаешь... Мама очень тревожилась, буду-ли я счастлива, и боялась, что религія разъединитъ насъ съ тобой, но я тебѣ знаю цѣну, а вѣра и у тебя, и у меня одна: не быть животными.
Потомъ еще долго сидѣли на крыльцѣ, выходящемъ въ небольшой садикъ. Черезъ низенькій заборъ виднѣлась улица; известковая пыль подъ молочнымъ свѣтомъ луны казалась голубоватой. Былъ всего одиннадцатый часъ вечера, но маленькій городокъ замолчалъ до утра: мирно спали его жители.
Анеля куталась въ сѣрый вязаный платокъ и жалась къ мужу, ей было холодно и въ эту душную іюльскую ночь, которой Господь хотѣлъ приласкать людей.
И казалось Анелѣ, безъ всякихъ основаній, что недолго уже будутъ такія ночи, что мокрый противный ноябрь будетъ слѣдующимъ мѣсяцемъ, а не августъ, какъ слѣдуетъ по календарю.
Завылъ паровозъ на станціи, а минутъ черезъ пять послышался глухой шумъ поѣзда, какъ будто заговорилъ шепотомъ великанъ съ желѣзной грудью и скоро замолчалъ. Въ Бернардинскомъ монастырѣ часы мягко ударили одиннадцать разъ.
Мировой судья вспомнилъ большую столовую товарища предсѣдателя, у котораго они съ женой были передъ отъѣздомъ и пили чай, и звонъ часовъ, висѣвшихъ въ этой столо
*) Цивилизація у нихъ искусственная, потому что у нихъ нѣтъ
сердца.