принимаетъ форму необычайно ясную. Побѣдить, надо побѣдить,—кричитъ какой-то голосъ въ душѣ.
Въ зтотъ моментъ душевнаго подъема я уже ясно началъ видѣть и слышать, чего не было, со мной вчера—въ первые часы боя.
Мои движенія стали отчетливы и вполнѣ сознательны. Я зналъ, почему я накренилъ голову впередъ: я такимъ образомъ яснѣе различилъ звукъ паденія снаряда. Единственно, чего я не могъ сдѣлать—это посмотрѣть вглубь, гдѣ значительно порѣдѣло къ вечеру. А ночь надвигалась.
Сѣрый, бѣлесоватый туманъ покрылъ долину смерти. Все стало однотоннымъ, и въ туманѣ мелькали какія-то страшныя фигуры, слышался ревъ обезумѣвшихъ раненыхъ лошадей. Выросли горы труповъ, и въ нихъ еще копошилось что-то живое. А можетъ быть все зто было бездыханнымъ... холмомъ тѣлъ!.. И отъ этихъ дышащихъ холмовъ, отъ глухого стона раненыхъ, отъ рева раненыхъ коней... Эта надвигающаяся ночь становилась зловѣщей. «Это еще не все»,—точно шепталъ кто-то.
Я зналъ, я чувствовалъ, что еще что-то должно совершиться! Но что?
тяжелѣе,—Умеръ,—подумалъ я. И снова вспомнился голубоглазый солдатикъ, точно ловящій мячъ на лету. Это была моя послѣдняя сознательная мысль. Осколкомъ пули меня ранило въ низъ живота. Я сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ, и свалился. Меня подняли съ трупомъ на плечахъ.
И... это все. Что еще можетъ дать мнѣ жизнь?... Я хочу вернуться на поле битвы! Пока не смолкнутъ тамъ звуки орудій, пока не уйдетъ послѣдній русскій.
Письмо пятое—отъ госпожи Б. къ мужу.
Милый! Вотъ оно женское, страшное, непонятное, то, чего мы всѣ боимся и отъ чего не можемъ уйти... Ты раненъ. Прочла объ этомъ въ «Русскомъ Инвалидѣ». Прочла и... знаешь, я меньше волновалась, чѣмъ можно было ожидать. Я была почти спокойна. Только на минуту потемнѣло въ глазахъ, когда увидѣла тебя въ крови, тебя въ боляхъ. Вѣдь я этого ждала, и вотъ оно пришло. И знаешь, въ моемъ мозгу произошло что-то сумбурное , въ первый моментъ. Раненъ, значитъ—безъ руки, безъ ноги, а, можетъ быть,—безъ глазъ? Нѣтъ, нѣтъ, только не это... А можетъ быть, твой бѣлый лобъ... о, Боже! И мнѣ показалось, что мнѣ предостав
Чѣмъ еще можетъ напугать эта ночь? Что еще не пережито? Эти мысли копошились въ усталомъ мозгу. Въ окопахъ насъ осталось немного. И стало стихать кругомъ. Я (пустился внизъ и сидѣлъ въ ямѣ одинъ. Надо мною еще носились уже порѣдѣвшіе снаряды и доносился свистъ пуль. Я еще быль въ возбужденномъ состояніи въ ожиданіи чего-то. Вдругъ я вижу, нашъ ротный командиръ пошатнулся. Онъ былъ для меня не просто командиръ—я любилъ его. Эта любовь, какъ все. что рождается войною и на войнѣ, была особенная какая-то. Я фаталистъ, и лицо нашего командира, когда я смотрѣлъ на него, казалось мнѣ лицомъ Христа, ведомаго къ Распятію. Онъ былъ прекрасенъ, и его душа просвѣчивала въ кроткихъ сѣрыхъ, съ синевой , глазахъ. Я полюбилъ его, какъ мы въ дѣтствѣ влюбляемся въ картину, въ любимый образъ. Когда я увидѣлъ его падающимъ, я не растерялся.
«Судьба»>—пронеслось гдѣ-то въ глубинѣ души, или въ мозгу. Только бы унести его, думалъ я, взваливъ его па плечи. Только-бы унести. Прислонивъ его голову къ своей щекѣ я почувствовалъ горячую кровь, которая попадала мнѣ въ ротъ.—Только-бы унести!.. Прошло нѣсколько минутъ. Длинныхъ, томительныхъ, тягучихъ. Ноша на плечахъ стала
ленъ выборъ: чѣмъ я могу пожертвовать? И я не знала чего больше бояться! Я начала торговаться съ самой собой, отстаивать каждую часть твоего дорогого для меня существа. О томъ, что ты можешь умереть, быть можетъ, уже умеръ, я не дума о. Единственна что я сразу поняла, это то, что я должна ѣхать къ тебѣ. Я знаю, какъ трудно, почти невозможно пробраться мнѣ къ тебѣ, но все-таки я поѣду, потому что это нужно для меня... Да, я не могу иначе!. Любимый, желанный, не могу не ѣхать... Два дня я билась въ поискахъ пропуска. Теперь все есть—и я ѣду. Что съ тобой, увижу ли я тебя? Узнаю-ли? А можетъ быть, съ тобой случилось то, что хуже калѣчества... Безуміе? Ну, чтозкъ, віе, все, только не смерть!..
Это послѣднее письмо госпожи Б. Она къ мужу не доѣхала, заразилась въ дорогѣ и умерла отъ брюшного тифа. Мужъ ея—офицеръ Б. умеръ, не зная о смерти жены. Послѣднее письмо ея не было ему доставлено. Это—все, что мы узнали отъ друга госпожи Б., передавшаго намъ эти письма.
Э. Гольдштейнъ-Гедыминъ.
Закурили... (на передовыхъ позиціяхъ).
Снимокъ нашего корр. А. Влад.—
Въ зтотъ моментъ душевнаго подъема я уже ясно началъ видѣть и слышать, чего не было, со мной вчера—въ первые часы боя.
Мои движенія стали отчетливы и вполнѣ сознательны. Я зналъ, почему я накренилъ голову впередъ: я такимъ образомъ яснѣе различилъ звукъ паденія снаряда. Единственно, чего я не могъ сдѣлать—это посмотрѣть вглубь, гдѣ значительно порѣдѣло къ вечеру. А ночь надвигалась.
Сѣрый, бѣлесоватый туманъ покрылъ долину смерти. Все стало однотоннымъ, и въ туманѣ мелькали какія-то страшныя фигуры, слышался ревъ обезумѣвшихъ раненыхъ лошадей. Выросли горы труповъ, и въ нихъ еще копошилось что-то живое. А можетъ быть все зто было бездыханнымъ... холмомъ тѣлъ!.. И отъ этихъ дышащихъ холмовъ, отъ глухого стона раненыхъ, отъ рева раненыхъ коней... Эта надвигающаяся ночь становилась зловѣщей. «Это еще не все»,—точно шепталъ кто-то.
Я зналъ, я чувствовалъ, что еще что-то должно совершиться! Но что?
тяжелѣе,—Умеръ,—подумалъ я. И снова вспомнился голубоглазый солдатикъ, точно ловящій мячъ на лету. Это была моя послѣдняя сознательная мысль. Осколкомъ пули меня ранило въ низъ живота. Я сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ, и свалился. Меня подняли съ трупомъ на плечахъ.
И... это все. Что еще можетъ дать мнѣ жизнь?... Я хочу вернуться на поле битвы! Пока не смолкнутъ тамъ звуки орудій, пока не уйдетъ послѣдній русскій.
Письмо пятое—отъ госпожи Б. къ мужу.
Милый! Вотъ оно женское, страшное, непонятное, то, чего мы всѣ боимся и отъ чего не можемъ уйти... Ты раненъ. Прочла объ этомъ въ «Русскомъ Инвалидѣ». Прочла и... знаешь, я меньше волновалась, чѣмъ можно было ожидать. Я была почти спокойна. Только на минуту потемнѣло въ глазахъ, когда увидѣла тебя въ крови, тебя въ боляхъ. Вѣдь я этого ждала, и вотъ оно пришло. И знаешь, въ моемъ мозгу произошло что-то сумбурное , въ первый моментъ. Раненъ, значитъ—безъ руки, безъ ноги, а, можетъ быть,—безъ глазъ? Нѣтъ, нѣтъ, только не это... А можетъ быть, твой бѣлый лобъ... о, Боже! И мнѣ показалось, что мнѣ предостав
Чѣмъ еще можетъ напугать эта ночь? Что еще не пережито? Эти мысли копошились въ усталомъ мозгу. Въ окопахъ насъ осталось немного. И стало стихать кругомъ. Я (пустился внизъ и сидѣлъ въ ямѣ одинъ. Надо мною еще носились уже порѣдѣвшіе снаряды и доносился свистъ пуль. Я еще быль въ возбужденномъ состояніи въ ожиданіи чего-то. Вдругъ я вижу, нашъ ротный командиръ пошатнулся. Онъ былъ для меня не просто командиръ—я любилъ его. Эта любовь, какъ все. что рождается войною и на войнѣ, была особенная какая-то. Я фаталистъ, и лицо нашего командира, когда я смотрѣлъ на него, казалось мнѣ лицомъ Христа, ведомаго къ Распятію. Онъ былъ прекрасенъ, и его душа просвѣчивала въ кроткихъ сѣрыхъ, съ синевой , глазахъ. Я полюбилъ его, какъ мы въ дѣтствѣ влюбляемся въ картину, въ любимый образъ. Когда я увидѣлъ его падающимъ, я не растерялся.
«Судьба»>—пронеслось гдѣ-то въ глубинѣ души, или въ мозгу. Только бы унести его, думалъ я, взваливъ его па плечи. Только-бы унести. Прислонивъ его голову къ своей щекѣ я почувствовалъ горячую кровь, которая попадала мнѣ въ ротъ.—Только-бы унести!.. Прошло нѣсколько минутъ. Длинныхъ, томительныхъ, тягучихъ. Ноша на плечахъ стала
ленъ выборъ: чѣмъ я могу пожертвовать? И я не знала чего больше бояться! Я начала торговаться съ самой собой, отстаивать каждую часть твоего дорогого для меня существа. О томъ, что ты можешь умереть, быть можетъ, уже умеръ, я не дума о. Единственна что я сразу поняла, это то, что я должна ѣхать къ тебѣ. Я знаю, какъ трудно, почти невозможно пробраться мнѣ къ тебѣ, но все-таки я поѣду, потому что это нужно для меня... Да, я не могу иначе!. Любимый, желанный, не могу не ѣхать... Два дня я билась въ поискахъ пропуска. Теперь все есть—и я ѣду. Что съ тобой, увижу ли я тебя? Узнаю-ли? А можетъ быть, съ тобой случилось то, что хуже калѣчества... Безуміе? Ну, чтозкъ, віе, все, только не смерть!..
Это послѣднее письмо госпожи Б. Она къ мужу не доѣхала, заразилась въ дорогѣ и умерла отъ брюшного тифа. Мужъ ея—офицеръ Б. умеръ, не зная о смерти жены. Послѣднее письмо ея не было ему доставлено. Это—все, что мы узнали отъ друга госпожи Б., передавшаго намъ эти письма.
Э. Гольдштейнъ-Гедыминъ.
Закурили... (на передовыхъ позиціяхъ).
Снимокъ нашего корр. А. Влад.—