СОЛНЦЕ РОССІИ.
ПРЕДАТЕЛЬНИЦА.
Эпизодъ.
Къ западу отъ деревни, которую намъ предстояло занять и къ которой, пересѣкая зеленыя поля, тянулись безконечныя ленты нашей пѣхоты, высилось одинокое строеніе, окруженное уже желтѣющими купами деревъ.
Это былъ большой помѣщичій домъ, съ кое-какими незначительными службами около него, и еще за полверсты до деревни мы видѣли его темно-красную крышу, выдѣляющуюся на фонѣ осенней листвы.
Ротмистръ Дубницкій, уже раненый недѣлю тому назадъ въ лѣвую руку, но оставшійся въ строю, повелъ нашъ эскадронъ прямо черезъ поле къ покинутой, видимо, людьми усадьбѣ.
Изъ предосторожности выслали впередъ дозоръ, но онъ возвратился черезъ нѣсколько минутъ, донеся, что усадьба необитаема, но не разрушена и вполнѣ пригодна для постоя.
— Прекрасно!—весело откликнулся ротмистръ,—будетъ, по крайней мѣрѣ, гдѣ спокойно провести ночь, да кстати можно будетъ и устроить приличный ужинъ... Саечкинъ сумѣетъ достать намъ жаркое, относительно же дессерта безпокоиться не приходится...
Дѣйствительно, каждый изъ насъ имѣлъ въ своей сумкѣ нѣсколько фунтовъ шоколада, которымъ мы и питались въ тѣ тяжелые дни, когда не было возможности достать въ разоренныхъ деревняхъ ни хлѣба, ни яицъ, ни мяса.
Эскадронъ свернулъ на западъ и лошади пошли шагомъ, безшумно ступая по мягкой, но уже желтѣющей и теряющей свою свѣжесть, травѣ. Деревня осталась въ сторонѣ; мы видѣли, какъ вступали въ нее сѣрыя массы пѣхоты, какъ исчезали онѣ въ улицахъ между опрятными бѣлыми домиками; мы могли наблюдать, какъ позади, за пригоркомъ, расположилась артиллерія и безконечной цѣпью потянулись повозки и фуры дивизіоннаго обоза.
Ворота, ведущія въ фольваркъ, были открыты,—одна половина, кѣмъ то сорванная, висѣла на петлѣ и безпомощно колыхалась вѣтромъ. Ротмистръ обратилъ мое вниманіе на глинистую почву при въѣздѣ во дворъ, всю изрытую конскими копытами, и замѣтилъ:
— Очевидно, нѣмцы тоже догадались расположить здѣсь кавалерію, боюсь, что послѣ ихъ визита намъ не на чемъ будетъ спать и нечѣмъ будетъ закусить на сонъ грядущій...
Дворъ былъ широкій, сплошь изрѣзанный колесами, выдолбившими глубокія колеи, и изрытъ лошадьми. Въ глубинѣ его—нѣчто въ родѣ садика съ клумбой на англійскій манеръ,—но вмѣсто цвѣтовъ на ней торчали однѣ
палочки и поломанные пожелтѣвшіе стебельки.
Домъ былъ одноэтажный, не высокій и длинный по фасаду, шесть громадныхъ оконъ, частью раскрытыхъ, частью забранныхъ ставнями, съ прорѣзанными въ нихъ въ видѣ сердецъ дырочками, выходили во дворъ, отъ парадной лѣстницы вели четыре ступени, широкія двери были раскрыты и весь полъ передней затоптанъ грязными, тяжелыми сапогами недавнихъ посѣтителей.
Во дворѣ мы слѣзли съ коней... Дубницкій, разминая затекшія ноги, прошелся раза два вокругъ своей лошади, погладилъ ея теплую, мягкую, фыркающую морду и, закуривъ трубочку, набитую солдатской махоркой (мы уже дав
но отвыкли отъ папиросъ)—пригласилъ меня пройти -въ домъ, предварительно сдѣлавъ распоряженіе о высылкѣ дозоровъ, постовъ и о расквартированіи эскадрона.
-— Судя по началу, нѣмцевъ здѣсь было много!.. Посмотрите, какъ запакостили переднюю, если такъ-же будетъ и дальше, то мы, кажется, съ вами ошиблись, возлагая на этотъ дворецъ большія надежды!
И дѣйствительно, нѣмцы, посѣтившіе фольваркъ, по крайней мѣрѣ—въ передней, не постѣснялись: полъ былъ запачканъ жидкой глиной и грязью, зеркало въ богатой ду
А. И. Купринъ, призванный изъ запаса въ дѣйствующую армію.
бовой вѣшалкѣ разбито, видимо, револьверной пулей—отъ нея осталась одна дырочка, окруженная, словно лучами, разбѣгающимися трещинами... Двѣ картины, изображавшія охоту эпохи Людовика XIV, тоже порванныя, въ поломанныхъ рамахъ валялись около камина; зато каминъ былъ наполненъ угольями, уже прогорѣвшими, и вокругъ него были разбросаны опустошенныя бутылки и какіе-то объѣдки солдатскаго ужина.
— Такъ-съ...—глубокомысленно произнесъ ротмистръ, останавливаясь передъ каминомъ и глядя на разбросанныя по полу бутылки,—очевидно, нѣмецкіе кавалеристы успѣли здѣсь закусить... погребъ, вѣроятно, былъ хорошій!..
ПРЕДАТЕЛЬНИЦА.
Эпизодъ.
Къ западу отъ деревни, которую намъ предстояло занять и къ которой, пересѣкая зеленыя поля, тянулись безконечныя ленты нашей пѣхоты, высилось одинокое строеніе, окруженное уже желтѣющими купами деревъ.
Это былъ большой помѣщичій домъ, съ кое-какими незначительными службами около него, и еще за полверсты до деревни мы видѣли его темно-красную крышу, выдѣляющуюся на фонѣ осенней листвы.
Ротмистръ Дубницкій, уже раненый недѣлю тому назадъ въ лѣвую руку, но оставшійся въ строю, повелъ нашъ эскадронъ прямо черезъ поле къ покинутой, видимо, людьми усадьбѣ.
Изъ предосторожности выслали впередъ дозоръ, но онъ возвратился черезъ нѣсколько минутъ, донеся, что усадьба необитаема, но не разрушена и вполнѣ пригодна для постоя.
— Прекрасно!—весело откликнулся ротмистръ,—будетъ, по крайней мѣрѣ, гдѣ спокойно провести ночь, да кстати можно будетъ и устроить приличный ужинъ... Саечкинъ сумѣетъ достать намъ жаркое, относительно же дессерта безпокоиться не приходится...
Дѣйствительно, каждый изъ насъ имѣлъ въ своей сумкѣ нѣсколько фунтовъ шоколада, которымъ мы и питались въ тѣ тяжелые дни, когда не было возможности достать въ разоренныхъ деревняхъ ни хлѣба, ни яицъ, ни мяса.
Эскадронъ свернулъ на западъ и лошади пошли шагомъ, безшумно ступая по мягкой, но уже желтѣющей и теряющей свою свѣжесть, травѣ. Деревня осталась въ сторонѣ; мы видѣли, какъ вступали въ нее сѣрыя массы пѣхоты, какъ исчезали онѣ въ улицахъ между опрятными бѣлыми домиками; мы могли наблюдать, какъ позади, за пригоркомъ, расположилась артиллерія и безконечной цѣпью потянулись повозки и фуры дивизіоннаго обоза.
Ворота, ведущія въ фольваркъ, были открыты,—одна половина, кѣмъ то сорванная, висѣла на петлѣ и безпомощно колыхалась вѣтромъ. Ротмистръ обратилъ мое вниманіе на глинистую почву при въѣздѣ во дворъ, всю изрытую конскими копытами, и замѣтилъ:
— Очевидно, нѣмцы тоже догадались расположить здѣсь кавалерію, боюсь, что послѣ ихъ визита намъ не на чемъ будетъ спать и нечѣмъ будетъ закусить на сонъ грядущій...
Дворъ былъ широкій, сплошь изрѣзанный колесами, выдолбившими глубокія колеи, и изрытъ лошадьми. Въ глубинѣ его—нѣчто въ родѣ садика съ клумбой на англійскій манеръ,—но вмѣсто цвѣтовъ на ней торчали однѣ
палочки и поломанные пожелтѣвшіе стебельки.
Домъ былъ одноэтажный, не высокій и длинный по фасаду, шесть громадныхъ оконъ, частью раскрытыхъ, частью забранныхъ ставнями, съ прорѣзанными въ нихъ въ видѣ сердецъ дырочками, выходили во дворъ, отъ парадной лѣстницы вели четыре ступени, широкія двери были раскрыты и весь полъ передней затоптанъ грязными, тяжелыми сапогами недавнихъ посѣтителей.
Во дворѣ мы слѣзли съ коней... Дубницкій, разминая затекшія ноги, прошелся раза два вокругъ своей лошади, погладилъ ея теплую, мягкую, фыркающую морду и, закуривъ трубочку, набитую солдатской махоркой (мы уже дав
но отвыкли отъ папиросъ)—пригласилъ меня пройти -въ домъ, предварительно сдѣлавъ распоряженіе о высылкѣ дозоровъ, постовъ и о расквартированіи эскадрона.
-— Судя по началу, нѣмцевъ здѣсь было много!.. Посмотрите, какъ запакостили переднюю, если такъ-же будетъ и дальше, то мы, кажется, съ вами ошиблись, возлагая на этотъ дворецъ большія надежды!
И дѣйствительно, нѣмцы, посѣтившіе фольваркъ, по крайней мѣрѣ—въ передней, не постѣснялись: полъ былъ запачканъ жидкой глиной и грязью, зеркало въ богатой ду
А. И. Купринъ, призванный изъ запаса въ дѣйствующую армію.
бовой вѣшалкѣ разбито, видимо, револьверной пулей—отъ нея осталась одна дырочка, окруженная, словно лучами, разбѣгающимися трещинами... Двѣ картины, изображавшія охоту эпохи Людовика XIV, тоже порванныя, въ поломанныхъ рамахъ валялись около камина; зато каминъ былъ наполненъ угольями, уже прогорѣвшими, и вокругъ него были разбросаны опустошенныя бутылки и какіе-то объѣдки солдатскаго ужина.
— Такъ-съ...—глубокомысленно произнесъ ротмистръ, останавливаясь передъ каминомъ и глядя на разбросанныя по полу бутылки,—очевидно, нѣмецкіе кавалеристы успѣли здѣсь закусить... погребъ, вѣроятно, былъ хорошій!..