На земляныхъ работахъ (Галиція).Снимокъ нашей корресп. А. В—ой.
изъ обычной колеи города-гиганта, но чувствовалась и увѣренность въ конечномъ благомъ исходѣ нашего отпора дерзкому, покушающемуся.-—Мирное населеніе съ восторгомъ привѣтствовало войска, проходившія по улицамъ города, и я, наблюдавшій долго условія мѣстной жизни, могу удостовѣрить, что какъ поляки, такъ и евреи—съ исключительнымъ дружелюбіемъ и вниманіемъ относились къ интересамъ русскаго солдата. Черезъ городъ проходили войска и обозы въ сторону Пруссіи, оттуда двигались эшелоны раненыхъ, все это встрѣчало пріемъ, привѣтъ и ласку.
***
По доходившимъ свѣдѣніямъ войска нѣмцевъ были подпущены нашимъ штабомъ къ занятымъ русскими войсками позиціямъ, находившимся недалеко отъ Варшавы, верстахъ въ 15-20. Однажды рано утромъ я отправился послать въ Петроградъ телеграмму, но оказалось, что телеграфъ запертъ, такъ какъ наканунѣ всѣ телеграфныя учрежденія общаго пользованія были вывезены изъ Варшавы. Это обстоятельство сказало мнѣ, что линія боя придвинулась къ Варшавѣ столь близко, что я совершенно невольно попалъ туда, куда направлены были всѣ мои стремленія, въ дѣйствующую армію, почти на передовыя позиціи. Я лихорадочно торопился домой, чтобы, немного приспособивъ свой костюмъ для путешествія пѣшкомъ, попытаться пробраться ближе къ мѣсту боя. И тутъ-то я впервые обратилъ вниманіе на глухіе раскаты, какъ-бы очень далекаго грома-—то доносились до Варшавы отзвуки артиллерійскаго поединка вѣрныхъ защитниковъ ея съ нагло лѣзущими нѣмцами, вожделѣющими насильниками страдалицы Польши.
Я нанялъ извозчика и выѣхалъ за Мокотовскую заставу. По широкому Мокотовскому шоссе двигались отряды войскъ, фургоны санитарныхъ обозовъ, двуколки и повозки съ ружейными и артиллерійскими припасами, шли въ одиночку солдаты, сестры Краснаго Креста, санитары и простые обыватели. Вся эта масса людей двигалась и въ сторону боя, къ Пясечной, и обратно по направленію къ Варшавѣ. Вскорѣ мнѣ пришлось оставить извозчика и пойти пѣшкомъ.
Не разъ я останавливался на пригоркахъ и издали старался охватить возможно широкое пространство этой рѣдкой и такой цѣнной для баталиста картины близкаго горячаго боя. Дорогою меня обогнали полки сибирскихъ стрѣлковъ. Они только что пришли изъ далекой Сибири, тотчасъ-же изъ вагоновъ пошли въ бой и, какъ впослѣдствіи оказалось, властно рѣшили исходъ боя въ нашу пользу. И я увидѣлъ
ихъ вблизи, нашихъ героевъ, гордость отчизны своей, еъ мокрыхъ шинеляхъ, усталыхъ, голодныхъ, озабоченныхъ. Изъ сырыхъ, грязныхъ окоповъ и траншей, они сурово гля
дѣли въ сторону, несущую смерть и страданья. А сюда, еъ
нашу родную сторону, они привѣтливо кивали, съ бравадой перевязывали тяжкія раны свои и безропотно умирали.
Не мое это дѣло описывать въ печати картины и впечатлѣнія войны, для этого мнѣ Богъ далъ палитру и кисти, вѣрный глазъ и чувство красокъ, но переполняющее сердце мое восхищеніе передъ русскимъ солдатомъ заставляетъ меня говорить. Не разъ я видѣлъ мужество, красивую отвагу, достойную смерть въ бою, но то чисто геройское, святое въ простотѣ своей, приношеніе жизни своей, всего себя на алтарь отечества, которое проявилъ въ этой войнѣ русскій солдатъ, которое я лично видѣлъ подъ Варшавой, у Пясечной, всегда будетъ стоять у меня передъ глазами и вселять въ моменты сомнѣній вѣру въ необходимость самоотверженнаго служенія долгу и родинѣ.
Н. Самокишъ.
СТРАХЪ.
Разсказъ.
Когда надъ городомъ стали пролетать непріятельскія ядра и недалеко гдѣ-то разрываться съ страшнымъ грохотомъ, домъ, въ которомъ мы жили, охватила такая жуть, что мнѣ теперь даже смѣшно вспоминать. Булочникъ Сипаевъ, напримѣръ, съ перепугу забылъ свою фамилію; онъ ходилъ по двору отчаянными шагами, приложивъ палецъ ко лбу, застывалъ вдругъ на мѣстѣ, слегка присѣдалъ отъ напряженія всѣхъ своихъ умственныхъ силъ, но, кажется, такъ и не вспомнилъ...
А панъ Свѣнцховскій, примчавшись откуда-то, никакъ не могъ найти своихъ дверей, пока дѣвочка Ванда не указала ему, гдѣ находится его квартира. Прачка Ткачиха совсѣмъ помѣшалась отъ страха: она выбросила изъ прачешной во дворъ все бѣлье, заперла прачешную на замокъ и ключъ забросила чрезъ низкую каменную стѣну на другой дворъ, а сама кудато провалилась; кудластая сѣрая собаченка ея долго скулила во дворѣ, а потомъ тоже исчезла. Спокойными остались только одинъ древній Заруба со своей старой, какъ міръ, женой и грудныя дѣти.
Моя мать благодарила Бога, что въ домѣ нашлась бутылочка валеріановыхъ капель, а сестра Марія кричала, что это не поможетъ, что нѣмецкія бомбы разрушатъ сейчасъ весь городъ, убьютъ ея Толю-—и всему наступитъ конецъ. Самъ маленькій Толя совсѣмъ не боялся нѣмецкихъ бомбъ,— онъ ничего не сознавалъ и улыбался всѣмъ своимъ розовымъ пухлымъ личикомъ.
— Не сходи съ ума,—говорилъ я Маріи, чувствуя себя
тоже плохо.
изъ обычной колеи города-гиганта, но чувствовалась и увѣренность въ конечномъ благомъ исходѣ нашего отпора дерзкому, покушающемуся.-—Мирное населеніе съ восторгомъ привѣтствовало войска, проходившія по улицамъ города, и я, наблюдавшій долго условія мѣстной жизни, могу удостовѣрить, что какъ поляки, такъ и евреи—съ исключительнымъ дружелюбіемъ и вниманіемъ относились къ интересамъ русскаго солдата. Черезъ городъ проходили войска и обозы въ сторону Пруссіи, оттуда двигались эшелоны раненыхъ, все это встрѣчало пріемъ, привѣтъ и ласку.
***
По доходившимъ свѣдѣніямъ войска нѣмцевъ были подпущены нашимъ штабомъ къ занятымъ русскими войсками позиціямъ, находившимся недалеко отъ Варшавы, верстахъ въ 15-20. Однажды рано утромъ я отправился послать въ Петроградъ телеграмму, но оказалось, что телеграфъ запертъ, такъ какъ наканунѣ всѣ телеграфныя учрежденія общаго пользованія были вывезены изъ Варшавы. Это обстоятельство сказало мнѣ, что линія боя придвинулась къ Варшавѣ столь близко, что я совершенно невольно попалъ туда, куда направлены были всѣ мои стремленія, въ дѣйствующую армію, почти на передовыя позиціи. Я лихорадочно торопился домой, чтобы, немного приспособивъ свой костюмъ для путешествія пѣшкомъ, попытаться пробраться ближе къ мѣсту боя. И тутъ-то я впервые обратилъ вниманіе на глухіе раскаты, какъ-бы очень далекаго грома-—то доносились до Варшавы отзвуки артиллерійскаго поединка вѣрныхъ защитниковъ ея съ нагло лѣзущими нѣмцами, вожделѣющими насильниками страдалицы Польши.
Я нанялъ извозчика и выѣхалъ за Мокотовскую заставу. По широкому Мокотовскому шоссе двигались отряды войскъ, фургоны санитарныхъ обозовъ, двуколки и повозки съ ружейными и артиллерійскими припасами, шли въ одиночку солдаты, сестры Краснаго Креста, санитары и простые обыватели. Вся эта масса людей двигалась и въ сторону боя, къ Пясечной, и обратно по направленію къ Варшавѣ. Вскорѣ мнѣ пришлось оставить извозчика и пойти пѣшкомъ.
Не разъ я останавливался на пригоркахъ и издали старался охватить возможно широкое пространство этой рѣдкой и такой цѣнной для баталиста картины близкаго горячаго боя. Дорогою меня обогнали полки сибирскихъ стрѣлковъ. Они только что пришли изъ далекой Сибири, тотчасъ-же изъ вагоновъ пошли въ бой и, какъ впослѣдствіи оказалось, властно рѣшили исходъ боя въ нашу пользу. И я увидѣлъ
ихъ вблизи, нашихъ героевъ, гордость отчизны своей, еъ мокрыхъ шинеляхъ, усталыхъ, голодныхъ, озабоченныхъ. Изъ сырыхъ, грязныхъ окоповъ и траншей, они сурово гля
дѣли въ сторону, несущую смерть и страданья. А сюда, еъ
нашу родную сторону, они привѣтливо кивали, съ бравадой перевязывали тяжкія раны свои и безропотно умирали.
Не мое это дѣло описывать въ печати картины и впечатлѣнія войны, для этого мнѣ Богъ далъ палитру и кисти, вѣрный глазъ и чувство красокъ, но переполняющее сердце мое восхищеніе передъ русскимъ солдатомъ заставляетъ меня говорить. Не разъ я видѣлъ мужество, красивую отвагу, достойную смерть въ бою, но то чисто геройское, святое въ простотѣ своей, приношеніе жизни своей, всего себя на алтарь отечества, которое проявилъ въ этой войнѣ русскій солдатъ, которое я лично видѣлъ подъ Варшавой, у Пясечной, всегда будетъ стоять у меня передъ глазами и вселять въ моменты сомнѣній вѣру въ необходимость самоотверженнаго служенія долгу и родинѣ.
Н. Самокишъ.
СТРАХЪ.
Разсказъ.
Когда надъ городомъ стали пролетать непріятельскія ядра и недалеко гдѣ-то разрываться съ страшнымъ грохотомъ, домъ, въ которомъ мы жили, охватила такая жуть, что мнѣ теперь даже смѣшно вспоминать. Булочникъ Сипаевъ, напримѣръ, съ перепугу забылъ свою фамилію; онъ ходилъ по двору отчаянными шагами, приложивъ палецъ ко лбу, застывалъ вдругъ на мѣстѣ, слегка присѣдалъ отъ напряженія всѣхъ своихъ умственныхъ силъ, но, кажется, такъ и не вспомнилъ...
А панъ Свѣнцховскій, примчавшись откуда-то, никакъ не могъ найти своихъ дверей, пока дѣвочка Ванда не указала ему, гдѣ находится его квартира. Прачка Ткачиха совсѣмъ помѣшалась отъ страха: она выбросила изъ прачешной во дворъ все бѣлье, заперла прачешную на замокъ и ключъ забросила чрезъ низкую каменную стѣну на другой дворъ, а сама кудато провалилась; кудластая сѣрая собаченка ея долго скулила во дворѣ, а потомъ тоже исчезла. Спокойными остались только одинъ древній Заруба со своей старой, какъ міръ, женой и грудныя дѣти.
Моя мать благодарила Бога, что въ домѣ нашлась бутылочка валеріановыхъ капель, а сестра Марія кричала, что это не поможетъ, что нѣмецкія бомбы разрушатъ сейчасъ весь городъ, убьютъ ея Толю-—и всему наступитъ конецъ. Самъ маленькій Толя совсѣмъ не боялся нѣмецкихъ бомбъ,— онъ ничего не сознавалъ и улыбался всѣмъ своимъ розовымъ пухлымъ личикомъ.
— Не сходи съ ума,—говорилъ я Маріи, чувствуя себя
тоже плохо.