— Я не схожу, это весь міръ сошелъ съ ума...
Она держала на рукахъ своего сына, прижимала его къ груди, а онъ, думая, что она играетъ, смѣялся и теребилъ маленькими ручками складки ея блузки. Бухала пушка—и Марія отчаянными глазами впивалась въ Толю...
— Господи, Господи...—шептала она, блѣднѣя, какъ мертвецъ—Ахъ, если-бъ сейчасъ разразился страшный громъ небесный!..
— Не волнуйся, не волнуйся...—шопотомъ выкрикиваетъ мать.—Все скоро пройдетъ...
— Не пройдетъ!—кричитъ Марія.—Сейчасъ они ворвутся къ намъ... Что тогда съ нами станетъ?.. Хоть бы Анатолій откуда-нибудь пришелъ!..
— Анатолій защищаетъ насъ...
— Ахъ, его уже убили... Развѣ можно остаться живымъ, когда такая война!..
-— Многіе воины возвращаются...—тихо говорю я.— А все-таки намъ надо было бы бѣжать...
— Куда бѣжать?..—истерически выкрикиваетъ Марія.— Ты знаешь, куда бѣжать? Дайте мнѣ капель, или я...
Она не договариваетъ и протягиваетъ дрожащую руку матери,—та еще больше волнуется и не можетъ вынуть пробки изъ бутылочки.
молитвы. Ноги у нея Перестали повиноваться. А Толя спокой но спалъ въ своей кроваткѣ.
Я зажегъ лампу, поставилъ самоваръ,—онъ скоро зашумѣлъ, но никто не прикасался къ стаканамъ,—чай не шелъ въ горло.
Вдругъ къ намъ кто-то постучался. Я пошелъ открывать, а Марія крикнула:
— Спроси, кто тамъ?
Я открылъ—панъ Свѣнцховскій. Подъ мышкой у него книга въ переплетѣ. Самъ блѣдный, какъ стѣна.
— Я люблю читать сказки Андерсена,—говоритъ онъ тихимъ голосомъ, позабывъ сказать привѣтствіе.
— Это хорошія сказки,—говорю я и дотрагиваюсь до книги.
— Отчего вы не сидите дома?—-сквозь слезы спрашиваетъ сестра.
— У меня нѣтъ дома,—отвѣчаетъ Свѣнцховскій и садится на стулъ.
Видъ у него очень утомленный, на лбу потъ, глаза оловянные.
— Будемъ читать,—быстро говоритъ онъ и открываетъ
книгу.
Пѣхота на Привалѣ (Венгрія). Снимокъ нашего корресп. Г. Люблинскаго.
— Скорѣй... Скорѣй... — На, на!
А въ это время окна дребезжатъ отъ грохота. Казалось, что каждую минуту трескалась земля, падали дома и грозили засыпать насъ.камнями и мусоромъ...
Я смотрю чрезъ окно во дворъ,—тамъ пусто, дѣтвора не играетъ, какъ всегда бывало, не мечется, не шумитъ. Во дворѣ ни души. Только чья-то собака бродитъ вдоль сѣрыхъ сараевъ,—должно быть, и она сошла съ ума съ перепугу. Потомъ кто-то перебѣжалъ дворъ и такъ быстро, что я едва успѣлъ разглядѣть, кто это,—перебѣжалъ дворъ панъ Свѣнцховскій— ему, вѣроятно, показалось, что онъ попалъ не въ свою квартиру. Въ эту минуту гдѣ-то очень близко разорвалось ядро,—панъ Свѣнцховскій подпрыгнулъ на мѣстѣ и, сломя голову, побѣжалъ обратно.
— Панъ Свѣнцховскій!—безъ всякаго толку восклицаю я и отхожу отъ окна.
Когда наступили сумерки, канонада немного улеглась, но страхъ нашъ увеличился. Марія совсѣмъ застыла въ тоскливомъ ужасѣ. Мать лежала на кровати и читала
— Это не поможетъ!—почти кричитъ Марія.—Ахъ!— вырывается у нея, и она вмигъ съеживается.
Опять гдѣ-то близко разорвалось непріятельское ядро. — Сейчасъ попадутъ въ нашъ домъ... Я чувствую...— отчаяннымъ шопотомъ говоритъ Марія и еще сильнѣе съеживается, становится совсѣмъ маленькой, какъ ребенокъ.— Надо приготовиться... Надо приготовиться...
— Будемъ читать Андерсена...—съ ужасомъ въ глазахъ бормочетъ Свѣнцховскій и быстро перелистываетъ книгу.
Вотъ онъ останавливается на одной страницѣ, читаетъ заглавіе, повторяетъ его нѣсколько разъ...
-— Господи Іисусе Христе...-—шепчетъ на кровати мать. Я взглядываю на нее, глаза наши сталкиваются—и мнѣ самому дѣлается такъ страшно, что хочется крикнуть. Нѣтъ, въ комнатѣ хуже, когда въ воздухѣ рвутся снаряды,—лучше быть тамъ, гдѣ они падаютъ, лучше видѣть все, что они творятъ, чѣмъ ежеминутно ждать ихъ, не зная, когда наступитъ конецъ тебѣ, всему конецъ...
— Панъ Свѣнцховскій,—вдругъ говорю я голосомъ, который мнѣ показался чужимъ. — Панъ Свѣнцховскій,
Она держала на рукахъ своего сына, прижимала его къ груди, а онъ, думая, что она играетъ, смѣялся и теребилъ маленькими ручками складки ея блузки. Бухала пушка—и Марія отчаянными глазами впивалась въ Толю...
— Господи, Господи...—шептала она, блѣднѣя, какъ мертвецъ—Ахъ, если-бъ сейчасъ разразился страшный громъ небесный!..
— Не волнуйся, не волнуйся...—шопотомъ выкрикиваетъ мать.—Все скоро пройдетъ...
— Не пройдетъ!—кричитъ Марія.—Сейчасъ они ворвутся къ намъ... Что тогда съ нами станетъ?.. Хоть бы Анатолій откуда-нибудь пришелъ!..
— Анатолій защищаетъ насъ...
— Ахъ, его уже убили... Развѣ можно остаться живымъ, когда такая война!..
-— Многіе воины возвращаются...—тихо говорю я.— А все-таки намъ надо было бы бѣжать...
— Куда бѣжать?..—истерически выкрикиваетъ Марія.— Ты знаешь, куда бѣжать? Дайте мнѣ капель, или я...
Она не договариваетъ и протягиваетъ дрожащую руку матери,—та еще больше волнуется и не можетъ вынуть пробки изъ бутылочки.
молитвы. Ноги у нея Перестали повиноваться. А Толя спокой но спалъ въ своей кроваткѣ.
Я зажегъ лампу, поставилъ самоваръ,—онъ скоро зашумѣлъ, но никто не прикасался къ стаканамъ,—чай не шелъ въ горло.
Вдругъ къ намъ кто-то постучался. Я пошелъ открывать, а Марія крикнула:
— Спроси, кто тамъ?
Я открылъ—панъ Свѣнцховскій. Подъ мышкой у него книга въ переплетѣ. Самъ блѣдный, какъ стѣна.
— Я люблю читать сказки Андерсена,—говоритъ онъ тихимъ голосомъ, позабывъ сказать привѣтствіе.
— Это хорошія сказки,—говорю я и дотрагиваюсь до книги.
— Отчего вы не сидите дома?—-сквозь слезы спрашиваетъ сестра.
— У меня нѣтъ дома,—отвѣчаетъ Свѣнцховскій и садится на стулъ.
Видъ у него очень утомленный, на лбу потъ, глаза оловянные.
— Будемъ читать,—быстро говоритъ онъ и открываетъ
книгу.
Пѣхота на Привалѣ (Венгрія). Снимокъ нашего корресп. Г. Люблинскаго.
— Скорѣй... Скорѣй... — На, на!
А въ это время окна дребезжатъ отъ грохота. Казалось, что каждую минуту трескалась земля, падали дома и грозили засыпать насъ.камнями и мусоромъ...
Я смотрю чрезъ окно во дворъ,—тамъ пусто, дѣтвора не играетъ, какъ всегда бывало, не мечется, не шумитъ. Во дворѣ ни души. Только чья-то собака бродитъ вдоль сѣрыхъ сараевъ,—должно быть, и она сошла съ ума съ перепугу. Потомъ кто-то перебѣжалъ дворъ и такъ быстро, что я едва успѣлъ разглядѣть, кто это,—перебѣжалъ дворъ панъ Свѣнцховскій— ему, вѣроятно, показалось, что онъ попалъ не въ свою квартиру. Въ эту минуту гдѣ-то очень близко разорвалось ядро,—панъ Свѣнцховскій подпрыгнулъ на мѣстѣ и, сломя голову, побѣжалъ обратно.
— Панъ Свѣнцховскій!—безъ всякаго толку восклицаю я и отхожу отъ окна.
Когда наступили сумерки, канонада немного улеглась, но страхъ нашъ увеличился. Марія совсѣмъ застыла въ тоскливомъ ужасѣ. Мать лежала на кровати и читала
— Это не поможетъ!—почти кричитъ Марія.—Ахъ!— вырывается у нея, и она вмигъ съеживается.
Опять гдѣ-то близко разорвалось непріятельское ядро. — Сейчасъ попадутъ въ нашъ домъ... Я чувствую...— отчаяннымъ шопотомъ говоритъ Марія и еще сильнѣе съеживается, становится совсѣмъ маленькой, какъ ребенокъ.— Надо приготовиться... Надо приготовиться...
— Будемъ читать Андерсена...—съ ужасомъ въ глазахъ бормочетъ Свѣнцховскій и быстро перелистываетъ книгу.
Вотъ онъ останавливается на одной страницѣ, читаетъ заглавіе, повторяетъ его нѣсколько разъ...
-— Господи Іисусе Христе...-—шепчетъ на кровати мать. Я взглядываю на нее, глаза наши сталкиваются—и мнѣ самому дѣлается такъ страшно, что хочется крикнуть. Нѣтъ, въ комнатѣ хуже, когда въ воздухѣ рвутся снаряды,—лучше быть тамъ, гдѣ они падаютъ, лучше видѣть все, что они творятъ, чѣмъ ежеминутно ждать ихъ, не зная, когда наступитъ конецъ тебѣ, всему конецъ...
— Панъ Свѣнцховскій,—вдругъ говорю я голосомъ, который мнѣ показался чужимъ. — Панъ Свѣнцховскій,