—...такъ любили, какъ любятъ дѣти своего отца...— продолжалъ онъ, глядя въ книгу полными ужаса глазами.
— Я видалъ каски!—вырывается вдругъ изъ моей гру
ди.
— Какія каски?—спрашиваетъ сестра, протянувъ руку къ Свѣнцховскому, чтобы онъ помолчалъ.
— Нѣмецкія,—странно-спокойно отвѣтилъ я.—Черныя каски.
— Значитъ, они уже вошли въ городъ? Вошли?..
— Солдатъ я не видалъ, а только каски. Мы съ паномъ убѣжали, какъ сумасшедшіе.
— Они уже грабятъ?—тревожно сказала Марія. — Господи Іисусе Христе...—прошептала мать. Панъ Свѣнцховскій вдругъ вскочилъ съ мѣста.
— Грабятъ?—выкрикнулъ онъ, вытягиваясь на цѣлый аршинъ длиннѣе обыкновеннаго. Лицо его тоже вытянулось и стало сѣрымъ, а глаза выпучились.
— Да не грабятъ!—съ досадой проговорилъ я.—Нигдѣ не грабятъ...
Панъ Свѣнцховскій, однако, сорвался съ мѣста, схватилъ свою шляпу и, прижимая крѣпко рукой сказки Андерсена, помчался вонъ изъ комнаты.
— Онъ съ ума сошелъ!-—крикнулъ я.
— Онъ побѣжалъ спасать свой домъ...—съ трудомъ выговорила сестра.
— Но какъ стало тихо...
— Это, значитъ, теперь уже грабятъ...
— Да ничего еще не значитъ. Ты напрасно волнуешься. Помолчи немного. Довольно стонать, а то...
Мы замолчали и долго слушали тишину. Ночь давно ужъ наступила. Я смотрѣлъ въ окно и ничего не видѣлъ. Тьма полная.
— Ляжемъ спать,—сказалъ я.
— Ложись,—возразила сестра.—Я не могу спать. — Выпей еще капель.
— Отстань ты съ своими каплями, онѣ не помогаютъ... Я прилегъ на диванѣ. Спать мнѣ тоже не хотѣлось,— только что-то тяжело было. Прошло много минутъ. Вдругъ опять стукъ въ двери.
Я вскакиваю и иду отворять. Сестра съ ужасомъ смотритъ на дверь.
— Панъ Свѣнцховскій... Ну, входите, входите же...
Но онъ стоитъ у порога и все собирается что-то сказать. На немъ совсѣмъ нѣтъ лица, глаза закатились,—глядитъ одними бѣлками.
— Что съ вами, панъ? Да говорите же... — Я... я...
Онъ достаетъ изъ кармана какой-то предметъ,—я приглядываюсь—и вижу револьверъ.
— Да, да, я воевать иду, панъ... Я воевать... Я тоже видѣлъ каски... Много касокъ... Воевать.
На улицѣ вдругъ раздался топотъ многочисленныхъ ногъ, раздался военный лязгъ и громкіе голоса... Панъ Свѣнцховскій съежился въ три погибели, скорчился, какъ кочанъ капусты... Было страшно... отъ сердца у меня такъ что-то и оторвалось...
— Нѣмцы?!!..—вскрикнула Марія и подскочила къ намъ. Она была бѣлѣе снѣга.
Я первый опомнился и сталъ прислушиваться къ голосамъ. Всѣ мы застыли, какъ деревянные.
— Охъ...—услышалъ я слабый стонъ матери. — Нѣмцы?!-—повторила сестра.
Я напрягъ слухъ и внезапно просіялъ,—сталъ, должно быть, похожимъ на солнце.
— Русскіе!-—воскликнулъ я радостнымъ голосомъ,—Да, да, русскіе, русскіе!
— Русскіе?!...—закричала Марія и такъ громко, что, кажется, на улицѣ было слышно.
— За мной, панъ!—сорвался я съ мѣста.—Пойдемъ встрѣчать нашихъ солдатъ!
Я побѣжалъ на улицу. Панъ Свѣнцховскій помчался тоже. Сестра бросилась въ комнату,—должно быть, начала цѣловать своего ненагляднаго Толю.
Солдаты, русскіе солдаты шли по нашей улицѣ,—шли торопливымъ шагомъ. Я сталъ на тротуарѣ, досталъ носовой платокъ и началъ махать имъ въ воздухѣ, выкрикивая слова привѣта. Изъ всѣхъ домовъ повысыпали жители и огласили улицу дружнымъ, радостнымъ крикомъ...
Наблюдательный пунктъ артиллеріи (Галиція).
Снимокъ нашего корр. г. Люблинскаго.