Ахъ, какъ хорошо, что уцѣлѣлъ нашъ домъ и весь нашъ городъ. Какъ страшно, когда разоряютъ мирныхъ жителей. Панъ Свѣнцховскій смотрѣлъ на солдатъ и бормоталъ что-то никому непонятное. Но онъ скоро пришелъ въ себя и отправился въ свою квартиру. Я ему пожалъ руку и пожелалъ спокойной ночи.
— Спасибо,—отвѣтилъ онъ.—Теперь можно спать. Не надо воевать.
Мы разошлись-—и около самыхъ дверей меня нагналъ кто-то. Я оглянулся—-панъ Свѣнцховскій.
— Я забылъ у васъ сказки Андерсена,—сказалъ онъ.— Я все-таки хочу немного почитать.
Но книги у насъ не было,—-панъ Свѣнцховскій гдѣ-то потерялъ ее.
Л. Григоровъ.
Россіи.
Очарованья всеблагія, Всепокоряющую тишь,
Многострадальная Россія, Ты въ зиму долгую таишь.
На вѣковомъ твоемъ погостѣ Все безымянные кресты,
Подъ ними тлѣющія кости И нерасцвѣтшія мечты.
Какъ будто призракъ онѣмѣлый Пришелъ въ заглохшія ноля,
Тебя укуталъ въ саванъ бѣлый, Твоей тоски не утоля.
Но нѣтъ,-—бурлятъ и бьются рѣки И въ изумрудномъ плѣнѣ льда Твои струи текутъ во-вѣки, Твои пласты живутъ всегда.
И скованная льдомъ и снѣгомъ,— Изъ черноземной глубины
Какимъ росткамъ, какимъ побѣгали, Ты силы дашь къ порѣ весны?
И вы, ликующія нови,
Какъ ярко будете сверкать. Когда земля, напившись крови, Свою проявитъ благодать!
Сыны Руси крѣпки, какъ стужа, И глубоки, какъ черноземъ;
Въ нихъ сочеталась доблесть мужа Съ мечтой, отмѣченной огнемъ.
И въ каждомъ сердцѣ огрубѣломъ— Любви стремительный родникъ;
И каждый гордъ обѣтомъ смѣлымъ И каждый кротостію великъ.
И каждый мыслитъ, отдавая Всю кровь восторженной борьбѣ: «О, будь прославлена, родная! Не мнѣ, святая, а тебѣ...»
И если кровью благородной Такой народъ тебя кропилъ,-—
Тебѣ ли, Русь, не быть свободной, Тебѣ-ль бояться вражьихъ силъ!
Дмитрій Цензоръ.
ПОСЛѢ ухода Нѣмцевъ (Польша). Снимокъ нашего корресп г. Ниццкаго.