Условія подписки съ 4 безплатн. приложеніями: безъ доставки, на годъ 7 р., на 1/2 года 4 р., съ дост. 8 р. и 4 р. 50 к.. съ перес. —9 р. и 5 р. Для получеченія преміи „Недоросль съ 7 картинами прилагается еще. 1 р. Цѣна отдѣльному № у разнощиковъ 20 к.
Адресъ редакціи и конторы: Тверская, д. Гинцбурга (бывш. Малкіеля).
БУДИЛЬНИКЪ
Редакція открыта по понедѣльникамъ и четвергамъ съ 3 до 5 часовъ. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Каждая статья должна быть съ подписью и адресомъ автора. Возвращеніе статей необязательно.
Перемѣна городскаго адреса—30 к., городскаго на иногор. до 1 іюля 1 р. 20 к., послѣ 1 іюля —70 к. Объявленія по 25 к. за строку; болѣе одного раза—уступка по соглашенію.
ГОДЪ XXII.
1886 г 30 марта — № 18.
ТОМЪ XLIII.
ПРОДОЛЖАЕТСЯ ПОДПИСКА
НА
БУДИЛЬНИКЪ
въ 1886 г.
Двадцать второй годъ изданія.
Въ каждомъ нумерѣ провинціальная страничка рисунковъ, нерѣдко съ портретами.
ГОДОВЫМЪ ПОДПИСЧИКАМЪ БЕЗПЛАТНО
ЧЕТЫРЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЯ И КАРИКАТУРНЫЯ
ПРИЛОЖЕНІЯ—СЮРПРИЗЫ.
ГОДОВЫМЪ подписчикамъ ПРЕМІЯ
(за приплату одного рубля)
„НЕДОРОСЛЬ фонъ-Визина.
Комедія въ 5 дѣйствіяхъ.
Полный текстъ, портретъ автора и семь сценъ, снятыхъ фотографомъ Пановымъ съ артистовъ народнаго театра. Статья о народномъ театрѣ драматурга А. Ф. Федотова.
Условія подписки см. въ заголовкѣ.
Принимается подписка на „Будильникъ
и продаются отдѣльные №№ Въ Кіевѣ, въ конторѣ газеты „Заря“.
Въ Одессѣ, въ газетномъ бюро Зама, Дерибасовская, д. Ралли.
Подписная цѣна на „БУДИЛЬНИКЪ :
На годъ для иногороднихъ съ пересылкой, съ приложеніями-сюрпризами и преміей — 10 р.; безъ преміи—9 р. На полгода — 5 р., съ преміей—6 р. Въ Москвѣ съ доставкой, съ приложеніями и преміей—9 р., безъ преміи— 8 руб. На полгода — 4 р. 50 к., съ преміей
5 р. 50 коп.
Адресоваться: Въ Москву, въ редакцію „ Будильникаи, Тверская, д. б. Малкіеля.
Лазурнымъ ЭФиромъ Всплываетъ луна,
Надъ горемъ и міромъ Смѣется она:
Все тѣ же объятья И та-же любовь,
И тѣ-же проклятья, И та-же все кровь!
Ну, словомъ, все—то-же Что было давно...
Затѣмъ этой рожѣ
Все такъ и смѣшно!...
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Какой смѣлый историкъ возьмется съ достодолжнымъ паѳосомъ и надлежащей картинностью описать московскую тридцатнлѣтнюю войну... теплорядскихъ купцовъ со здравымъ смысломъ? Этотъ историкъ заслужилъ бы не одну, а десять уваровскихъ премій за благополучное окончаніе своего труда.
Зрѣлище, безтолковое до геройства! Здравый смыслъ велъ осаду на теплые ряды во всѣхъ видахъ: въ формѣ административныхъ побужденій и думскихъ начинаній, подъ видомъ сквознаго вѣтра, гнилыхъ лужъ, насморковъ, простудъ, чахотокъ н проваливающихся потолковъ,—ничто не могло поколебать ножевыхъ торговцевъ, которые издавна «на ножахъ» со всякимъ дерзкимъ новшествомъ. Гигіена, цивилизація, культура, все это—жупельныя слова для теплорядскаго купечества. Изъ всѣхъ иностранныхъ реченій это купечество облюбовало себѣ одну «коммерцыю», но и ту обрусило въ принципъ «не обманешь—не продашь»... А обманывать въ темныхъ закоулкахъ Ножевой линіи было такъ удобно, такъ удобно, что и разстаться не хотѣлось съ этими катакомбами всякой галантереи.
И вдругъ, здравый смыслъ какъ будто одолѣвать начинаетъ. Дѣлается яснымъ, что у ножеваго купечества виситъ надъ головой тяжкая бѣда, отъ которой только одно спасенье, — подписать скорѣе «проектъ перестройки», да и удирать изъ гнилыхъ рядовъ по-добру, по-здорову.
Здравый смыслъ однако еще не въ правѣ торжествовать полную побѣду. Перестройка рѣшена, да,—но если мы заговоримъ объ основаніяхъ, на которыхъ ее думаютъ произвести, тутъ прійдется поставить такой громадный вопросительный знакъ, какого не найдется даже въ богатой «Русской типографіи», печатающей «Будильникъ»...
За отсутствіемъ такого знака, мы до поры, до времени умолкаемъ...
* * *
Въ московской городской думѣ списки плохихъ въ санитарномъ отношеніи владѣній такъ и бѣгутъ за списками. Перекличка за перекличкою... Домъ Зайцева! восклицаетъ голова—нуль въ ученіи и единицу въ поведеніи. Домъ Нѣмчинова—нуль въ ученіи и нуль въ поведеніи и такъ далѣе. Выкликаемыя провинившіяся «дѣти» не выходятъ однако на средину залы, не ставятся на колѣни и не сажаются въ карцеръ, а по крайней мѣрѣ безъ перваго блюда, но оставить слѣдовало бы... Благодаря г. Алексѣеву, имена этихъ московскихъ владѣльцевъ останутся памятны Москвѣ, а мы бы предложили начертать прозвища ихъ если не на мраморной, то хотя бы на
СТАРОЕ ПАЛЬТО.
Этюдъ.
Онъ былъ очень бѣдный и очень самолюбивый молодой человѣкъ—можетъ быть потому, что былъ ужь слишкомъ бѣденъ. Самолюбіе доходило въ немъ до болѣзни, до сумасшествія, а мнительность и подозрительность добивали его окончательно.
Но и для безпримѣрнаго самолюбія его, какъ и для волнъ моря, бывали свои приливы и отливы: иногда онъ болѣлъ имъ больше, иногда меньше. Голодный, ненасытный червь затихалъ въ душѣ его, когда, случалось, дѣла шли недурно, и Рокотовъ (такъ звали его) ходилъ въ новомъ приличномъ пальто; но съ страшною роковою силою разыгрывалась въ немъ гордость сатанинская въ тѣ дни горести и печали, когда онъ щеголялъ по улицамъ въ старомъ потрепаномъ архалукѣ, оставивъ новое свое пальто въ ссудной кассѣ; страшенъ онъ былъ тогда...
Скажу больше: на свѣтѣ было два Рокотова, два совершенно различныхъ, и по духу и по виду своему, существа: Рокотовъ въ новомъ пальто—и Рокотовъ въ пальто старомъ. Первый былъ человѣкъ добродушный, привѣтливый и сообщительный; спокойная поступь, довѣрчивый взглядъ, румянецъ легкій на ланитахъ; съ какою радостью сближался онъ съ людьми, дѣлилъ съ ними радость и горе, какъ веселъ былъ, остроуменъ и шаловливъ!... Напротивъ, Рокотовъ въ старомъ архалукѣ былъ въ высшей степени тяжелый, замкнутый и подозрительный человѣкъ; злая отрывистая рѣчь, нервный торопливый шагъ, взглядъ тяжелый, какъ бы испытующій и насквозь пронизывающій васъ; плотно сжатыя блѣдныя губы, и желчное, шафраннаго цвѣта, лицо: непріятно и даже жутко смотрѣть, какъ на существо, одержимое бѣсомъ. Да, у него былъ свой бѣсъ—безжалостный, ненасытный, коверкавшій всего человѣка. Но ошибся-бы тотъ, кто подумалъ-бы, что бѣсъ этотъ—стыдъ незавиднаго своего положенія, злость на судьбу: не было человѣка менѣе его завистливаго и притязательнаго, менѣе его желавшаго богатства и почестей... Само
любіе! — да, одно оно—чудовищное, болѣзненное—вотъ былъ его бѣсъ, большой, колоссальный; но были и маленькіе бѣсенята, не меньше большого кусавшіе, царапавшіе и мучившіе его: мнительность и подозрительность—два бѣсенка, съ остро наточенными желѣзными когтями; когти эти впивались ему въ самое сердце и каплю по каплѣ источали изъ него горячую кровь.
Вотъ идетъ онъ, бѣдный одержимый, по улицѣ, въ своемъ старомъ пальто, а бѣсенята ужь начинаютъ свое дѣло, и шепчутъ, и зудятъ ему въ уши: «гляди, гляди, хозяинъ... вотъ этотъ господинъ—какъ брезгливо онъ взглянулъ на тебя сейчасъ... И эта пышная дама тоже... Это потому, что у тебя пальто такое... А вонъ, слышишь, извощики смѣются... Они увидѣли у тебя изъ-подъ полы выбившуюся вату... Стыдъ какой!»..
Кончено! бѣсенята—мнительность и подозрительность—дѣло свое сдѣлали, и дальнѣйшую работу передаютъ старому бѣсу—самолюбію—который немедленно запускаетъ въ
Адресъ редакціи и конторы: Тверская, д. Гинцбурга (бывш. Малкіеля).
БУДИЛЬНИКЪ
Редакція открыта по понедѣльникамъ и четвергамъ съ 3 до 5 часовъ. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Каждая статья должна быть съ подписью и адресомъ автора. Возвращеніе статей необязательно.
Перемѣна городскаго адреса—30 к., городскаго на иногор. до 1 іюля 1 р. 20 к., послѣ 1 іюля —70 к. Объявленія по 25 к. за строку; болѣе одного раза—уступка по соглашенію.
ГОДЪ XXII.
1886 г 30 марта — № 18.
ТОМЪ XLIII.
ПРОДОЛЖАЕТСЯ ПОДПИСКА
НА
БУДИЛЬНИКЪ
въ 1886 г.
Двадцать второй годъ изданія.
Въ каждомъ нумерѣ провинціальная страничка рисунковъ, нерѣдко съ портретами.
ГОДОВЫМЪ ПОДПИСЧИКАМЪ БЕЗПЛАТНО
ЧЕТЫРЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЯ И КАРИКАТУРНЫЯ
ПРИЛОЖЕНІЯ—СЮРПРИЗЫ.
ГОДОВЫМЪ подписчикамъ ПРЕМІЯ
(за приплату одного рубля)
„НЕДОРОСЛЬ фонъ-Визина.
Комедія въ 5 дѣйствіяхъ.
Полный текстъ, портретъ автора и семь сценъ, снятыхъ фотографомъ Пановымъ съ артистовъ народнаго театра. Статья о народномъ театрѣ драматурга А. Ф. Федотова.
Условія подписки см. въ заголовкѣ.
Принимается подписка на „Будильникъ
и продаются отдѣльные №№ Въ Кіевѣ, въ конторѣ газеты „Заря“.
Въ Одессѣ, въ газетномъ бюро Зама, Дерибасовская, д. Ралли.
Подписная цѣна на „БУДИЛЬНИКЪ :
На годъ для иногороднихъ съ пересылкой, съ приложеніями-сюрпризами и преміей — 10 р.; безъ преміи—9 р. На полгода — 5 р., съ преміей—6 р. Въ Москвѣ съ доставкой, съ приложеніями и преміей—9 р., безъ преміи— 8 руб. На полгода — 4 р. 50 к., съ преміей
5 р. 50 коп.
Адресоваться: Въ Москву, въ редакцію „ Будильникаи, Тверская, д. б. Малкіеля.
Лазурнымъ ЭФиромъ Всплываетъ луна,
Надъ горемъ и міромъ Смѣется она:
Все тѣ же объятья И та-же любовь,
И тѣ-же проклятья, И та-же все кровь!
Ну, словомъ, все—то-же Что было давно...
Затѣмъ этой рожѣ
Все такъ и смѣшно!...
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Какой смѣлый историкъ возьмется съ достодолжнымъ паѳосомъ и надлежащей картинностью описать московскую тридцатнлѣтнюю войну... теплорядскихъ купцовъ со здравымъ смысломъ? Этотъ историкъ заслужилъ бы не одну, а десять уваровскихъ премій за благополучное окончаніе своего труда.
Зрѣлище, безтолковое до геройства! Здравый смыслъ велъ осаду на теплые ряды во всѣхъ видахъ: въ формѣ административныхъ побужденій и думскихъ начинаній, подъ видомъ сквознаго вѣтра, гнилыхъ лужъ, насморковъ, простудъ, чахотокъ н проваливающихся потолковъ,—ничто не могло поколебать ножевыхъ торговцевъ, которые издавна «на ножахъ» со всякимъ дерзкимъ новшествомъ. Гигіена, цивилизація, культура, все это—жупельныя слова для теплорядскаго купечества. Изъ всѣхъ иностранныхъ реченій это купечество облюбовало себѣ одну «коммерцыю», но и ту обрусило въ принципъ «не обманешь—не продашь»... А обманывать въ темныхъ закоулкахъ Ножевой линіи было такъ удобно, такъ удобно, что и разстаться не хотѣлось съ этими катакомбами всякой галантереи.
И вдругъ, здравый смыслъ какъ будто одолѣвать начинаетъ. Дѣлается яснымъ, что у ножеваго купечества виситъ надъ головой тяжкая бѣда, отъ которой только одно спасенье, — подписать скорѣе «проектъ перестройки», да и удирать изъ гнилыхъ рядовъ по-добру, по-здорову.
Здравый смыслъ однако еще не въ правѣ торжествовать полную побѣду. Перестройка рѣшена, да,—но если мы заговоримъ объ основаніяхъ, на которыхъ ее думаютъ произвести, тутъ прійдется поставить такой громадный вопросительный знакъ, какого не найдется даже въ богатой «Русской типографіи», печатающей «Будильникъ»...
За отсутствіемъ такого знака, мы до поры, до времени умолкаемъ...
* * *
Въ московской городской думѣ списки плохихъ въ санитарномъ отношеніи владѣній такъ и бѣгутъ за списками. Перекличка за перекличкою... Домъ Зайцева! восклицаетъ голова—нуль въ ученіи и единицу въ поведеніи. Домъ Нѣмчинова—нуль въ ученіи и нуль въ поведеніи и такъ далѣе. Выкликаемыя провинившіяся «дѣти» не выходятъ однако на средину залы, не ставятся на колѣни и не сажаются въ карцеръ, а по крайней мѣрѣ безъ перваго блюда, но оставить слѣдовало бы... Благодаря г. Алексѣеву, имена этихъ московскихъ владѣльцевъ останутся памятны Москвѣ, а мы бы предложили начертать прозвища ихъ если не на мраморной, то хотя бы на
СТАРОЕ ПАЛЬТО.
Этюдъ.
Онъ былъ очень бѣдный и очень самолюбивый молодой человѣкъ—можетъ быть потому, что былъ ужь слишкомъ бѣденъ. Самолюбіе доходило въ немъ до болѣзни, до сумасшествія, а мнительность и подозрительность добивали его окончательно.
Но и для безпримѣрнаго самолюбія его, какъ и для волнъ моря, бывали свои приливы и отливы: иногда онъ болѣлъ имъ больше, иногда меньше. Голодный, ненасытный червь затихалъ въ душѣ его, когда, случалось, дѣла шли недурно, и Рокотовъ (такъ звали его) ходилъ въ новомъ приличномъ пальто; но съ страшною роковою силою разыгрывалась въ немъ гордость сатанинская въ тѣ дни горести и печали, когда онъ щеголялъ по улицамъ въ старомъ потрепаномъ архалукѣ, оставивъ новое свое пальто въ ссудной кассѣ; страшенъ онъ былъ тогда...
Скажу больше: на свѣтѣ было два Рокотова, два совершенно различныхъ, и по духу и по виду своему, существа: Рокотовъ въ новомъ пальто—и Рокотовъ въ пальто старомъ. Первый былъ человѣкъ добродушный, привѣтливый и сообщительный; спокойная поступь, довѣрчивый взглядъ, румянецъ легкій на ланитахъ; съ какою радостью сближался онъ съ людьми, дѣлилъ съ ними радость и горе, какъ веселъ былъ, остроуменъ и шаловливъ!... Напротивъ, Рокотовъ въ старомъ архалукѣ былъ въ высшей степени тяжелый, замкнутый и подозрительный человѣкъ; злая отрывистая рѣчь, нервный торопливый шагъ, взглядъ тяжелый, какъ бы испытующій и насквозь пронизывающій васъ; плотно сжатыя блѣдныя губы, и желчное, шафраннаго цвѣта, лицо: непріятно и даже жутко смотрѣть, какъ на существо, одержимое бѣсомъ. Да, у него былъ свой бѣсъ—безжалостный, ненасытный, коверкавшій всего человѣка. Но ошибся-бы тотъ, кто подумалъ-бы, что бѣсъ этотъ—стыдъ незавиднаго своего положенія, злость на судьбу: не было человѣка менѣе его завистливаго и притязательнаго, менѣе его желавшаго богатства и почестей... Само
любіе! — да, одно оно—чудовищное, болѣзненное—вотъ былъ его бѣсъ, большой, колоссальный; но были и маленькіе бѣсенята, не меньше большого кусавшіе, царапавшіе и мучившіе его: мнительность и подозрительность—два бѣсенка, съ остро наточенными желѣзными когтями; когти эти впивались ему въ самое сердце и каплю по каплѣ источали изъ него горячую кровь.
Вотъ идетъ онъ, бѣдный одержимый, по улицѣ, въ своемъ старомъ пальто, а бѣсенята ужь начинаютъ свое дѣло, и шепчутъ, и зудятъ ему въ уши: «гляди, гляди, хозяинъ... вотъ этотъ господинъ—какъ брезгливо онъ взглянулъ на тебя сейчасъ... И эта пышная дама тоже... Это потому, что у тебя пальто такое... А вонъ, слышишь, извощики смѣются... Они увидѣли у тебя изъ-подъ полы выбившуюся вату... Стыдъ какой!»..
Кончено! бѣсенята—мнительность и подозрительность—дѣло свое сдѣлали, и дальнѣйшую работу передаютъ старому бѣсу—самолюбію—который немедленно запускаетъ въ