Но это касается только людей,—городамъ какъто неловко праздновать свое рожденье раньше двухсотъ-трехсотъ лѣтъ.
Послѣдній поочереди новорожденный такого возраста—Уфа, воочію доказавшая, что триста лѣтъ въ сравненіи съ вѣчностью—нуль.
Судите сами. За такой срокъ младенецъ-юбиляръ такъ мало развился, что не успѣлъ еще обзавестись приличной обстановкой: мостовыя, освѣщеніе, всѣ принадлежности хозяйства—оставляютъ желать весьма многаго; на высотѣ своего положенія стоитъ Уфа только въ отношеніи пыли лѣтомъ и грязи весной и осенью: первая непроглядна, вторая невылазна.
Тѣмъ не менѣе, съ приближеніемъ торжественной минуты началось движеніе умовъ и городъ рѣшилъ отпраздновать свое совершеннолѣтіе. Шесть тысячъ пошло прахомъ, но все удаюсь на славу. Процессіей любоваться можно было много дней подрядъ,— она такъ засѣла въ грязи, что для извлеченія ея пришлось посылать въ Лондонъ за локомобилями; восторги обывателей достигли неописанной высоты, пареніе чувствъ дошло до максимума и воплотилось, какъ и слѣдовало ожидать, въ городскомъ головѣ, проявившемъ поэтическій талантъ.
Но за то къ уфимскому юбилею примѣнимы въ полной мѣрѣ всѣ юбилейныя восклицанія. Про мостовыя можно сказать «о!» про пыль «эге!» про грязь «ого!», про освѣщеніе «ухъ!»...
Жаль одно: и про юбилей, и про самый городъ многіе зоилы говорятъ просто на просто —«пхе!»
*
* *
Кстати. Послѣ юбилея «города» Уфы, не будетъ ли устроенъ юбилей уфимской городской управы? Въ видѣ украшеній на немъ могли-бы фигурировать управскіе отчеты, неразсмотрѣнные съ 1879 года. До милліона рублей израсходовано, а контроля никакого: одна бухгалтерія орудуетъ!
И какая бухгалтерія, еслибъ вы знали! Ревизіонная коммисія диву давалась, провѣряя эти отписки, приписки, подскобки и подчистки!..
Въ довершеніе эффекта, управа дала по этому поводу прекрасное объясненіе:
— Не обращайте, говоритъ, вниманія, господа, на подчищенныя вѣдомости! Документальнаго значенія онѣ не имѣютъ, а даны вамъ только такъ, для соображеній...
Ревизіонная коммисія и «сообразила», что если имѣются подчистки, значитъ—дѣло ведется чисто...
Сообразивши это, она плюнула и на всю ревизію рукой махнула...
Когда будетъ вашъ юбилей, господа уфимскіе управцы?
НА БУЛЬВАРҌ, У МУЗЫКИ.
Приличный, среднихъ лѣтъ господинъ сидитъ передъ «музыкой» и куритъ сигару. Прилично одѣтая, въ темненькомъ костюмѣ, дама садится на скамейкѣ, почти рядомъ съ нимъ.
— Я не помѣшаю вамъ курить? любезно спрашиваетъ она.
— Если позволите продолжать, то конечно нѣтъ! столь же любезно отвѣчаетъ онъ.
— Ахъ, пожалуйста! Продолжайте... Я люблю ароматъ хорошей сигары, а у васъ хорошая... (Сосѣдъ кланяется въ знакъ благодарности). Представьте: я сидѣла сейчасъ на другой скамейкѣ и одинъ господинъ наговорилъ мнѣ такихъ вещей, что я должна была уйти...
— Да, сударыня, здѣсь конечно всякій народъ бываетъ... Мѣсто публичное.
— О, да! Потому я рѣдко и выхожу гулять, съ тѣхъ поръ, какъ овдовѣла... — Ахъ, вы вдова?
— Да, уже третій годъ... И съ каждымъ днемъ все больше и больше чувствую тяжесть своей потери. Мы, женщины, такъ нуждаемся въ привязанности, въ совѣтахъ, въ отеческой заботливости со стороны мужчинъ... Но такіе мужчины очень рѣдко встрѣчаются...
— Но все-таки встрѣчаются...
— О, да! я начинаю въ это вѣрить. Вотъ вы, конечно, ужь не станете говорить мнѣ такихъ... нехорошихъ вещей относительно... любви, какъ тотъ господинъ...
— Конечно, нѣтъ, сударыня! Я ставлю любовь очень высоко! Это—такое чистое, возвышенное, идеальное чувство, что оно должно быть свободно отъ всякихъ постороннихъ соображеній, особенно отъ денежныхъ... Гдѣ деньги, тамъ вѣтъ любви... — ...Разумѣется...
Выговоривши это слово, дама вскакиваетъ, презрительно виляетъ турнюромъ и уходитъ.
Приличный господинъ ядовито улыбается.
Моск. фл.
ТРОГАТЕЛЬНЫЙ РОМАНСЪ
спортсмена, разстающагося съ лѣтними скачками. Увы! тѣ дни уже минули
(Мы ихъ оплакивать должны),
Когда быстрѣе мѣткой пули По кругу мчались скакуны.
Гдѣ скачки тѣ (не безъ печали Я—очевидецъ ихъ конца),
Когда во слѣдъ конямъ скакали Несчетной публики сердца?
Когда (газетъ лихой ораторъ Враждебно сколько ни ори) Давалъ порой тотализаторъ Полсотни рубликовъ за три!
ДАЧНАЯ ТРАГИКОМЕДІЯ.
(Сцена-діалогъ).
Кандитеровъ, молодой человѣкъ, 24 лѣтъ.
Дождь, который ужь сутки барабанитъ въ окна дача (Небольшая комната подмосковной дачи; кое-гдѣ на по
толкѣ „протекція , а на поду—лужи).
Кандитеровъ (одѣтъ, съ зонтикомъ).—Ну-съ, готовъ!.. Сейчасъ перестанетъ дождикъ, и я отправлюсь на свиданіе съ Марьей Алексѣевной... Эхъ, славная бѣлошвеечка, право! Назначила мнѣ свиданіе въ 5 час. вечера, благо день-то воскресный... А что, если по случаю дождя—не прійдетъ!? Это скверно, но очень возможно... Изволь назадъ изъ Москвы такую даль тащиться! И чертъ меня дернулъ переѣхать сюда на дачу!?.. Гм... А дождь не перестаетъ. (Подходитъ къ окну) Ишь ты, гадость какая! Все небо въ тучахъ!! И вѣдь сѣетъ дождишко безъ устали! Чтобы подождать часика два, отдохнуть!.. Марья Алексѣевна ни за что не выйдетъ: ѣхать мнѣ совершенно напрасно... А что, если выйдетъ!??.. Для перваго раза—и не сдержу слова! Нѣтъ, надо двигать, чертъ возьми1... Да перестанешь ли ты, ссска-а-тина этакая!?
Дождь (вг окно).—Бу-бу-бу бу!... Трррррр!!!...
Кандитеровъ.—Ахъ, мерзость, ахъ, гадость! Ну, какъ ѣхать: пріѣдешь вродѣ крысы водяной, хоть выжми... (Стоитъ въ нерѣшимости среди комнаты). Надо... гм... ѣхать... н-да! (Подходитъ опятъ къ окну). Кажется, проясняется. Нѣтъ, лупитъ... Перестань же, проклятый дождикъ! Постой, я сейчасъ свою пѣсню... говорятъ, помогаетъ! (Поетъ).
„Дождикъ, дождикъ, перестань,— Я поѣду на Ердань и т. д.
Дождь (въ стекло).—Бу-бу-бу-буИ... Трррррррръ!!!... Кондитеровъ.—Наконецъ, это не остроумно и даже пошло!! Наладилъ одно и тоже!! Слѣдуетъ быть разнообразнѣе... пора и перестать! Ну, перестань, голубчикъ, дождичекъ миленькій!! На одинъ часочекъ!.. Ну. что тебѣ стоитъ?.. Перестанешь?! ДаП?
Дождь (вг окно). — Трамъ-трамъ, тратата-тратата!! Ррррррррр!!!!!!..,
Кандитеровъ.—Окаянная сила!!!! Чтобъ тебѣ издохнуть, безсовѣстному!! Пропади!! Сгинь!!!... Тьфу!!!...
царь !.. Онъ не дядя ея — нѣтъ! думалъ онъ,—онъ влюбленъ въ нее, да!., это видно. А она? Неужели?!.. И сердце его готово было разорваться. Но вѣдь онъ, Митя, готовъ для нея на все, на какіе угодно подвиги,— а этотъ человѣкъ—способенъ ли онъ? Ни за что! А потому, кто имѣетъ больше права любить ее?.. Онъ, онъ! Митя!., несомнѣнно!..
Какъ бы догадываясь, что происходитъ въ душѣ „пажа , красавица произнесла:
— Господа, вы оба говорите, что любите меня; я сейчасъ васъ испытаю. Кто изъ васъ рѣшится достать для меня вонъ ту рѣчную лилію, что ростетъ въ водѣ, въ озерѣ?.. Кто достанетъ—тотъ значитъ меня больше любитъ, того и я буду больше любить...
Молодой человѣкъ замялся: берегъ топкій; онъ сдѣлалъ два шага, и повернулъ обратно назадъ: онъ не могъ!..
Сердце. Мити трепетало восторгомъ... Наконецъ-то!.. О, теперь его побѣда! онъ не сомнѣвался. Онъ сорветъ лилію, хотя бы это стоило ему жизни, онъ докажетъ ей свою любовь, и ея сердце тогда принадлежитъ ему! вѣдь она сама такъ сказала! онъ ей
вѣритъ!.. Этотъ ненавистный ему кавалеръ будетъ побѣжденъ!..
Прыжокъ, другой — и Митя уже въ водѣ, онъ задыхается отъ нетерпѣнья и волненія; предъ нимъ—сухой стволъ какого-то кустарника—онъ вскакиваетъ на него, цѣпляется какъ бѣлка, перегибается всѣмъ тѣломъ впередъ, употребляетъ неимовѣрныя усилія и протягиваетъ къ цвѣтку руку... Его Фигура отражается въ прозрачной водѣ. Вдругъ... что это?!. Еще какія-то двѣ Фигуры отражаются въ водѣ... Какъ онѣ близко другъ къ другу!., почти лицо съ лицомъ... вотъ уже слились совсѣмъ... одна сплошная тѣнь... Какой-то странный звукъ... Сучокъ ли это сломился, или... Митя чувствовалъ, что онъ смертельно поблѣднѣлъ... Неужели же? неужели?!. Да, это былъ поцѣлуй!..
— Что же вы, пажъ? — привелъ его въ себя насмѣшливый голосъ красавицы.
Онъ очнулся, вздрогнулъ, сорвалъ цвѣтокъ, и сошелъ на берегъ. — Браво, браво!..
А онъ задыхался отъ гнѣва и огорченія, голова его кружилась,
— Ну, давайте лилію!..
Она протянула руку; онъ съ нѣмымъ жгучимъ укоромъ взглянулъ на нее! на лѣвой щекѣ у нея красовалось большое розовое пятно, а глаза какъ-то особенно блестѣли... — Давайте!..
Онъ протянулъ къ ней руку съ цвѣткомъ, она протянула свою... но вдругъ онъ быстро отступилъ и насмѣшливо поклонился ей.
— Виноватъ, я ошибся, это я для себя цвѣтокъ сорвалъ — проговорилъ онъ иронически, заложилъ цвѣтокъ въ петличку своей блузы, еще разъ низко поклонился красавицѣ, и зашагалъ прочь, оставивъ свою бывшую богиню съ протянутою рукою — смущенную, переконфуженную... Молодой человѣкъ подошелъ къ ней, и, какъ бы въ утѣшеніе, хотѣлъ поцѣловать ее; она съ досадой отстранила его...—Уйдите отъ меня!..
Взоръ ея черезъ минуту обратился къ аллеѣ: тамъ происходила игра въ мячъ; Митя скакалъ и рѣзвился сильнѣе всѣхъ; въ веселости его было что-то лихорадочное; оборванная лилія служила ему вмѣсто мяча...
Н. X.