ЮБИЛЕЙНЫЙ ПРАЗДНИКЪ УФЫ.
Хвалебные гимны УфѢ мы слагали
И праздникъ для города былъ сочиненъ, Гражданамъ и водки, и пряниковъ дали
И подняли въ мелкихъ газеткахъ трезвонъ.
Былъ Фейерверкъ яркій сожженъ за горами, Оркестры играли съ зари до зари,
Въ костюмахъ шуты гарцовали предъ нами И всюду горѣли въ УфѢ Фонари.
Шесть тысячъ ухлопавъ на праздное дѣло, Ликуетъ управа, блаженствомъ полна:
Свой подвигъ запишетъ крикливо и смѣло Въ скрижали исторіи нашей она...
А между тѣмъ эти шесть тысячъ расходу Какъ много бы пользы УфѢ принесли! Онѣ-бы намъ дали и чистую воду, И отъ заразы бы городъ спасли!
Отъ пыли не нужно бы намъ задыхаться, Полгода мы всѣ не тонули-бъ въ грязи... Эхъ, видно еще намъ не время держаться Въ дѣлахъ и разумной, и правой стези!..
Уфа.
He-ни На-ни.
КІЕВСКІЙ НОВЫЙ МИРОВОЙ СУДЬЯ.
Въ пятомъ участкѣ у насъ такой объявился служитель Ѳемиды, что мы диву даемся... Титово милосердіе, воплощенное... Конечно, милостивый судъ есть судъ весьма пріятный, но... Это «но» заключается въ двухъ рѣшеніяхъ, которыя наводятъ на мысль, что новому судьѣ надо все таки прибавить дозу строгости къ нѣкоторымъ приговорамъ.
Домовладѣлецъ Рейсмиллеръ за систематическое выпусканіе на улицу жидкостей, неимѣющихъ ничего общаго съ одеколономъ, былъ привлеченъ къ отвѣтственности и судья присудилъ: взыскать съ него только три рубля, тогда когда г. Рейсмиллеръ сберегаетъ этимъ выпусканіемъ триста рублей... По другому дѣлу, о двухъ извощикахъ, нарушившихъ извощичьи правила требованіемъ денегъ сверхъ таксы, судья приговорилъ подсудимыхъ къ десятикопѣечному штрафу. Вынули извощики но гривеннику, улыбнулись и заплатили. Если правда и милость должны царствовать въ судахъ, то первую оставлять въ обидѣ не резонъ. Если у г. судьи пятаго участка имѣются усы, то сіе послѣднее ему не мѣшало бы намотать.
Москаленко.
ИЗЪ АСТРАХАНИ.
Негаданно—неожиданно въ коммерческомъ «круговоротѣ» случилось событіе, да какое!.. Нобель подтянулся!!..
Нобель—этотъ коммерческій многообѣщающій милліонеръ — поддался закону паденія... Этого никакъ не ожидали...
«Администраторы» Нобеля, получающіе за свои солидныя должности тысячи, въ своихъ «разсчетахъ» по сбереженію хозяйскаго капитала дошли до такого «умоизступленія», что нѣкоторыя статьи расхода, напримѣръ, «на ремонтъ баржей», «счетъ аварій»,—вычеркнули изъ смѣты настоящаго года въ виду того, что въ семъ году, по ихъ мнѣнію, буръ не предвидится...
Но къ крайнему ихъ огорченію объ этомъ донесли Нептуну; сильно разгнѣвался Нептунъ на земныхъ «боговъ»—И цѣлыя двѣ недѣли сильнѣйшій штормъ бушевалъ у насъ на Волгѣ и много причинилъ бѣдствій...
В—нъ.
СКАНДАЛЪ!
Въ одесскихъ газетахъ напечатано слѣдующее объявленіе:
„21-го іюля, утеряна турнюрная черная подушка, набитая ватой, въ ней два свидѣтельства елисавет
градскаго обществ. банка на залогъ 3-хъ билетовъ внутренняго съ выигрышами займа, золотой большой съ жемчужинами крестъ съ тоненькой шейной золотой цѣпью; одна пара серегъ съ хрустальными привѣсками и пара маленькихъ золотыхъ серегъ колечками. Нашедшаго просятъ доставить (туда-то), за что получитъ приличное вознагражденіе .
Комментаріи излишни, какъ говаривалъ «извѣстный» одесскій «писатель объявленій» г. Мартыновскій.
Въ Кронштадтъ. Скажите, отчего дѣло о перестройкѣ театра погружено въ такую романическую тьму?.. «Вѣрите ли: пятъ лѣтъ мы надъ этимъ вопросомъ мучаемся и ни до чего не домучались»... Спросите у гадалокъ: онѣ все знаютъ...
СТРАШНЫЙ сонъ. (Питерская Фантазія).
Однажды, прекрасно поужинавъ и достохвально выпивъ въ холостой компаніи въ „Аркадіи , я, придя домой, бросился въ объятія Морфея. Дѣйствіе золотистаго коньяка, рейнвейна и крюшона... pardon! крюшоновъ— не преминуло выказаться: голова моя дѣлалась все тяжелѣе, внутри ея «на просторѣгуляли шаловливые пары... Я тяжко вздохнулъ и началъ засыпать... Глаза мои слипаются все сильнѣе, носъ намѣревается сыграть
какую-то Фантастичную симфонію, руки крѣпко обнимаютъ подушку... И разгоряченному моему воображенію рисуется слѣдующая картина.............................................
Петербургъ. Невскій проспектъ. Дома, панели, Фонари, вывѣски, извощики, пѣшеходы... Но что сіе? Все мужчины, мужчины... Ни одной женщины! Заглядываю въ подворотни, на чердаки, въ подвалы, съ отчаяніемъ лѣзу въ дымовыя трубы!—увы! женщинъ не находится... Какъ будто онѣ и не существовали!! Въ сильномъ волненіи подхожу къ величаво-стоящему городовому, спрашиваю: — Гдѣ же, братецъ, женщины?
— Не могу знать-съ, вашбрродіе. Справьтесь въ адресномъ столѣ. Лечу въ адресный.
— Женщины? Куда исчезли?
— Неизвѣстно. Отмѣтки не дано.
У меня въ груди словно что-то оборвалось. Грустный, растерянный, плетусь обратно на Невскій.
На солнечной сторонѣ разгуливаютъ одни мужчины; на телефонной станціи проволоки соединяютъ какія-то бороды; у Антонова пусто, какъ въ думскомъ задѣ, за прилавкомъ
торчатъ юнцы... Въ кондитерскихъ скверахъ, кухмистерскихъ... вездѣ и повсюду одни мужчины.
Тьфу!
Заглянулъ въ мастерскія пассажа: оставшіеся за штатомъ чиновники конюшеннаго вѣдомства кроятъ юбки, обшиваютъ валансьеномъ корсеты; въ Лѣтнемъ саду расхаживаютъ пожарные съ младенцами на рукахъ... Забрелъ въ „Александринку : мѣнялы изъ банковой линіи играютъ ingenues, сенатскіе экзекуторы—grandes dames... Карраулъ!!
Я просыпаюсь, весь въ холодномъ поту, и, съ просонокъ, самъ не зная на кой чортъ я это дѣлаю, опускаюсь на колѣни и, воздымая руки горе, восклицаю:
— О, небо! Сжалься, возврати намъ женщинъ!!
Т—на.
РАЗСКАЗЪ КАРТАВАГО НА БУКВУ Р.
... Я жилъ въ большомъ голодѣ и состоялъ на службѣ. Женскіе облазы меня не смущали и я вовсе не думалъ сдѣлаться суплугомъ, но случайно я увидѣлъ дѣвушку и охотно отдалъ ей и селдце, и луку. Съ виду былъ я не ложа—такъ селедка на половинѣ; она тоже миленькая: лотъ у нея былъ небольшой, лучки маленькія, пухленькія, глаза—каліе и длинныя, пледлипшп лѣсницы, но за то она совсѣмъ не дула, за что особенно мнѣ плавилась. Зовутъ ее Лозой,—она нѣмка; отецъ ея Каллъ Иванычъ имѣетъ магазинъ обуви. Для нашей женитьбы спелва явилась цѣлая гола помѣхъ. Каллъ Иванычъ хотѣлъ выдать её за богатаго, а я былъ бѣденъ: онъ заплетилъ ей видѣться со мною. Меня точно жаломъ обдало это извѣстіе, но я взялъ сейчасъ мгълы и лѣшился,—если не получу согласія на блакъ,— поступить, какъ волъ. Я зналъ, что не слѣдуетъ такъ поступать, но что дѣлать? Душа моя готова была выскочить на лужу... Въ головѣ моей былъ цѣлый л ой пледосудительныхъ глезъ и мечтаній, а я не сталъ и исхода не было. Такъ я и сдѣлалъ. Мы повѣнчались и плодолжали шить въ голодѣ. Каллъ Иванычъ пластилъ намъ. Жизнь наша стала постояннымъ лаемъ. Лоза воздвигнула въ душѣ моей хламъ... Я уже могъ спокойно идти лядомъ, любоваться иглой любви въ ея глазахъ и лозами на ея щечкахъ. Тепелъ на лукахъ у меня есть еще маленькая Лозочка, класненъкая, какъ лакъ... Мы этому очень лады...
О. Кр—ревъ.
ПО ТУРЕЦКИ.
У правовѣрнаго Али горе: жоны его грызутся день и ночь, и превращаютъ его рай Магометовъ въ настоящій адъ.
— Душа моя,—жалуется онъ презрѣнному райѣ: посовѣтуй мнѣ, ради Аллаха, что мнѣ дѣлать. Я думаю это отъ того такъ происходитъ, что ихъ у меня три... скверное, нечетное число—вотъ причина..
— Такъ отпусти одну изъ , нихъ, и оставайся шить съ двумя—вотъ и будетъ тебѣ четъ,—совѣтуетъ христіанинъ.
— Такъ, такъ—задумчиво повторилъ правовѣрный,— правда твоя, тогда дѣйствительно будетъ четъ. Спасибо тебѣ..
И съ этими словами Али ушелъ.
Чрезъ мѣсяцъ христіанинъ и магометанинъ встрѣчаются снова. Лицо у правовѣрнаго Али веселое и довольное.
— Ну, какъ дѣда?..
— О, теперь у меня въ домѣ рай! Вотъ ужь мѣсяцъ прошелъ, а ссоры еще ни разу не было..
Потомъ онъ наклонился и таинственно произнесъ. — Теперь у меня четъ..
— Да??.. Какъ же ты сдѣлалъ? отпустилъ третью?
— Нѣтъ, взялъ четвертую! Да будетъ благословенно имя пророка...
н. х.
Хвалебные гимны УфѢ мы слагали
И праздникъ для города былъ сочиненъ, Гражданамъ и водки, и пряниковъ дали
И подняли въ мелкихъ газеткахъ трезвонъ.
Былъ Фейерверкъ яркій сожженъ за горами, Оркестры играли съ зари до зари,
Въ костюмахъ шуты гарцовали предъ нами И всюду горѣли въ УфѢ Фонари.
Шесть тысячъ ухлопавъ на праздное дѣло, Ликуетъ управа, блаженствомъ полна:
Свой подвигъ запишетъ крикливо и смѣло Въ скрижали исторіи нашей она...
А между тѣмъ эти шесть тысячъ расходу Какъ много бы пользы УфѢ принесли! Онѣ-бы намъ дали и чистую воду, И отъ заразы бы городъ спасли!
Отъ пыли не нужно бы намъ задыхаться, Полгода мы всѣ не тонули-бъ въ грязи... Эхъ, видно еще намъ не время держаться Въ дѣлахъ и разумной, и правой стези!..
Уфа.
He-ни На-ни.
КІЕВСКІЙ НОВЫЙ МИРОВОЙ СУДЬЯ.
Въ пятомъ участкѣ у насъ такой объявился служитель Ѳемиды, что мы диву даемся... Титово милосердіе, воплощенное... Конечно, милостивый судъ есть судъ весьма пріятный, но... Это «но» заключается въ двухъ рѣшеніяхъ, которыя наводятъ на мысль, что новому судьѣ надо все таки прибавить дозу строгости къ нѣкоторымъ приговорамъ.
Домовладѣлецъ Рейсмиллеръ за систематическое выпусканіе на улицу жидкостей, неимѣющихъ ничего общаго съ одеколономъ, былъ привлеченъ къ отвѣтственности и судья присудилъ: взыскать съ него только три рубля, тогда когда г. Рейсмиллеръ сберегаетъ этимъ выпусканіемъ триста рублей... По другому дѣлу, о двухъ извощикахъ, нарушившихъ извощичьи правила требованіемъ денегъ сверхъ таксы, судья приговорилъ подсудимыхъ къ десятикопѣечному штрафу. Вынули извощики но гривеннику, улыбнулись и заплатили. Если правда и милость должны царствовать въ судахъ, то первую оставлять въ обидѣ не резонъ. Если у г. судьи пятаго участка имѣются усы, то сіе послѣднее ему не мѣшало бы намотать.
Москаленко.
ИЗЪ АСТРАХАНИ.
Негаданно—неожиданно въ коммерческомъ «круговоротѣ» случилось событіе, да какое!.. Нобель подтянулся!!..
Нобель—этотъ коммерческій многообѣщающій милліонеръ — поддался закону паденія... Этого никакъ не ожидали...
«Администраторы» Нобеля, получающіе за свои солидныя должности тысячи, въ своихъ «разсчетахъ» по сбереженію хозяйскаго капитала дошли до такого «умоизступленія», что нѣкоторыя статьи расхода, напримѣръ, «на ремонтъ баржей», «счетъ аварій»,—вычеркнули изъ смѣты настоящаго года въ виду того, что въ семъ году, по ихъ мнѣнію, буръ не предвидится...
Но къ крайнему ихъ огорченію объ этомъ донесли Нептуну; сильно разгнѣвался Нептунъ на земныхъ «боговъ»—И цѣлыя двѣ недѣли сильнѣйшій штормъ бушевалъ у насъ на Волгѣ и много причинилъ бѣдствій...
В—нъ.
СКАНДАЛЪ!
Въ одесскихъ газетахъ напечатано слѣдующее объявленіе:
„21-го іюля, утеряна турнюрная черная подушка, набитая ватой, въ ней два свидѣтельства елисавет
градскаго обществ. банка на залогъ 3-хъ билетовъ внутренняго съ выигрышами займа, золотой большой съ жемчужинами крестъ съ тоненькой шейной золотой цѣпью; одна пара серегъ съ хрустальными привѣсками и пара маленькихъ золотыхъ серегъ колечками. Нашедшаго просятъ доставить (туда-то), за что получитъ приличное вознагражденіе .
Комментаріи излишни, какъ говаривалъ «извѣстный» одесскій «писатель объявленій» г. Мартыновскій.
Въ Кронштадтъ. Скажите, отчего дѣло о перестройкѣ театра погружено въ такую романическую тьму?.. «Вѣрите ли: пятъ лѣтъ мы надъ этимъ вопросомъ мучаемся и ни до чего не домучались»... Спросите у гадалокъ: онѣ все знаютъ...
СТРАШНЫЙ сонъ. (Питерская Фантазія).
Однажды, прекрасно поужинавъ и достохвально выпивъ въ холостой компаніи въ „Аркадіи , я, придя домой, бросился въ объятія Морфея. Дѣйствіе золотистаго коньяка, рейнвейна и крюшона... pardon! крюшоновъ— не преминуло выказаться: голова моя дѣлалась все тяжелѣе, внутри ея «на просторѣгуляли шаловливые пары... Я тяжко вздохнулъ и началъ засыпать... Глаза мои слипаются все сильнѣе, носъ намѣревается сыграть
какую-то Фантастичную симфонію, руки крѣпко обнимаютъ подушку... И разгоряченному моему воображенію рисуется слѣдующая картина.............................................
Петербургъ. Невскій проспектъ. Дома, панели, Фонари, вывѣски, извощики, пѣшеходы... Но что сіе? Все мужчины, мужчины... Ни одной женщины! Заглядываю въ подворотни, на чердаки, въ подвалы, съ отчаяніемъ лѣзу въ дымовыя трубы!—увы! женщинъ не находится... Какъ будто онѣ и не существовали!! Въ сильномъ волненіи подхожу къ величаво-стоящему городовому, спрашиваю: — Гдѣ же, братецъ, женщины?
— Не могу знать-съ, вашбрродіе. Справьтесь въ адресномъ столѣ. Лечу въ адресный.
— Женщины? Куда исчезли?
— Неизвѣстно. Отмѣтки не дано.
У меня въ груди словно что-то оборвалось. Грустный, растерянный, плетусь обратно на Невскій.
На солнечной сторонѣ разгуливаютъ одни мужчины; на телефонной станціи проволоки соединяютъ какія-то бороды; у Антонова пусто, какъ въ думскомъ задѣ, за прилавкомъ
торчатъ юнцы... Въ кондитерскихъ скверахъ, кухмистерскихъ... вездѣ и повсюду одни мужчины.
Тьфу!
Заглянулъ въ мастерскія пассажа: оставшіеся за штатомъ чиновники конюшеннаго вѣдомства кроятъ юбки, обшиваютъ валансьеномъ корсеты; въ Лѣтнемъ саду расхаживаютъ пожарные съ младенцами на рукахъ... Забрелъ въ „Александринку : мѣнялы изъ банковой линіи играютъ ingenues, сенатскіе экзекуторы—grandes dames... Карраулъ!!
Я просыпаюсь, весь въ холодномъ поту, и, съ просонокъ, самъ не зная на кой чортъ я это дѣлаю, опускаюсь на колѣни и, воздымая руки горе, восклицаю:
— О, небо! Сжалься, возврати намъ женщинъ!!
Т—на.
РАЗСКАЗЪ КАРТАВАГО НА БУКВУ Р.
... Я жилъ въ большомъ голодѣ и состоялъ на службѣ. Женскіе облазы меня не смущали и я вовсе не думалъ сдѣлаться суплугомъ, но случайно я увидѣлъ дѣвушку и охотно отдалъ ей и селдце, и луку. Съ виду былъ я не ложа—такъ селедка на половинѣ; она тоже миленькая: лотъ у нея былъ небольшой, лучки маленькія, пухленькія, глаза—каліе и длинныя, пледлипшп лѣсницы, но за то она совсѣмъ не дула, за что особенно мнѣ плавилась. Зовутъ ее Лозой,—она нѣмка; отецъ ея Каллъ Иванычъ имѣетъ магазинъ обуви. Для нашей женитьбы спелва явилась цѣлая гола помѣхъ. Каллъ Иванычъ хотѣлъ выдать её за богатаго, а я былъ бѣденъ: онъ заплетилъ ей видѣться со мною. Меня точно жаломъ обдало это извѣстіе, но я взялъ сейчасъ мгълы и лѣшился,—если не получу согласія на блакъ,— поступить, какъ волъ. Я зналъ, что не слѣдуетъ такъ поступать, но что дѣлать? Душа моя готова была выскочить на лужу... Въ головѣ моей былъ цѣлый л ой пледосудительныхъ глезъ и мечтаній, а я не сталъ и исхода не было. Такъ я и сдѣлалъ. Мы повѣнчались и плодолжали шить въ голодѣ. Каллъ Иванычъ пластилъ намъ. Жизнь наша стала постояннымъ лаемъ. Лоза воздвигнула въ душѣ моей хламъ... Я уже могъ спокойно идти лядомъ, любоваться иглой любви въ ея глазахъ и лозами на ея щечкахъ. Тепелъ на лукахъ у меня есть еще маленькая Лозочка, класненъкая, какъ лакъ... Мы этому очень лады...
О. Кр—ревъ.
ПО ТУРЕЦКИ.
У правовѣрнаго Али горе: жоны его грызутся день и ночь, и превращаютъ его рай Магометовъ въ настоящій адъ.
— Душа моя,—жалуется онъ презрѣнному райѣ: посовѣтуй мнѣ, ради Аллаха, что мнѣ дѣлать. Я думаю это отъ того такъ происходитъ, что ихъ у меня три... скверное, нечетное число—вотъ причина..
— Такъ отпусти одну изъ , нихъ, и оставайся шить съ двумя—вотъ и будетъ тебѣ четъ,—совѣтуетъ христіанинъ.
— Такъ, такъ—задумчиво повторилъ правовѣрный,— правда твоя, тогда дѣйствительно будетъ четъ. Спасибо тебѣ..
И съ этими словами Али ушелъ.
Чрезъ мѣсяцъ христіанинъ и магометанинъ встрѣчаются снова. Лицо у правовѣрнаго Али веселое и довольное.
— Ну, какъ дѣда?..
— О, теперь у меня въ домѣ рай! Вотъ ужь мѣсяцъ прошелъ, а ссоры еще ни разу не было..
Потомъ онъ наклонился и таинственно произнесъ. — Теперь у меня четъ..
— Да??.. Какъ же ты сдѣлалъ? отпустилъ третью?
— Нѣтъ, взялъ четвертую! Да будетъ благословенно имя пророка...
н. х.