венъ; но на той же выставкѣ отведено было почетное мѣсто другому курьезу, болѣе серьезному, вызывающему на печальныя размышленія. Мы говоримъ о поощреніи гг. устроителями выставки благоглупостей птицевода г. Баташова, выставившаго вмѣстѣ съ своими прекрасными курами какія-то эмблематическія картины, не имѣющія ни смысла, ни значенія. Правда, эти картины также привлекали публику, вносившую лишніе рубли въ кассу выставки, но нельзя же было грамотнымъ распорядителямъ, для пущаго успѣха, допустить на этихъ картинахъ безграмотныя и безсмысленныя надписи, посвященныя почему-то почтеннымъ и уважаемымъ представителямъ русской науки. Что это такое? публичное глумленіе выставки надъ собственнымъ экспонентомъ г. Баташовымъ, или, еще хуже, неуваженіе къ лицамъ, имена которыхъ упрочились въ наукѣ? Куда ни поверни—скверно и неумѣстно, что едва ли простительно московскому обществу птицеводетва. О, съ ногъ сшибательная погоня за рублемъ, куда ты насъ ведешь?!!..
* *
*
Благотворительность—вещь несомнѣнно хорошая: изъ копѣечекъ составляются рубли и этими рублями оказывается помощь дѣйствительно неимущимъ. Все это хорошо, конечно, только тогда, когда вы даете вашу лепту охотно и безъ принужденія. Но дѣло принимаетъ уже совсѣмъ некрасивый оборотъ, когда васъ заставляютъ насильно быть благодѣтелемъ и пользуются всякими средствами, чтобы выжать изъ кармана рубль въ пользу неизвѣстныхъ бѣдняковъ, которые вамъ столько же близки и знакомы, какъ и жители луны. Этимъ дѣломъ выуживанія денегъ занимаются обыкновенно дамочки— благотворительницы. Составляется-ли концертъ, литературный вечеръ, или какой-нибудь любительскій спектакль «съ благотворительною цѣлью» — милыя дамочки тутъ, какъ тутъ. Встрѣчаетесь съ одною— изъ кармана вылетѣлъ рубль, черезъ два шага — васъ хватаетъ за фалды другая—снова рубль, вы бѣжите скорѣе домой, чтобы спастись, — и тутъ неудача. Въ гостинной уже ждетъ васъ третья обворожительная барышня, отъ которой едва - едва можно отдѣлаться трешницей. Ваеъ тормошатъ, просятъ, жмутъ, требуютъ и грабятъ, и все это сопровождается самыми нѣжными, обольстительными улыбочками во имя добраго дѣла...
Дорого обходятся дамскія улыбочки. Несчастны
мы, публика, въ этомъ отношеніи; но самые разнесчастные — это артисты и артистки, у которыхъ уже глотки высохли отъ благотворенія...
***
Юмористамъ, которые чувствуютъ затрудненіе на счетъ выбора сюжета, рекомендуемъ обратить книманіе на нашего мѣщанскаго героя, Ивана Иваныча Шестернина.
Шовинисты-французы увѣряютъ, что будь у нихъ теперь Наполеонъ 1, они опять завоевали бы весь міръ. Какъ хорошо, что Иванъ Иванычъ ни аза не знаетъ по французски,—иначе онъ непремѣнно пошелъ бы къ французамъ въ Наполеоны! Кто съумѣлъ покорить подъ ноги евои буйныхъ московскихъ мѣщанъ и отвоевать старшинство у г. Черкасова, тотъ конечно не далъ бы спуску г. Бисмарку и живо отвоевалъ бы у нѣмцевъ Эльзасъ-Лотарингію.
Иванъ Иванычъ распоряжается въ мѣщанскомъ обществѣ, какъ... „какъ въ собственномъ носу , по смѣлому, но картинному русскому выраженію. Непослушныхъ бородатыхъ дѣтокъ своихъ онъ наряжаетъ въ колпаки и ставитъ въ уголъ на горохъ. Выборныхъ онъ посылаетъ въ лавочку за папиросками, а прійдя въ управу, первымъ дѣломъ спрашиваетъ у всѣхъ:
— Эй, ребята, говори: можетъ ли меня ктонибудь обидѣть?
На что всѣ „услужающіе раболѣпно лепечутъ: — Помилуйте, Иванъ Иванычъ, гдѣже-съ?!. Вы сами всякаго обидите!
— А коли такъ, —- сторонись, обожгу! возглашаетъ старшина.
И принимается „управлять . Дрожатъ услужающіе, дрожатъ „дѣла въ грязныхъ шкафахъ, сто рожа трепещутъ и, для храбрости, выпиваютъ украдкой по шкалику... Наполеонъ,—одно слово!
На собраніяхъ Иванъ Иванычъ великъ, недосягаемъ... Даже никакіе „уставы не въ силахъ испугать его; онъ—„выше міра и страстей , т. е. тѣхъ страстей, которыя прописаны въ законахъ. Оппозиція никакая немыслима. „Протестантовъ Иванъ Иванычъ хватаетъ за языкъ и припечатываетъ его къ столу старшинскою печатью, а вѣрные слуги старшины въ это время орутъ: „Такъ ихъ, такъ! Жарь въ нашу голову“!..
Попытки свергнуть мѣщанскаго Наполеона терпятъ полнѣйшее фіаско. Въ послѣднемъ засѣданіи „припечатанная оппозиція едва-едва подавала голосъ, а
не вдолгѣ мы только и будемъ слышать на мѣщанскихъ собраніяхъ одно мычанье да блеянье.
Когда Иванъ Иванычъ достигнетъ этихъ блестящихъ результатовъ, мы его нарядимъ въ костюмъ Наполеона I и посвятимъ ему торжественную оду: О, ты, который все мѣщанство
Согнуть съумѣлъ въ бараній рогъ!... Продолженіе оды будетъ...
УВАЖИТЕЛЬНАЯ ПРИЧИНА.
Къ одному крупному биржевику входитъ пріятель и застаетъ его въ глубокой задумчивости.
— Что съ тобой? спрашиваетъ пріятель. Отъ погоды, что ли?
— Очень нужна мнѣ погода! я въ каретѣ ѣзжу! отвѣчаетъ биржевикъ.
— Или на счетъ временныхъ городскихъ рядовъ задумался?
— Нечего и думать: рѣшенный вопросъ. Не въ томъ сила...
— Ужь не болгаре-ли?..
— Опять не то... Ищу фортель какой-нибудь... — А развѣ дѣла плохи?
— Вовсе нѣтъ. Наша компанія раздала акціонерамъ превосходный дивидендъ.
— Ну, такъ чтожь тебѣ еще выдумывать?
— Вотъ что: надо выдумать какимъ бы способомъ вытянуть этотъ дивидендъ у акціонеровъ назадъ!
Кр.
МОСКОВСКІЯ КАРТИНКИ.
1) НАША ПРИСЛУГА. (Продолженіе.)
ЭКОНОМКИ.
Экономки, волею судьбы, какъ-то почти всѣ «па одно лицо». Кажется, и допускаютъ раздѣленіе только на два разряда—экономокъ молодыхъ и экономокъ старыхъ...
Онъ углубляется въ работу, но мысли неотвязно лѣзутъ въ голову.
— Какъ, думаетъ онъ, измѣнился этотъ загнанный, боязливый юноша! Онъ не отличался способностями и я былъ для него недосягаемъ; но онъ былъ трудолюбивъ, невзыскателенъ, услужливъ; умѣлъ угадывать слабости другихъ; не любили его мелочной души, а всякій помогалъ ему,—и онъ вышелъ на дорогу... А ты, чуть ступилъ на практическую почву, оказался никуда негоднымъ...
— И сколько разъ, думаетъ дальше Иванъ Иванычъ, улыбалась тебѣ эта самая жизнь— бери, пользуйся, наслаждайся, а ты самъ, своими руками, отталкивалъ все отъ себя— и упивался высокими помыслами да возносился въ превыспреннія сферы. А онъ какъ былъ счастливъ, когда получилъ свой дипломъ и пристроился кандидатомъ къ маленькому мѣстечку съ маленькимъ жалованьемъ.. .
— Потомъ еще разыгралась эта глупая любовь. Воображеніе рисовало идеальное существо, когда на дѣдѣ была простая дѣвушка, хорошая, добрая, которая на свои тысячи хотѣла пріобрѣсти себѣ мужа степеннаго, положительнаго. И перваго человѣка, подвернувшагося ей, ничтожнаго, невзрачнаго, она промѣняла на свой идеалъ... Что-жь? она права была, разбивъ твои мечты,—потому— что бы ты ей далъ, кромѣ терзаній? Между тѣмъ она исчезла и въ душѣ что-то оборвалось...
— Былъ такой же чудный, яркій день, когда въ первый разъ порвались затаенныя
струны сердца. Друзья исчезли, надежды разбились, силы стали слабѣть... Дальше пошли черные дни. Тутъ и вспоминать нечего. Образы безъ лицъ. Ничего кроткаго и отраднаго. Погибшая молодость. И вѣчная тяжесть на сердцѣ...
Онъ отложилъ въ сторону работу, одѣлся и вышелъ.
На углу оживленной улицы онъ скоро нашелъ огромный домъ и вошелъ въ широкій, роскошный, блестѣвшій, какъ только что вычищенный сапогъ, парадный подъѣздъ. Рослый швейцаръ, суровый и невозмутимый, какъ статуя, указалъ ему дверь, и онъ позвонилъ. Иванъ Ивановичъ только теперь сообразилъ, что машинально явился сюда. Онъ вовсе не думалъ идти на встрѣчу старому товарищу, а незамѣтно для себя очутился у него на квартирѣ. Для чего? Онъ не могъ себѣ отдать отчета въ этомъ, только опять гдѣ то внутри зашевелилось щемящее до боли чувство.
Между тѣмъ дверь открылась и его пригласили въ залу обождать. Онъ машинально снялъ пальто и очутился въ комфортабельной комнатѣ съ рѣзной мебелью, высокими зеркалами и изящными картинами по стѣнамъ. Въ углу стояла золоченая клѣтка съ попугаемъ, который дремалъ, уткнувшись носомъ. Изъ кабинета доносился громкій, самоувѣренный голосъ хозяина. Дверь въ сосѣднюю комнату была полуоткрыта. Маленькая дѣвочка, съ голубыми глазами, выглянула оттуда, словно видѣніе. За ней виднѣлся роскошный станъ молодой женщины, съ прядью
длинныхъ бѣлокурыхъ локоновъ, которые игриво обвивали бѣлоснѣжную шею.
Иванъ Ивановичъ провелъ рукой по глазамъ, словно ихъ застлало туманомъ.
Скоро донеслись изъ сосѣдней комнаты первые аккорды, и твердая рука, незамѣтно увлекаясь, ударила по клавишамъ—раздались упоительно-чарующіе звуки вальса...
И встала въ воображеніи Ивана Ивановича погибшая молодость—обрывки жалкой и постыдной любви стараго холостяка. Его охватило страшное одиночество среди этой мирной, уютной обстановки,—Зачѣмъ я здѣсь? вспомнилъ онъ. Для чего? И словно ужаленный мгновеннымъ чувствомъ, онъ схватился со стула, вспугнувъ тутъ же дремавшаго попугая.
И опять до боли ущемило сердце затаенная мысль: „а вѣдь все могло быть иначе... Самъ виноватъ... И что я послѣ этого? что-же я?
— Дуракъ! дуракъ! раздался за спиной Ивана Иваныча хриплый, противный голосъ. Онъ вздрогнулъ и обернулся.
То пробудившійся попугай стучалъ клювомъ о рѣшетку клѣтки и повторялъ заученныя слова.
Иванъ Иванычъ бросился какъ сумасшедшій въ переднюю, схватилъ пальто и выскочилъ на улицу.
И долго въ умѣ его звучалъ хриплый голосъ противной птицы и сдержанный смѣхъ и восклицанія изумленныхъ слугъ и хозяина.
Г. Альтъ.
* *
*
Благотворительность—вещь несомнѣнно хорошая: изъ копѣечекъ составляются рубли и этими рублями оказывается помощь дѣйствительно неимущимъ. Все это хорошо, конечно, только тогда, когда вы даете вашу лепту охотно и безъ принужденія. Но дѣло принимаетъ уже совсѣмъ некрасивый оборотъ, когда васъ заставляютъ насильно быть благодѣтелемъ и пользуются всякими средствами, чтобы выжать изъ кармана рубль въ пользу неизвѣстныхъ бѣдняковъ, которые вамъ столько же близки и знакомы, какъ и жители луны. Этимъ дѣломъ выуживанія денегъ занимаются обыкновенно дамочки— благотворительницы. Составляется-ли концертъ, литературный вечеръ, или какой-нибудь любительскій спектакль «съ благотворительною цѣлью» — милыя дамочки тутъ, какъ тутъ. Встрѣчаетесь съ одною— изъ кармана вылетѣлъ рубль, черезъ два шага — васъ хватаетъ за фалды другая—снова рубль, вы бѣжите скорѣе домой, чтобы спастись, — и тутъ неудача. Въ гостинной уже ждетъ васъ третья обворожительная барышня, отъ которой едва - едва можно отдѣлаться трешницей. Ваеъ тормошатъ, просятъ, жмутъ, требуютъ и грабятъ, и все это сопровождается самыми нѣжными, обольстительными улыбочками во имя добраго дѣла...
Дорого обходятся дамскія улыбочки. Несчастны
мы, публика, въ этомъ отношеніи; но самые разнесчастные — это артисты и артистки, у которыхъ уже глотки высохли отъ благотворенія...
***
Юмористамъ, которые чувствуютъ затрудненіе на счетъ выбора сюжета, рекомендуемъ обратить книманіе на нашего мѣщанскаго героя, Ивана Иваныча Шестернина.
Шовинисты-французы увѣряютъ, что будь у нихъ теперь Наполеонъ 1, они опять завоевали бы весь міръ. Какъ хорошо, что Иванъ Иванычъ ни аза не знаетъ по французски,—иначе онъ непремѣнно пошелъ бы къ французамъ въ Наполеоны! Кто съумѣлъ покорить подъ ноги евои буйныхъ московскихъ мѣщанъ и отвоевать старшинство у г. Черкасова, тотъ конечно не далъ бы спуску г. Бисмарку и живо отвоевалъ бы у нѣмцевъ Эльзасъ-Лотарингію.
Иванъ Иванычъ распоряжается въ мѣщанскомъ обществѣ, какъ... „какъ въ собственномъ носу , по смѣлому, но картинному русскому выраженію. Непослушныхъ бородатыхъ дѣтокъ своихъ онъ наряжаетъ въ колпаки и ставитъ въ уголъ на горохъ. Выборныхъ онъ посылаетъ въ лавочку за папиросками, а прійдя въ управу, первымъ дѣломъ спрашиваетъ у всѣхъ:
— Эй, ребята, говори: можетъ ли меня ктонибудь обидѣть?
На что всѣ „услужающіе раболѣпно лепечутъ: — Помилуйте, Иванъ Иванычъ, гдѣже-съ?!. Вы сами всякаго обидите!
— А коли такъ, —- сторонись, обожгу! возглашаетъ старшина.
И принимается „управлять . Дрожатъ услужающіе, дрожатъ „дѣла въ грязныхъ шкафахъ, сто рожа трепещутъ и, для храбрости, выпиваютъ украдкой по шкалику... Наполеонъ,—одно слово!
На собраніяхъ Иванъ Иванычъ великъ, недосягаемъ... Даже никакіе „уставы не въ силахъ испугать его; онъ—„выше міра и страстей , т. е. тѣхъ страстей, которыя прописаны въ законахъ. Оппозиція никакая немыслима. „Протестантовъ Иванъ Иванычъ хватаетъ за языкъ и припечатываетъ его къ столу старшинскою печатью, а вѣрные слуги старшины въ это время орутъ: „Такъ ихъ, такъ! Жарь въ нашу голову“!..
Попытки свергнуть мѣщанскаго Наполеона терпятъ полнѣйшее фіаско. Въ послѣднемъ засѣданіи „припечатанная оппозиція едва-едва подавала голосъ, а
не вдолгѣ мы только и будемъ слышать на мѣщанскихъ собраніяхъ одно мычанье да блеянье.
Когда Иванъ Иванычъ достигнетъ этихъ блестящихъ результатовъ, мы его нарядимъ въ костюмъ Наполеона I и посвятимъ ему торжественную оду: О, ты, который все мѣщанство
Согнуть съумѣлъ въ бараній рогъ!... Продолженіе оды будетъ...
УВАЖИТЕЛЬНАЯ ПРИЧИНА.
Къ одному крупному биржевику входитъ пріятель и застаетъ его въ глубокой задумчивости.
— Что съ тобой? спрашиваетъ пріятель. Отъ погоды, что ли?
— Очень нужна мнѣ погода! я въ каретѣ ѣзжу! отвѣчаетъ биржевикъ.
— Или на счетъ временныхъ городскихъ рядовъ задумался?
— Нечего и думать: рѣшенный вопросъ. Не въ томъ сила...
— Ужь не болгаре-ли?..
— Опять не то... Ищу фортель какой-нибудь... — А развѣ дѣла плохи?
— Вовсе нѣтъ. Наша компанія раздала акціонерамъ превосходный дивидендъ.
— Ну, такъ чтожь тебѣ еще выдумывать?
— Вотъ что: надо выдумать какимъ бы способомъ вытянуть этотъ дивидендъ у акціонеровъ назадъ!
Кр.
МОСКОВСКІЯ КАРТИНКИ.
1) НАША ПРИСЛУГА. (Продолженіе.)
ЭКОНОМКИ.
Экономки, волею судьбы, какъ-то почти всѣ «па одно лицо». Кажется, и допускаютъ раздѣленіе только на два разряда—экономокъ молодыхъ и экономокъ старыхъ...
Онъ углубляется въ работу, но мысли неотвязно лѣзутъ въ голову.
— Какъ, думаетъ онъ, измѣнился этотъ загнанный, боязливый юноша! Онъ не отличался способностями и я былъ для него недосягаемъ; но онъ былъ трудолюбивъ, невзыскателенъ, услужливъ; умѣлъ угадывать слабости другихъ; не любили его мелочной души, а всякій помогалъ ему,—и онъ вышелъ на дорогу... А ты, чуть ступилъ на практическую почву, оказался никуда негоднымъ...
— И сколько разъ, думаетъ дальше Иванъ Иванычъ, улыбалась тебѣ эта самая жизнь— бери, пользуйся, наслаждайся, а ты самъ, своими руками, отталкивалъ все отъ себя— и упивался высокими помыслами да возносился въ превыспреннія сферы. А онъ какъ былъ счастливъ, когда получилъ свой дипломъ и пристроился кандидатомъ къ маленькому мѣстечку съ маленькимъ жалованьемъ.. .
— Потомъ еще разыгралась эта глупая любовь. Воображеніе рисовало идеальное существо, когда на дѣдѣ была простая дѣвушка, хорошая, добрая, которая на свои тысячи хотѣла пріобрѣсти себѣ мужа степеннаго, положительнаго. И перваго человѣка, подвернувшагося ей, ничтожнаго, невзрачнаго, она промѣняла на свой идеалъ... Что-жь? она права была, разбивъ твои мечты,—потому— что бы ты ей далъ, кромѣ терзаній? Между тѣмъ она исчезла и въ душѣ что-то оборвалось...
— Былъ такой же чудный, яркій день, когда въ первый разъ порвались затаенныя
струны сердца. Друзья исчезли, надежды разбились, силы стали слабѣть... Дальше пошли черные дни. Тутъ и вспоминать нечего. Образы безъ лицъ. Ничего кроткаго и отраднаго. Погибшая молодость. И вѣчная тяжесть на сердцѣ...
Онъ отложилъ въ сторону работу, одѣлся и вышелъ.
На углу оживленной улицы онъ скоро нашелъ огромный домъ и вошелъ въ широкій, роскошный, блестѣвшій, какъ только что вычищенный сапогъ, парадный подъѣздъ. Рослый швейцаръ, суровый и невозмутимый, какъ статуя, указалъ ему дверь, и онъ позвонилъ. Иванъ Ивановичъ только теперь сообразилъ, что машинально явился сюда. Онъ вовсе не думалъ идти на встрѣчу старому товарищу, а незамѣтно для себя очутился у него на квартирѣ. Для чего? Онъ не могъ себѣ отдать отчета въ этомъ, только опять гдѣ то внутри зашевелилось щемящее до боли чувство.
Между тѣмъ дверь открылась и его пригласили въ залу обождать. Онъ машинально снялъ пальто и очутился въ комфортабельной комнатѣ съ рѣзной мебелью, высокими зеркалами и изящными картинами по стѣнамъ. Въ углу стояла золоченая клѣтка съ попугаемъ, который дремалъ, уткнувшись носомъ. Изъ кабинета доносился громкій, самоувѣренный голосъ хозяина. Дверь въ сосѣднюю комнату была полуоткрыта. Маленькая дѣвочка, съ голубыми глазами, выглянула оттуда, словно видѣніе. За ней виднѣлся роскошный станъ молодой женщины, съ прядью
длинныхъ бѣлокурыхъ локоновъ, которые игриво обвивали бѣлоснѣжную шею.
Иванъ Ивановичъ провелъ рукой по глазамъ, словно ихъ застлало туманомъ.
Скоро донеслись изъ сосѣдней комнаты первые аккорды, и твердая рука, незамѣтно увлекаясь, ударила по клавишамъ—раздались упоительно-чарующіе звуки вальса...
И встала въ воображеніи Ивана Ивановича погибшая молодость—обрывки жалкой и постыдной любви стараго холостяка. Его охватило страшное одиночество среди этой мирной, уютной обстановки,—Зачѣмъ я здѣсь? вспомнилъ онъ. Для чего? И словно ужаленный мгновеннымъ чувствомъ, онъ схватился со стула, вспугнувъ тутъ же дремавшаго попугая.
И опять до боли ущемило сердце затаенная мысль: „а вѣдь все могло быть иначе... Самъ виноватъ... И что я послѣ этого? что-же я?
— Дуракъ! дуракъ! раздался за спиной Ивана Иваныча хриплый, противный голосъ. Онъ вздрогнулъ и обернулся.
То пробудившійся попугай стучалъ клювомъ о рѣшетку клѣтки и повторялъ заученныя слова.
Иванъ Иванычъ бросился какъ сумасшедшій въ переднюю, схватилъ пальто и выскочилъ на улицу.
И долго въ умѣ его звучалъ хриплый голосъ противной птицы и сдержанный смѣхъ и восклицанія изумленныхъ слугъ и хозяина.
Г. Альтъ.