Пятьдесятъ нумеровъ въ годъ.
Подписка: годъ—7 р., 1/2 года—4 р., съ доставкой 8 р , и 4 р. 50 к.; съ пересылкой 4 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почтоваго союза—12 р. въ годъ. Внѣ союза - по особому тарифу. Годовые подписчики могутъ получить за доплату 1 р. премію: „Воевода , пьеса А. Н. Островскаго, съ 8 фототипіями. Полугодовые не Имѣютъ права на эту премію. №№ у разнощиковъ —по 20 к.
Объявленіе—25 к. строка: болѣе одного раза—уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильника : Москва, Тверская, домъ Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи—понедѣльникъ и четвергъ съ 3 до 5 ч На статьяхъ непремѣнно требуются подпись и адресъ автора. Статьи безъ обозначенія условій гонорара считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятыя для печати статьи могутъ быть измѣняемы и сокращаемы, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса—30 к.; городскаго на иногородній — до 1 іюня 1 р. 20 к., послѣ 1 іюнь—70 к.
1890 г., - 4 Февраля, № 5.
ГОДЪ XXVI.
ГОДЪ XXVI.
Объявленія для журнала „Будильникъ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Спиридонова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
Открыта подписка на „БУДИЛЬНИКЪ
1890 года.
Условія см. въ заголовкѣ и приложеніи.
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Теперь время военное-съ. Люди хотятъ только мира, а потому готовятся къ войнѣ. А посему мы и разсмотримъ наступающую масляницу съ военной точки зрѣнія.
Что было бы, еслибъ мы масляницу превратили въ мобилизацію?
Мы отказались бы отъ блиновъ, сметаны, икры паюсной и зернистой, отъ водки, нива и вина— употребили бы все это на укрѣпленіе границъ,—и стали бы втрое сильнѣе, недоступнѣе, чѣмъ теперь.
Мы перевернули бы все вверхъ ногами. Изъ блиновъ воздвигли бы вдоль границъ высочайшую блинную стѣну; гдѣ нельзя строить стѣны, тамъ устроили бы болота изъ зернистой икры и трясины изъ сметаны. Изъ водки мы устроили бы передъ стѣной цѣлое море. Извѣстно, что такія моря только намъ по колѣна. Даже просвѣщенные мореплаватели,—и тѣ утонули бы въ такомъ морѣ. И изъ-за этихъ стѣнъ, болотъ, трясинъ и морей мы палили бы по супротивникамъ кусками паюсной икры.
Можно взять любое укрѣпленіе, — но такого укрѣпленія взять нельзя, — его можно только съѣсть.
А гдѣ въ мірѣ есть такіе иностранцы, которыебы въ семь лѣтъ съѣли столько блиновъ, сколько мы съѣдаемъ въ семь дней?
Представьте себѣ однако, что иностранцы постараются и съѣдятъ. Тогда у насъ про запасъ остаются кашинскіе хереса и калужскій мадеры. Кашинскихъ хересовъ и калужскихъ мадеръ выпивается на масляной столько, что этимъ количествомъ смѣло можно отравить весь міръ.
Мы можемъ сокрушить силой или хитростью, какъ намъ будетъ угодно.
И все это мы можемъ сдѣлать, только рѣшивши одну масляницу не ѣсть блиновъ.
Заграницы большое спасибо должны намъ сказать, что мы такъ великодушны и ѣдимъ блины.
* *
*
Разъ заговоривши о мирѣ, продолжаемъ.
Дѣти и взрослые забавляются совершенно одинаковымъ способомъ.
Дѣти играютъ «въ войну» и бросаются снѣжками. Когда война имъ надоѣдаетъ, они начинаютъ играть мирно и строятъ изъ снѣжковъ «бабу».
Взрослые точно такъ же. Они любятъ играть «въ войну», а когда война имъ надоѣдаетъ, они начинаютъ строить миръ изъ военныхъ приготовленій. Получается такая же «снѣжная баба».
Всѣ умные люди всѣхъ вѣковъ и народовъ всегда говорили одно и то же,—что «на бабу полагаться нельзя». Баба всегда баба. Даже такая холодная баба, какъ снѣжная, способна таять и растаять подъ первымъ лучемъ солнца.
Это прекрасно знаютъ дѣти, но этого совсѣмъ не знаютъ взрослые.
Дѣти строятъ бабу и знаютъ отлично, что баба не на вѣкъ, что она того и гляди растаетъ, и тогда придется строить новую бабу.
Взрослые этого не знаютъ или не хотятъ знать.
Они строятъ свой «вооруженный миръ», и думаютъ, что это на весь вѣкъ.
Снѣжная баба „вооруженный миръ“—растаетъ, какъ и простая снѣжная баба. Придется строить новую.
Игра взрослыхъ такая же безтолковая игра, какъ игра дѣтская.
Разница только въ томъ, что дѣтямъ снѣгъ не стоитъ ни гроша, а взрослымъ матеріалъ для постройки ихъ „бабы“ стоитъ всѣхъ денегъ.
Дѣтямъ дѣлать нечего, а у взрослыхъ, кажется, есть дѣла и посерьезнѣй.
* *
*
Собраніе гг. присяжныхъ повѣренныхъ бы
СОНЪ ОБЛОМОВА.
„Илья Ильичъ проснулся рано въ своей дѣтской кроваткѣ ... Гончаровъ.
Купецъ Илья Ильичъ Обломовъ проснулся довольно поздно въ понедѣльникъ. Не успѣлъ еще онъ крикнуть обычное: «ква су!»—какъ въ спальню, весь улыбаясь широкимъ, круглымъ, румянымъ лицомъ, вошелъ какой-то кривобокій господинъ.
Илья Ильичъ взглянулъ на него съ удивленіемъ. Господинъ слегка шипѣлъ.
— Извините съ!—проговорилъ кривобокій го сподинъ,—извините-съ, что я немножко неуклюжъ... Первый блинъ, сами знаете, всегда бываетъ комомъ... Очень пріятно увидаться...
Кривобокій господинъ приподнялся на ципочки. Илья Ильичъ приготовилъ было губы, чтобъ расцѣловяться съ незнакомымъ господиномъ,
но тотъ вдругъ вскочилъ ему въ ротъ и, не успѣлъ Илья Ильичъ опомниться,—проскользнулъ куда-то дальше.
Въ ту же минуту дверь отворилась, и въ комнату одинъ за другимъ на циночкахъ вбѣжала цѣлая вереница такихъ же господчиковъ сч. круглыми, маслянистыми физіономіями. Каждый изъ нихъ дѣлалъ реверансъ, затѣмъ какое-то необыкновенно чудное сальтомортале и попадалъ прямо Ильѣ Ильичу въ ротъ.
— Одиннадцатый... пятнадцатый... семнадцатый... Ты куда, корявый?—прикрякнулъ Илья Ильичъ на дѣйствительно коряваго господина, лицо котораго все сплошь было покрыто какимито желтыми пятнышками.
— Извините, я не корявый, а съ рубленными яйцами!—учтиво отвѣчалъ господинъ и тѣмъ же манеромъ проскочилъ въ ротъ.
Слѣдующій господинъ шлепнулся въ сметану и весь бѣлый, какъ шутъ гороховый, со всего размаха влетѣлъ въ ротъ. Другой прихватилъ по дорогѣ кусочекъ семги и сдѣлалъ тоже. Третій споткнулся, упалъ въ зернистую икру и полѣзъ въ ротъ, испачкавъ усы и бороду Ильи Ильича.
— Тьфу! Озорникъ!—сказалъ Илья Ильичъ, вытирая усы и бороду, — однако съ доброй улыб кой. Видимо, это совсѣмъ не было ему непріятно.
— Довольно, однако!—крикнулъ Илья Ильичъ послѣ тридцать шестаго господина. Но тутъ къ Ильѣ Ильичу, словно балетная танцовщица, подскочила на одной ножкѣ рюмка и—этакая безстыдница!—опрокинулась ему въ ротъ.
— Будетъ!—отмахиваясь и руками, и ногами, кричалъ Илья Ильичъ,—но новый блинъ свернувшись въ трубочку, словно пуля влетѣлъ въ ротъ Ильѣ Ильичу.
Это былъ ужь пятидесятый! Илья Ильичъ упалъ на постель навзничь. Его мигомъ окружили со всѣхъ сторонъ блины.
— Больше не можетъ!—торжественно объявилъ одинъ.
Блины состроили кислыя физіономіи и зачерствѣли. Илья Ильичъ заснулъ тяжелымъ сномъ человѣка, только-что проглотившаго жерновъ. .
Былъ вторникъ, когда Илья Ильичъ проснулся отъ страшнаго шума, гама и возни. Взглянувъ кругомъ, онъ обомлѣлъ отъ ужаса. Вездѣ, по столамъ, по стульямъ, по полу бѣгали и скакали блины. Это не были ужь вчерашніе милые и довольно чинные шалуны. Это были безобразники, скандалисты въ полномъ смыслѣ слова.
— Души, души его!—заорали блины, увидавъ, что Илья Ильичъ проснулся, и гурьбой кинулись на него.
_ Караулъ!—завопилъ было Илья Ильичъ, но огромный блинъ залѣпилъ ему ротъ. Илья Ильичъ чуть было не задохнулся.
— Разбой!—кричалъ онъ, — отбиваясь отъ блиновъ,—жена, дѣти, помогите!
Онъ выбѣжалъ въ сосѣднюю комнату. Жена храпѣла, сидя въ креслѣ; блины насильно раскрыли ей ротъ и лѣзли одинъ за другимъ. Дочь лежала на полу, съ вытаращенными отъ ужаса глазами, Илью Ильича сразу окружила въ дверяхъ цѣлая арава блиновъ. Онъ задыхался и—упалъ, съ ужасомъ подумавши:
— Кондрашка!..
Подписка: годъ—7 р., 1/2 года—4 р., съ доставкой 8 р , и 4 р. 50 к.; съ пересылкой 4 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почтоваго союза—12 р. въ годъ. Внѣ союза - по особому тарифу. Годовые подписчики могутъ получить за доплату 1 р. премію: „Воевода , пьеса А. Н. Островскаго, съ 8 фототипіями. Полугодовые не Имѣютъ права на эту премію. №№ у разнощиковъ —по 20 к.
Объявленіе—25 к. строка: болѣе одного раза—уступка по соглашенію.
Адресъ „Будильника : Москва, Тверская, домъ Гинцбурга.
Пріемные дни редакціи—понедѣльникъ и четвергъ съ 3 до 5 ч На статьяхъ непремѣнно требуются подпись и адресъ автора. Статьи безъ обозначенія условій гонорара считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятыя для печати статьи могутъ быть измѣняемы и сокращаемы, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса—30 к.; городскаго на иногородній — до 1 іюня 1 р. 20 к., послѣ 1 іюнь—70 к.
1890 г., - 4 Февраля, № 5.
ГОДЪ XXVI.
ГОДЪ XXVI.
Объявленія для журнала „Будильникъ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, бывшей Л. Метцля, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Спиридонова.
Къ этому № прилагается добавочный полулистъ.
Открыта подписка на „БУДИЛЬНИКЪ
1890 года.
Условія см. въ заголовкѣ и приложеніи.
О ТОМЪ И О СЕМЪ.
Теперь время военное-съ. Люди хотятъ только мира, а потому готовятся къ войнѣ. А посему мы и разсмотримъ наступающую масляницу съ военной точки зрѣнія.
Что было бы, еслибъ мы масляницу превратили въ мобилизацію?
Мы отказались бы отъ блиновъ, сметаны, икры паюсной и зернистой, отъ водки, нива и вина— употребили бы все это на укрѣпленіе границъ,—и стали бы втрое сильнѣе, недоступнѣе, чѣмъ теперь.
Мы перевернули бы все вверхъ ногами. Изъ блиновъ воздвигли бы вдоль границъ высочайшую блинную стѣну; гдѣ нельзя строить стѣны, тамъ устроили бы болота изъ зернистой икры и трясины изъ сметаны. Изъ водки мы устроили бы передъ стѣной цѣлое море. Извѣстно, что такія моря только намъ по колѣна. Даже просвѣщенные мореплаватели,—и тѣ утонули бы въ такомъ морѣ. И изъ-за этихъ стѣнъ, болотъ, трясинъ и морей мы палили бы по супротивникамъ кусками паюсной икры.
Можно взять любое укрѣпленіе, — но такого укрѣпленія взять нельзя, — его можно только съѣсть.
А гдѣ въ мірѣ есть такіе иностранцы, которыебы въ семь лѣтъ съѣли столько блиновъ, сколько мы съѣдаемъ въ семь дней?
Представьте себѣ однако, что иностранцы постараются и съѣдятъ. Тогда у насъ про запасъ остаются кашинскіе хереса и калужскій мадеры. Кашинскихъ хересовъ и калужскихъ мадеръ выпивается на масляной столько, что этимъ количествомъ смѣло можно отравить весь міръ.
Мы можемъ сокрушить силой или хитростью, какъ намъ будетъ угодно.
И все это мы можемъ сдѣлать, только рѣшивши одну масляницу не ѣсть блиновъ.
Заграницы большое спасибо должны намъ сказать, что мы такъ великодушны и ѣдимъ блины.
* *
*
Разъ заговоривши о мирѣ, продолжаемъ.
Дѣти и взрослые забавляются совершенно одинаковымъ способомъ.
Дѣти играютъ «въ войну» и бросаются снѣжками. Когда война имъ надоѣдаетъ, они начинаютъ играть мирно и строятъ изъ снѣжковъ «бабу».
Взрослые точно такъ же. Они любятъ играть «въ войну», а когда война имъ надоѣдаетъ, они начинаютъ строить миръ изъ военныхъ приготовленій. Получается такая же «снѣжная баба».
Всѣ умные люди всѣхъ вѣковъ и народовъ всегда говорили одно и то же,—что «на бабу полагаться нельзя». Баба всегда баба. Даже такая холодная баба, какъ снѣжная, способна таять и растаять подъ первымъ лучемъ солнца.
Это прекрасно знаютъ дѣти, но этого совсѣмъ не знаютъ взрослые.
Дѣти строятъ бабу и знаютъ отлично, что баба не на вѣкъ, что она того и гляди растаетъ, и тогда придется строить новую бабу.
Взрослые этого не знаютъ или не хотятъ знать.
Они строятъ свой «вооруженный миръ», и думаютъ, что это на весь вѣкъ.
Снѣжная баба „вооруженный миръ“—растаетъ, какъ и простая снѣжная баба. Придется строить новую.
Игра взрослыхъ такая же безтолковая игра, какъ игра дѣтская.
Разница только въ томъ, что дѣтямъ снѣгъ не стоитъ ни гроша, а взрослымъ матеріалъ для постройки ихъ „бабы“ стоитъ всѣхъ денегъ.
Дѣтямъ дѣлать нечего, а у взрослыхъ, кажется, есть дѣла и посерьезнѣй.
* *
*
Собраніе гг. присяжныхъ повѣренныхъ бы
СОНЪ ОБЛОМОВА.
„Илья Ильичъ проснулся рано въ своей дѣтской кроваткѣ ... Гончаровъ.
Купецъ Илья Ильичъ Обломовъ проснулся довольно поздно въ понедѣльникъ. Не успѣлъ еще онъ крикнуть обычное: «ква су!»—какъ въ спальню, весь улыбаясь широкимъ, круглымъ, румянымъ лицомъ, вошелъ какой-то кривобокій господинъ.
Илья Ильичъ взглянулъ на него съ удивленіемъ. Господинъ слегка шипѣлъ.
— Извините съ!—проговорилъ кривобокій го сподинъ,—извините-съ, что я немножко неуклюжъ... Первый блинъ, сами знаете, всегда бываетъ комомъ... Очень пріятно увидаться...
Кривобокій господинъ приподнялся на ципочки. Илья Ильичъ приготовилъ было губы, чтобъ расцѣловяться съ незнакомымъ господиномъ,
но тотъ вдругъ вскочилъ ему въ ротъ и, не успѣлъ Илья Ильичъ опомниться,—проскользнулъ куда-то дальше.
Въ ту же минуту дверь отворилась, и въ комнату одинъ за другимъ на циночкахъ вбѣжала цѣлая вереница такихъ же господчиковъ сч. круглыми, маслянистыми физіономіями. Каждый изъ нихъ дѣлалъ реверансъ, затѣмъ какое-то необыкновенно чудное сальтомортале и попадалъ прямо Ильѣ Ильичу въ ротъ.
— Одиннадцатый... пятнадцатый... семнадцатый... Ты куда, корявый?—прикрякнулъ Илья Ильичъ на дѣйствительно коряваго господина, лицо котораго все сплошь было покрыто какимито желтыми пятнышками.
— Извините, я не корявый, а съ рубленными яйцами!—учтиво отвѣчалъ господинъ и тѣмъ же манеромъ проскочилъ въ ротъ.
Слѣдующій господинъ шлепнулся въ сметану и весь бѣлый, какъ шутъ гороховый, со всего размаха влетѣлъ въ ротъ. Другой прихватилъ по дорогѣ кусочекъ семги и сдѣлалъ тоже. Третій споткнулся, упалъ въ зернистую икру и полѣзъ въ ротъ, испачкавъ усы и бороду Ильи Ильича.
— Тьфу! Озорникъ!—сказалъ Илья Ильичъ, вытирая усы и бороду, — однако съ доброй улыб кой. Видимо, это совсѣмъ не было ему непріятно.
— Довольно, однако!—крикнулъ Илья Ильичъ послѣ тридцать шестаго господина. Но тутъ къ Ильѣ Ильичу, словно балетная танцовщица, подскочила на одной ножкѣ рюмка и—этакая безстыдница!—опрокинулась ему въ ротъ.
— Будетъ!—отмахиваясь и руками, и ногами, кричалъ Илья Ильичъ,—но новый блинъ свернувшись въ трубочку, словно пуля влетѣлъ въ ротъ Ильѣ Ильичу.
Это былъ ужь пятидесятый! Илья Ильичъ упалъ на постель навзничь. Его мигомъ окружили со всѣхъ сторонъ блины.
— Больше не можетъ!—торжественно объявилъ одинъ.
Блины состроили кислыя физіономіи и зачерствѣли. Илья Ильичъ заснулъ тяжелымъ сномъ человѣка, только-что проглотившаго жерновъ. .
Былъ вторникъ, когда Илья Ильичъ проснулся отъ страшнаго шума, гама и возни. Взглянувъ кругомъ, онъ обомлѣлъ отъ ужаса. Вездѣ, по столамъ, по стульямъ, по полу бѣгали и скакали блины. Это не были ужь вчерашніе милые и довольно чинные шалуны. Это были безобразники, скандалисты въ полномъ смыслѣ слова.
— Души, души его!—заорали блины, увидавъ, что Илья Ильичъ проснулся, и гурьбой кинулись на него.
_ Караулъ!—завопилъ было Илья Ильичъ, но огромный блинъ залѣпилъ ему ротъ. Илья Ильичъ чуть было не задохнулся.
— Разбой!—кричалъ онъ, — отбиваясь отъ блиновъ,—жена, дѣти, помогите!
Онъ выбѣжалъ въ сосѣднюю комнату. Жена храпѣла, сидя въ креслѣ; блины насильно раскрыли ей ротъ и лѣзли одинъ за другимъ. Дочь лежала на полу, съ вытаращенными отъ ужаса глазами, Илью Ильича сразу окружила въ дверяхъ цѣлая арава блиновъ. Онъ задыхался и—упалъ, съ ужасомъ подумавши:
— Кондрашка!..