СОЛНЦЕ РОССІИ.
Cтанціонная барышня.
Разсказъ. I,
Неизмѣнно передъ каждымъ поѣздомъ появлялась опа на платформѣ. Всѣмъ на станціи примелькалась ея бѣлая пикейная шляпка съ красной ленточкой. На перебой ухаживалъ за ней телеграфистъ, а начальникъ станціи, полный, краснощекій и веселый, при встрѣчѣ съ ней становился совсѣмъ пунцовымъ и радостно-смущенно улыбался. А сколько за ней бѣгало разнаго рода дачныхъ юнцовъ, но Талечка со всѣми одинаково задорно смѣялась, всѣмъ назначала свиданья, на которыя не приходила, и сердилась, когда видѣла, что ухаживанья дѣлаются очень настойчивыми.
Всегда у Талечки былъ полонъ карманъ карамели. И телеграфисты, и кассиръ, и понурый сторожъ Лука, всѣ послѣ ея ухода втягивали щеки, посасывая и причмокивая языкомъ.
За Талечкой всюду бѣгала? ея черная собаченка Лютикъ, забіяка, не пропускавшая маломальски удобнаго случая позлиться и побрехать.
Талечка жиkа недалеко отъ станціи въ «Кошкиномъ домѣ», такъ называла она маленькую въ три окна рыжую дачку, стоявшую при поворотѣ изъ улицы на шоссе. Шоссе густо пылило и деревья въ палисадникѣ «Кашкинаго дома» никли сѣрыя и унылыя.
На балконѣ, вѣрнѣе, на крыльцѣ за столомъ, въ низкомъ подранномъ креслѣ по цѣлымъ днямъ сидѣла мать Талечки, высохшая, болѣзненная женщина и то перетирала чайную посуду, то чтото шила, то раскладывала пасьянсъ.
Талечка по утрамъ ставила передъ ней въ матовой съ синимъ узоромъ вазѣ свѣжій букетъ изъ полевыхъ цвѣтовъ, всегда изъ одинаковыхъ: или изъ ромашки, или изъ гвоздики, или изъ васильковъ,—и поцѣловавъ ее въ блѣдный наморщенный лобъ, скрывалась до обѣда, а то и до поздняго вечера.
Талечка таскала съ собой то ту, то другую книгу, которыхъ она
какъ-то не успѣвала прочитывать больше, чѣмъ до половины, и пробѣжавъ конецъ, возвращала въ библіотеку съ загнутыми углами страницъ и разными закладками, въ видѣ щепочекъ, цвѣтовъ и бумажекъ. За Талечкой одно время сталъ упорно ухаживать лощеный, курчавый поручикъ и сдѣлалъ ей предложеніе, но Талечка, ничего подобнаго не ожидавшая, сначала растерялась, а на другой день рѣшила, что замужъ она никогда ни за кого не выйдетъ, и написала офицеру насмѣшливое письмо, полное обидныхъ названій.
Нѣсколько дней послѣ этого она не появлялась на станціи, боясь встрѣтиться съ поручикомъ, и вдругъ жизнь Талечки потеряла равновѣсіе: какъ-то, придя въ двухчасовому, она встрѣтила куда-то бѣжавшаго съ озабоченнымъ видомъ длинноногаго телеграфиста Костьку, который ей второпяхъ сообщилъ, что съ этимъ поѣздомъ пріѣзжаетъ писатель Коломинъ.
Публики къ поѣзду собралось больше обычнаго и всѣ говорили о Коломинѣ.
Двое какихъ-то студентовъ и полная дама въ пенснэ держались въ сторонѣ и были замѣтно горды—это къ нимъ пріѣзжалъ ихъ знакомый Коломинъ.
Талечка была пріятно возбуждена общимъ оживленіемъ, и было любопытно ей поглядѣть, что это за Коломинъ. Она читала какую-то его книжку... узкая такая, въ зеленомъ переплетѣ...
Толстая дама въ пенснэ возбуждала въ ней неопредѣленную зависть, и она нѣсколько разъ прошла мимо нея съ гимназистомъ Пашковымъ и довольно громко дѣлала свои, нелестныя для дамы, замѣчанія.
Поѣздъ запоздалъ на цѣлыхъ полчаса, и ожиданье Коломина сдѣлалось нервнымъ .ненапряженнымъ.
— А вы какіе его разсказы читали?—допытывалась у гимназиста Талечка.
— Да много разныхъ—уклончиво басилъ тотъ.
— Ничего не читали,—живо рѣшила она.
Въ это время ударилъ звонокъ и изъ-за поворота, заволакивая сосны желтоватымъ дымомъ, показался поѣздъ.
Жандармъ, который обыкновенно сидѣлъ во фруктовой, на этотъ разъ рѣшилъ проявить свою власть и, расхаживая между ожидавшими, вѣжливо но внушительно просилъ:
— Господа, пожалуйста. прошу отъ края...
Когда подошелъ поѣздъ, всѣ прихлынули къ вагону второго класса, къ которому направились два студента и толстая дама.
Коломинъ былъ въ панамѣ и черной накидкѣ. Онъ весело поздоровался со студентами и поцѣловалъ руку у дамы.
Талечка успѣла замѣтить, что у него очень большіе, сѣрые, улыбающіеся глаза.
То, какъ всѣ безъ всякаго стѣсненія смотрѣли на него, показалось ей неудобнымъ, и она отошла въ сторону.
Въ груди у нея чтото сжималось; она злилась на эту старую гусыню, какъ мысленно называла она толстую даму.
II.
Вечеромъ па станціи только и разговоровъ было, что о Коломинѣ.
Костька говорилъ, что онъ досталъ открытку и пойдетъ къ Коломину, чтобы тотъ ее подписалъ.
— Это зачѣмъ-же?—насмѣшливо спросила Талечка. — Зачѣмъ портреты дарятъ на память.
— Если бы онъ вамъ, а то вы сами... очень надо, по моему, навязываться.
— Я и не навязываюсь... Что ему трудно, чтоль...
Талечку почему-то это раздражило, и она ушла со станціи.
Направилась по полотну дороги. Къ соснамъ... Ей не хотѣлось сознаться себѣ, по если бы у нея была открытка, она-бы тоже пошла къ Коломину.
Весь этотъ вечеръ Талечка прогуляла одна, и лишь Коломинъ занималъ ея мысли. Онъ ей казался необыкновеннымъ, и она мечтала о
томъ, какъ будетъ съ нимъ говорить. На нее глядѣли его сѣрые улыбающіеся глаза, и было непонятно, что въ нихъ такое, отчего въ. ея груди учащенно бьется сладостно-изумленное сердце.
Спящій демонъ.
Акопъ Гюрджанъ.
Cтанціонная барышня.
Разсказъ. I,
Неизмѣнно передъ каждымъ поѣздомъ появлялась опа на платформѣ. Всѣмъ на станціи примелькалась ея бѣлая пикейная шляпка съ красной ленточкой. На перебой ухаживалъ за ней телеграфистъ, а начальникъ станціи, полный, краснощекій и веселый, при встрѣчѣ съ ней становился совсѣмъ пунцовымъ и радостно-смущенно улыбался. А сколько за ней бѣгало разнаго рода дачныхъ юнцовъ, но Талечка со всѣми одинаково задорно смѣялась, всѣмъ назначала свиданья, на которыя не приходила, и сердилась, когда видѣла, что ухаживанья дѣлаются очень настойчивыми.
Всегда у Талечки былъ полонъ карманъ карамели. И телеграфисты, и кассиръ, и понурый сторожъ Лука, всѣ послѣ ея ухода втягивали щеки, посасывая и причмокивая языкомъ.
За Талечкой всюду бѣгала? ея черная собаченка Лютикъ, забіяка, не пропускавшая маломальски удобнаго случая позлиться и побрехать.
Талечка жиkа недалеко отъ станціи въ «Кошкиномъ домѣ», такъ называла она маленькую въ три окна рыжую дачку, стоявшую при поворотѣ изъ улицы на шоссе. Шоссе густо пылило и деревья въ палисадникѣ «Кашкинаго дома» никли сѣрыя и унылыя.
На балконѣ, вѣрнѣе, на крыльцѣ за столомъ, въ низкомъ подранномъ креслѣ по цѣлымъ днямъ сидѣла мать Талечки, высохшая, болѣзненная женщина и то перетирала чайную посуду, то чтото шила, то раскладывала пасьянсъ.
Талечка по утрамъ ставила передъ ней въ матовой съ синимъ узоромъ вазѣ свѣжій букетъ изъ полевыхъ цвѣтовъ, всегда изъ одинаковыхъ: или изъ ромашки, или изъ гвоздики, или изъ васильковъ,—и поцѣловавъ ее въ блѣдный наморщенный лобъ, скрывалась до обѣда, а то и до поздняго вечера.
Талечка таскала съ собой то ту, то другую книгу, которыхъ она
какъ-то не успѣвала прочитывать больше, чѣмъ до половины, и пробѣжавъ конецъ, возвращала въ библіотеку съ загнутыми углами страницъ и разными закладками, въ видѣ щепочекъ, цвѣтовъ и бумажекъ. За Талечкой одно время сталъ упорно ухаживать лощеный, курчавый поручикъ и сдѣлалъ ей предложеніе, но Талечка, ничего подобнаго не ожидавшая, сначала растерялась, а на другой день рѣшила, что замужъ она никогда ни за кого не выйдетъ, и написала офицеру насмѣшливое письмо, полное обидныхъ названій.
Нѣсколько дней послѣ этого она не появлялась на станціи, боясь встрѣтиться съ поручикомъ, и вдругъ жизнь Талечки потеряла равновѣсіе: какъ-то, придя въ двухчасовому, она встрѣтила куда-то бѣжавшаго съ озабоченнымъ видомъ длинноногаго телеграфиста Костьку, который ей второпяхъ сообщилъ, что съ этимъ поѣздомъ пріѣзжаетъ писатель Коломинъ.
Публики къ поѣзду собралось больше обычнаго и всѣ говорили о Коломинѣ.
Двое какихъ-то студентовъ и полная дама въ пенснэ держались въ сторонѣ и были замѣтно горды—это къ нимъ пріѣзжалъ ихъ знакомый Коломинъ.
Талечка была пріятно возбуждена общимъ оживленіемъ, и было любопытно ей поглядѣть, что это за Коломинъ. Она читала какую-то его книжку... узкая такая, въ зеленомъ переплетѣ...
Толстая дама въ пенснэ возбуждала въ ней неопредѣленную зависть, и она нѣсколько разъ прошла мимо нея съ гимназистомъ Пашковымъ и довольно громко дѣлала свои, нелестныя для дамы, замѣчанія.
Поѣздъ запоздалъ на цѣлыхъ полчаса, и ожиданье Коломина сдѣлалось нервнымъ .ненапряженнымъ.
— А вы какіе его разсказы читали?—допытывалась у гимназиста Талечка.
— Да много разныхъ—уклончиво басилъ тотъ.
— Ничего не читали,—живо рѣшила она.
Въ это время ударилъ звонокъ и изъ-за поворота, заволакивая сосны желтоватымъ дымомъ, показался поѣздъ.
Жандармъ, который обыкновенно сидѣлъ во фруктовой, на этотъ разъ рѣшилъ проявить свою власть и, расхаживая между ожидавшими, вѣжливо но внушительно просилъ:
— Господа, пожалуйста. прошу отъ края...
Когда подошелъ поѣздъ, всѣ прихлынули къ вагону второго класса, къ которому направились два студента и толстая дама.
Коломинъ былъ въ панамѣ и черной накидкѣ. Онъ весело поздоровался со студентами и поцѣловалъ руку у дамы.
Талечка успѣла замѣтить, что у него очень большіе, сѣрые, улыбающіеся глаза.
То, какъ всѣ безъ всякаго стѣсненія смотрѣли на него, показалось ей неудобнымъ, и она отошла въ сторону.
Въ груди у нея чтото сжималось; она злилась на эту старую гусыню, какъ мысленно называла она толстую даму.
II.
Вечеромъ па станціи только и разговоровъ было, что о Коломинѣ.
Костька говорилъ, что онъ досталъ открытку и пойдетъ къ Коломину, чтобы тотъ ее подписалъ.
— Это зачѣмъ-же?—насмѣшливо спросила Талечка. — Зачѣмъ портреты дарятъ на память.
— Если бы онъ вамъ, а то вы сами... очень надо, по моему, навязываться.
— Я и не навязываюсь... Что ему трудно, чтоль...
Талечку почему-то это раздражило, и она ушла со станціи.
Направилась по полотну дороги. Къ соснамъ... Ей не хотѣлось сознаться себѣ, по если бы у нея была открытка, она-бы тоже пошла къ Коломину.
Весь этотъ вечеръ Талечка прогуляла одна, и лишь Коломинъ занималъ ея мысли. Онъ ей казался необыкновеннымъ, и она мечтала о
томъ, какъ будетъ съ нимъ говорить. На нее глядѣли его сѣрые улыбающіеся глаза, и было непонятно, что въ нихъ такое, отчего въ. ея груди учащенно бьется сладостно-изумленное сердце.
Спящій демонъ.
Акопъ Гюрджанъ.