— Стихи скверные. Вы можете переводить оперетки съ такимъ-же успѣхомъ, какъ и г. Арбенинъ. Къ тому-же у васъ явный талантъ комика. Не желаете-ли на лѣто въ „Эрмитажъˮ къ г. Лентовскому?
Подписалъ съ нимъ контрактъ и полетѣлъ въ
Парижъ.
Прямо къ Лору.
— Вы monsieur L’or,
— Не 1’оr, а Лоръ. Не все то золото, что блеститъ, —хотя я и сверкнулъ пятками въ палатѣ очень недурно. Вы, вѣроятно, посѣтили меня съ тѣмъ, чтобъ обо мнѣ писать?
— О, нѣтъ... Вы слишкомъ „избитый сюжетъ“. Я только-что отъ Стамбулова...
— А — мой confrere по несчастію. Мы оба съ нимъ, такъ сказать, „одностороннеˮ пострадали. — Ему подарили турнюръ.
— Я всегда говорилъ, что это украшеніе гораздо необходимѣе мужчинѣ, чѣмъ дамѣ. Дамамъ не приходится видѣть непріятностей съ этой стороны. Съ дамами никто такъ не поступаетъ, какъ поступилъ со мной г. Констанъ...
Онъ сдѣлалъ выразительный жестъ колѣнкой и носкомъ сапога.
— Поистинѣ, это Ахиллесова пята каждаго политическаго мужчины! — вздохнулъ г. Лоръ.
— Кстати, вы заговорили о Констанѣ... Ваше мнѣніе о немъ?
— Посовѣтуйте г. Лентовскому пригласить его на лѣто въ «Эрмитажъ», въ качествѣ первой балерины.
— Балерины?
— Да. У него „стальной носокъˮ, смѣю васъ увѣрить. Я это испыталъ!
Обѣщался посовѣтывать и улетѣлъ въ
Гаванну.
Страна населена шахматистами и телеграфистами. Отправился въ клубъ.
Г. Чигоринъ сидитъ въ костюмѣ петербургскаго
„доминиканцаˮ, правой рукой въ шахматы играетъ, лѣвой телеграммы пишетъ.
— Честь имѣю представиться, корреспондентъ „Будильникаˮ.
— Очень радъ. Шахматный король Фердинандъ VIII. Не требую никакихъ знаковъ подданичества. Докторъ говоритъ будто у меня mania grandiosa. Но я отлично знаю, что доктора — „пѣшкиˮ. А кстати, знаете-ли вы, что у всякаго шахматнаго короля подъ самымъ носомъ телеграфный аппаратъ?
И въ доказательство, г. Чигоринъ тутъ-же, при мнѣ, написалъ телеграмму во всѣ русскія газеты:
„Партію выигралъ Чигоринъ. Партія была безъ числа. Сегодня должно случиться необыкновенное происшествіе: слонъ долженъ сѣсть на коня и передавить всѣхъ пѣшекъ! ˮ
И тутъ-же на самомъ видномъ мѣстѣ подписалъ:
„Фердинандъ ѴІІІ“. Прощаюсь съ «королемъ», ѣду въ
Берлинъ
и дѣлаюсь „пѣшкойˮ...
Виноватъ, прусскимъ солдатомъ! Думаю сдѣлаться со временемъ „офицеромъˮ, потомъ болгарскимъ „королемъˮ, но фельдфебель такой „слонъˮ, что выдерживаю всего одинъ день.
Для начала получаю въ зубы и приказъ „смотрѣть веселѣйˮ.
Затѣмъ для моціона продѣлываю 9, 000 ружейныхъ пріемовъ со скамейкой.
Послѣ моціона завтракъ — получаю двѣ порціи березовой каши.
Въ видѣ дессерта меня заставляютъ жевать собственные носки, потомъ носки г. фельдфебеля, потомъ чулки г-жи кухарки супруги г. полкового командира.
Когда всѣ чулки становятся чистыми, — г. фельдфебель выжимаетъ ихъ надъ моей головой, катаетъ ихъ валькомъ на моей спинѣ, для мягкости треплетъ объ мои щеки, велитъ растопырить руки, развѣшиваетъ на нихъ чулки сушиться и
приказываетъ мнѣ стоять въ такой позѣ, пока чулки не высушатся.
Затѣмъ я получаю обѣдъ изъ „горячейˮ пищи: сто ударовъ палкою.
Послѣ обѣда марширую на головѣ, учусь стрѣлять изъ скамейки и получаю приказъ самого себя высѣчь.
Вкатываю себѣ 200 шпицрутеновъ и, по приказанію г. фельдфебеля, дѣлаю пріятную улыбку и ему ручкой.
Затѣмъ марширую на четверенькахъ.
Учусь играть сигналы на горячемъ ламповомъ стеклѣ, марширую съ кипящимъ самоваромъ на головѣ и, въ заключеніе, обязанъ расцѣловать самоваръ.
Г. фельдфебель мной доволенъ, говоритъ:
— Пора, наконецъ, просвѣтить человѣка, какъ слѣдуетъ...
И ставитъ мнѣ подъ каждымъ глазомъ по фонарю. На ужинъ получаю снова ту же „горячуюˮ пищу и березовую кашу.
Затѣмъ г. фельдфебель даетъ мнѣ прощальнаго подзатыльника, плюетъ въ физіономію, сапогомъ вытираетъ лицо и приказываетъ тутъ же мѣломъ начистить носъ.
Чищу носъ мѣломъ до полнаго блеска. Затѣмъ получаю приказъ:
— Если ты, каналья, къ завтрашнему дню не выростешь, по крайней мѣрѣ, на четверть аршина, будешь выдранъ за неповиновеніе начальству!
Отправляюсь спать, но, разумѣется, удираю, — какъ можетъ удирать только присяжный повѣренный.
Возвращаюсь домой. Собственная жена не узнаетъ:
— Что вамъ, милсдарь, здѣсь нужно? И даже собственная собака залаяла... Что, впрочемъ, одно и то же.
Wlas.
бы „новѣйшая исторіяˮ, еслибъ его геній дремалъ. Но, къ счастію, случилось — наоборотъ: „шпіона„ накрыли репортеры и хроникеры, растерзали его „на строчкиˮ и сдѣлали изъ онаго яичницу съ ветчиной. А закусивши въ ресторанѣ на счетъ „шахматнаго короляˮ, они съ новыми силами принялись за „гаванское свинствоˮ, съ позволенія сказать. Послѣдняя статья — чисто домашняго приготовленія, хотя и носитъ этикетъ Гаванны. Такія вещи у насъ дѣлаются часто, еще чаще чѣмъ въ Гаваннѣ сигары, и нечего удивляться, что чуткая пресса отнеслась ко „всему этомуˮ съ полнымъ рвеніемъ, не хуже „Телеграфнаго агентстваˮ...
Въ результатѣ, однако, репортеры-хроникеры спасли отечество и своимъ „крикомъˮ предупредили катастрофу, ибо врагъ въ образѣ критика, понимающаго толкъ въ апельсинахъ, былъ очень близокъ и уже подбирался къ зеленымъ листьямъ, украшающимъ голову нашей знаменитости.
Здѣсь то именно и слѣдовало воскликнуть — „какое вамъ дѣло, сударыня, до зеленыхъ листьевъ? ˮ
Сударыня Хавронья посрамлена, лавры уцѣлѣли, и наши пѣшки торжествуютъ!
Ученые люди всегда были разсѣянны, и съ ними сплошь и рядомъ бываютъ такіе курьезы, что, если жена не замѣтитъ, метеорологъ можетъ выйти на улицу, вмѣсто зонтика, съ половой щеткой, или, вмѣсто портфеля, захватить съ собою въ ученое собраніе — подушку! Въ особенности отличаются разсѣянностью нѣмецкіе ученые. Но у насъ то-же есть теперь, слава Богу, ученые. Намъ извѣстенъ даже такой случай, что археологъ, коего „Собраніе рѣдкостейˮ помѣщалось въ мѣстномъ клубѣ, принялъ разъ „вяземскій пряникъˮ, оставленный, вѣроятно, какой ни будь барышней на окнѣ, за рѣдкостный ископаемый камень — и занесъ это обстоятельство въ протоколъ съ выраженіемъ благодарности неизвѣстному жертвователю... За ученіе мы, конечно, должны благодарить нѣмцевъ. Отъ нихъ пошли наши „собственные ученыеˮ — и наши собственные курьезы. Первый „ученый курьезъˮ, какъ
извѣстно, приключился съ Митрофаномъ Проста новымъ, которымъ руководилъ иностранный профессоръ Вральманъ, вмѣсто того, чтобы править лошадьми. Хотя, по увѣренію Фонвизина, ошибка эта была исправлена — и m-r Вральманъ нашелъ свое мѣсто на козлахъ, но Митрофанъ отъ этого умнѣе не сталъ. И долго еще послѣ этого нѣмцы засѣдали у насъ и писали ученые трактаты, въ которыхъ никто ни бельмеса не понималъ!
Нѣмецкіе курьезы еще остались. Пишутъ у насъ еще и теперь ученые трактаты на иностранныхъ языкахъ — и, въ видѣ курьеза, наши ученые въ нихъ какъ будто ни бельмеса не понимаютъ. И такой курьезъ намъ поднесла недавно метеорологія.
Отсюда мораль — „вѣкъ живи, вѣкъ учисьˮ... ОБѢДЪ ВЪ ГУБЕРНСКОМЪ ЗЕМСКОМЪ
СОБРАНІИ.
(Сцена изъ Дантова ада). Какъ Уголино кушалъ Руджіэро,
Такъ съѣли членовъ Земской мы управы! Душа была намъ въ аппетитѣ мѣра,
Мы кушали и думали, что правы:
Къ чему, дескать, народъ сей безталантный? Ужасенъ былъ для насъ конецъ забавы:
Ѣда была ужъ черезчуръ пикантной! Мы на нее накинулись оплошно:
Теперь намъ всѣмъ невыразимо тошно!
Нить.
МАЛЕНЬКІЯ ДЕРЗОСТИ. Въ Маломъ театрѣ.
Рецензентъ и одинъ изъ публики.
— Подъ сей сценой, милсдарь, покоится прахъ «Тещи», г. Онэ.
— Какъ — «подъ сценой»?
— Да, вѣдь, она-же провалилась.
— Слышали, Плевако сдѣлался членомъ рыболовнаго кружка!
— Что-жь тутъ такого?... Адвокаты всегда были охотниками половить рыбку въ... водѣ.
— Какъ называется та оперетка, въ которой поютъ г-жа Зорина и г. Давыдовъ?
— Вѣроятно, «Пара гнѣдыхъ».
Какое впечатлѣніе произвели на публику «Сѣверные богатыри»?
— Вѣрите ли?! Всѣ даже разинули рты... — Да что вы?
— Дайте договорить... отъ зѣвоты!
— Зигфрида въ этомъ сезонѣ не поставятъ... — Жаль. Однимъ скучнымъ «Сѣвернымъ богатыремъ» было бы больше!
Въ близкомъ будущемъ. Объявленіе въ газетахъ:
Уѣзжая на нѣсколько дней по дѣламъ за границу, честь имѣю увѣдомить моихъ кліен
товъ, что
Я НЕ УДИРАЮ,
ввѣренныхъ мнѣ денегъ не растратилъ и
подлоговъ не совершалъ.
Московскій присяжный повѣренный такой-то.
Маркизъ Враль. ВОПЛЬ московскихъ извощиковъ.
(По поводу обузданія ихъ дикостей). Мы донынѣ жили весело,
Беззаботнѣй вольныхъ птицъ, А теперь носы повѣсило Все сословіе возницъ...
Насъ считаютъ за озорниковъ, Намъ-де надо приказать —
Не смущать бесѣдой дворниковъ, Съ экипажей не слѣзать...
Подъ запретомъ зазывательства: „Прокатайте четвертакъˮ...
Подписалъ съ нимъ контрактъ и полетѣлъ въ
Парижъ.
Прямо къ Лору.
— Вы monsieur L’or,
— Не 1’оr, а Лоръ. Не все то золото, что блеститъ, —хотя я и сверкнулъ пятками въ палатѣ очень недурно. Вы, вѣроятно, посѣтили меня съ тѣмъ, чтобъ обо мнѣ писать?
— О, нѣтъ... Вы слишкомъ „избитый сюжетъ“. Я только-что отъ Стамбулова...
— А — мой confrere по несчастію. Мы оба съ нимъ, такъ сказать, „одностороннеˮ пострадали. — Ему подарили турнюръ.
— Я всегда говорилъ, что это украшеніе гораздо необходимѣе мужчинѣ, чѣмъ дамѣ. Дамамъ не приходится видѣть непріятностей съ этой стороны. Съ дамами никто такъ не поступаетъ, какъ поступилъ со мной г. Констанъ...
Онъ сдѣлалъ выразительный жестъ колѣнкой и носкомъ сапога.
— Поистинѣ, это Ахиллесова пята каждаго политическаго мужчины! — вздохнулъ г. Лоръ.
— Кстати, вы заговорили о Констанѣ... Ваше мнѣніе о немъ?
— Посовѣтуйте г. Лентовскому пригласить его на лѣто въ «Эрмитажъ», въ качествѣ первой балерины.
— Балерины?
— Да. У него „стальной носокъˮ, смѣю васъ увѣрить. Я это испыталъ!
Обѣщался посовѣтывать и улетѣлъ въ
Гаванну.
Страна населена шахматистами и телеграфистами. Отправился въ клубъ.
Г. Чигоринъ сидитъ въ костюмѣ петербургскаго
„доминиканцаˮ, правой рукой въ шахматы играетъ, лѣвой телеграммы пишетъ.
— Честь имѣю представиться, корреспондентъ „Будильникаˮ.
— Очень радъ. Шахматный король Фердинандъ VIII. Не требую никакихъ знаковъ подданичества. Докторъ говоритъ будто у меня mania grandiosa. Но я отлично знаю, что доктора — „пѣшкиˮ. А кстати, знаете-ли вы, что у всякаго шахматнаго короля подъ самымъ носомъ телеграфный аппаратъ?
И въ доказательство, г. Чигоринъ тутъ-же, при мнѣ, написалъ телеграмму во всѣ русскія газеты:
„Партію выигралъ Чигоринъ. Партія была безъ числа. Сегодня должно случиться необыкновенное происшествіе: слонъ долженъ сѣсть на коня и передавить всѣхъ пѣшекъ! ˮ
И тутъ-же на самомъ видномъ мѣстѣ подписалъ:
„Фердинандъ ѴІІІ“. Прощаюсь съ «королемъ», ѣду въ
Берлинъ
и дѣлаюсь „пѣшкойˮ...
Виноватъ, прусскимъ солдатомъ! Думаю сдѣлаться со временемъ „офицеромъˮ, потомъ болгарскимъ „королемъˮ, но фельдфебель такой „слонъˮ, что выдерживаю всего одинъ день.
Для начала получаю въ зубы и приказъ „смотрѣть веселѣйˮ.
Затѣмъ для моціона продѣлываю 9, 000 ружейныхъ пріемовъ со скамейкой.
Послѣ моціона завтракъ — получаю двѣ порціи березовой каши.
Въ видѣ дессерта меня заставляютъ жевать собственные носки, потомъ носки г. фельдфебеля, потомъ чулки г-жи кухарки супруги г. полкового командира.
Когда всѣ чулки становятся чистыми, — г. фельдфебель выжимаетъ ихъ надъ моей головой, катаетъ ихъ валькомъ на моей спинѣ, для мягкости треплетъ объ мои щеки, велитъ растопырить руки, развѣшиваетъ на нихъ чулки сушиться и
приказываетъ мнѣ стоять въ такой позѣ, пока чулки не высушатся.
Затѣмъ я получаю обѣдъ изъ „горячейˮ пищи: сто ударовъ палкою.
Послѣ обѣда марширую на головѣ, учусь стрѣлять изъ скамейки и получаю приказъ самого себя высѣчь.
Вкатываю себѣ 200 шпицрутеновъ и, по приказанію г. фельдфебеля, дѣлаю пріятную улыбку и ему ручкой.
Затѣмъ марширую на четверенькахъ.
Учусь играть сигналы на горячемъ ламповомъ стеклѣ, марширую съ кипящимъ самоваромъ на головѣ и, въ заключеніе, обязанъ расцѣловать самоваръ.
Г. фельдфебель мной доволенъ, говоритъ:
— Пора, наконецъ, просвѣтить человѣка, какъ слѣдуетъ...
И ставитъ мнѣ подъ каждымъ глазомъ по фонарю. На ужинъ получаю снова ту же „горячуюˮ пищу и березовую кашу.
Затѣмъ г. фельдфебель даетъ мнѣ прощальнаго подзатыльника, плюетъ въ физіономію, сапогомъ вытираетъ лицо и приказываетъ тутъ же мѣломъ начистить носъ.
Чищу носъ мѣломъ до полнаго блеска. Затѣмъ получаю приказъ:
— Если ты, каналья, къ завтрашнему дню не выростешь, по крайней мѣрѣ, на четверть аршина, будешь выдранъ за неповиновеніе начальству!
Отправляюсь спать, но, разумѣется, удираю, — какъ можетъ удирать только присяжный повѣренный.
Возвращаюсь домой. Собственная жена не узнаетъ:
— Что вамъ, милсдарь, здѣсь нужно? И даже собственная собака залаяла... Что, впрочемъ, одно и то же.
Wlas.
бы „новѣйшая исторіяˮ, еслибъ его геній дремалъ. Но, къ счастію, случилось — наоборотъ: „шпіона„ накрыли репортеры и хроникеры, растерзали его „на строчкиˮ и сдѣлали изъ онаго яичницу съ ветчиной. А закусивши въ ресторанѣ на счетъ „шахматнаго короляˮ, они съ новыми силами принялись за „гаванское свинствоˮ, съ позволенія сказать. Послѣдняя статья — чисто домашняго приготовленія, хотя и носитъ этикетъ Гаванны. Такія вещи у насъ дѣлаются часто, еще чаще чѣмъ въ Гаваннѣ сигары, и нечего удивляться, что чуткая пресса отнеслась ко „всему этомуˮ съ полнымъ рвеніемъ, не хуже „Телеграфнаго агентстваˮ...
Въ результатѣ, однако, репортеры-хроникеры спасли отечество и своимъ „крикомъˮ предупредили катастрофу, ибо врагъ въ образѣ критика, понимающаго толкъ въ апельсинахъ, былъ очень близокъ и уже подбирался къ зеленымъ листьямъ, украшающимъ голову нашей знаменитости.
Здѣсь то именно и слѣдовало воскликнуть — „какое вамъ дѣло, сударыня, до зеленыхъ листьевъ? ˮ
Сударыня Хавронья посрамлена, лавры уцѣлѣли, и наши пѣшки торжествуютъ!
Ученые люди всегда были разсѣянны, и съ ними сплошь и рядомъ бываютъ такіе курьезы, что, если жена не замѣтитъ, метеорологъ можетъ выйти на улицу, вмѣсто зонтика, съ половой щеткой, или, вмѣсто портфеля, захватить съ собою въ ученое собраніе — подушку! Въ особенности отличаются разсѣянностью нѣмецкіе ученые. Но у насъ то-же есть теперь, слава Богу, ученые. Намъ извѣстенъ даже такой случай, что археологъ, коего „Собраніе рѣдкостейˮ помѣщалось въ мѣстномъ клубѣ, принялъ разъ „вяземскій пряникъˮ, оставленный, вѣроятно, какой ни будь барышней на окнѣ, за рѣдкостный ископаемый камень — и занесъ это обстоятельство въ протоколъ съ выраженіемъ благодарности неизвѣстному жертвователю... За ученіе мы, конечно, должны благодарить нѣмцевъ. Отъ нихъ пошли наши „собственные ученыеˮ — и наши собственные курьезы. Первый „ученый курьезъˮ, какъ
извѣстно, приключился съ Митрофаномъ Проста новымъ, которымъ руководилъ иностранный профессоръ Вральманъ, вмѣсто того, чтобы править лошадьми. Хотя, по увѣренію Фонвизина, ошибка эта была исправлена — и m-r Вральманъ нашелъ свое мѣсто на козлахъ, но Митрофанъ отъ этого умнѣе не сталъ. И долго еще послѣ этого нѣмцы засѣдали у насъ и писали ученые трактаты, въ которыхъ никто ни бельмеса не понималъ!
Нѣмецкіе курьезы еще остались. Пишутъ у насъ еще и теперь ученые трактаты на иностранныхъ языкахъ — и, въ видѣ курьеза, наши ученые въ нихъ какъ будто ни бельмеса не понимаютъ. И такой курьезъ намъ поднесла недавно метеорологія.
Отсюда мораль — „вѣкъ живи, вѣкъ учисьˮ... ОБѢДЪ ВЪ ГУБЕРНСКОМЪ ЗЕМСКОМЪ
СОБРАНІИ.
(Сцена изъ Дантова ада). Какъ Уголино кушалъ Руджіэро,
Такъ съѣли членовъ Земской мы управы! Душа была намъ въ аппетитѣ мѣра,
Мы кушали и думали, что правы:
Къ чему, дескать, народъ сей безталантный? Ужасенъ былъ для насъ конецъ забавы:
Ѣда была ужъ черезчуръ пикантной! Мы на нее накинулись оплошно:
Теперь намъ всѣмъ невыразимо тошно!
Нить.
МАЛЕНЬКІЯ ДЕРЗОСТИ. Въ Маломъ театрѣ.
Рецензентъ и одинъ изъ публики.
— Подъ сей сценой, милсдарь, покоится прахъ «Тещи», г. Онэ.
— Какъ — «подъ сценой»?
— Да, вѣдь, она-же провалилась.
— Слышали, Плевако сдѣлался членомъ рыболовнаго кружка!
— Что-жь тутъ такого?... Адвокаты всегда были охотниками половить рыбку въ... водѣ.
— Какъ называется та оперетка, въ которой поютъ г-жа Зорина и г. Давыдовъ?
— Вѣроятно, «Пара гнѣдыхъ».
Какое впечатлѣніе произвели на публику «Сѣверные богатыри»?
— Вѣрите ли?! Всѣ даже разинули рты... — Да что вы?
— Дайте договорить... отъ зѣвоты!
— Зигфрида въ этомъ сезонѣ не поставятъ... — Жаль. Однимъ скучнымъ «Сѣвернымъ богатыремъ» было бы больше!
Въ близкомъ будущемъ. Объявленіе въ газетахъ:
Уѣзжая на нѣсколько дней по дѣламъ за границу, честь имѣю увѣдомить моихъ кліен
товъ, что
Я НЕ УДИРАЮ,
ввѣренныхъ мнѣ денегъ не растратилъ и
подлоговъ не совершалъ.
Московскій присяжный повѣренный такой-то.
Маркизъ Враль. ВОПЛЬ московскихъ извощиковъ.
(По поводу обузданія ихъ дикостей). Мы донынѣ жили весело,
Беззаботнѣй вольныхъ птицъ, А теперь носы повѣсило Все сословіе возницъ...
Насъ считаютъ за озорниковъ, Намъ-де надо приказать —
Не смущать бесѣдой дворниковъ, Съ экипажей не слѣзать...
Подъ запретомъ зазывательства: „Прокатайте четвертакъˮ...