Пятьдесятъ №№ въ годъ.
Подписка: годъ —7 р., 1/2 - года—4 р., съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 коп., съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почтоваго союза 12 р., внѣ союза—по особому тарифу. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: «Ледяной домъ . Полугодовые не имѣютъ права на премію.
у разносчиковъ по 20 коп.
Объявленія - 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза- уступка по соглашенію.
БУДИЛЬНИКЪ
Адресъ „Будильника :
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи —понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса - 30 коп.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 30 коп.,
послѣ 1 іюля — 80 коп.1895 г., — 12 ноября, № 44.
Адресъ редакціи: Москва, Тверская, д. Спиридонова.
ГОДЪ XXXI.ГОДЪ XXXI.
Объявленія для журнала „Будильникъ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, Л. и Э. Метцль и К⁰, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Сытова.
Къ этому № прилагается добавочныя 3/4 листа.
Слѣдующій иллюстрированный разсказъ см. въ № 45-мъ.
*
Человѣкъ! предъ рокомъ Грознымъ трепещи:
Если хочешь знанья, Счастья не ищи.
О томъ и о семъ,
Сезонъ драматурговъ, такъ сказать, ихъ масляница. Они пекутъ блины, то есть, стряпаютъ пьесы, не справляясь съ аппетитами публики.
Пьесы сотнями выбрасываются на театральный рынокъ безъ всякой пользы, даже для авторовъ.
«Современные» драматурги плодятся, какъ велосипедисты, съ которыми соперничаютъ въ усердіи по части проваловъ.
Одни шалятъ ножками, другіе—ручками.
Какъ велосипедисты устраиваютъ гонки, такъ драматурги гонятся за иностранными новинками.
Возьмутъ иностранную пьесу, привѣсятъ ярлыкъ, переименуютъ Матильду въ Матрену, а Гейнриха въ Гаврилу, и готово.
Пожалуйте, почтеннѣйшая публика. Если не смѣшно, можно подъ мышки пощекотать. Драма попадаетъ въ комическое положеніе, а публика въ драматическое.
*
Ревизія — самая популярная, извѣстная и почетная особа.
Она играетъ въ общественныхъ дѣлахъ роль древняго deus ex machina, являясь для финала.
И торжественно заканчиваетъ многія житейскія трагикомедіи.
Эта особа имѣетъ одинъ недостатокъ: она крайне любопытна.
Съ ней мирятся, какъ съ фатумомъ, даже не думаютъ о ней, пока не явится.
Или, именно, потому не думаютъ, что она любезно пожалуетъ въ свое время и подведетъ итоги.
При такихъ условіяхъ, конечно, для любознательной особы часто работы не оказывается — дѣло заранѣе обрабатываютъ на чистоту.
Когда-же членамъ ревизіонныхъ комиссій хочется поработать, то это часто считаютъ неделикатнымъ съ ихъ стороны и ревизія спѣшитъ умыть руки...
«Пришли, понюхали и ушли».
Они слагаютъ обязанности. Если нельзя
сдѣлать блага, уходятъ отъ зля. Но... кажется тутъ-бы поработать. Добродушные люди не переводятся.
*
Петербургскія дамы—предпріимчивый народъ.
Онѣ не сидятъ сложа руки: то письма пишутъ въ редакціи, то собранія устраиваютъ.
Дамскій клубъ—это послѣдняя затѣя прекраснаго пола.
Днемъ собираться въ пассажахъ и магазинахъ, вечеромъ—въ клубѣ.
Пока еще образованіе распространится, клубъ долженъ явиться нормальной школой для дамъ.
Тамъ будутъ взаимно обучаться, какъ обрабатывать противныхъ мужчинъ и держать мужей подъ башмакомъ.
Входъ мужчинамъ предусмотрительно запрещенъ: извѣстно, что, если подслушать интимную бесѣду двухъ дамъ, кучеръ покраснѣетъ.
Впрочемъ, мужья не въ претензіи: можетъ быть, наоборотъ, когда дамскій клубъ будетъ переполненъ, мужья станутъ дома сидѣть.
Нѣтъ худа безъ добра.
*
Кстати, немножко петербургской статистики.
Жителей въ Петербургѣ, по исчисленіямъ управы, больше милліона, и на нихъ въ годъ приходится 111,140 уголовныхъ и гражданскихъ дѣлъ.
Иначе, между 8 — 9 петербуржцами непремѣнно ссора или обида возникаетъ. Сварливый народъ.
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
(Къ характеристикѣ нашего пессимизма).
Въ одинъ прекрасный, какъ принято говорить, вечеръ я сидѣлъ дома и положительно не зналъ, что дѣлать. Читать было — нечего, потому что газетныя сплетни о театральныхъ мизерныхъ новинкахъ успѣли прочитаться рано утромъ; ѣсть— не хотѣлось, такъ какъ я недавно пообѣдалъ... Просто руки опускались,—вотъ какъ мнѣ было весело. Ужъ я и курилъ до головокруженія, и созерцалъ во всѣ окна московскіе ландшафты, причемъ всюду открывалась превосходная панорама взрытыхъ улицъ и переулковъ, по случаю канализаціи нашего родного города... Вздумалъ-было написать письмо старинному пріятелю въ Петербургъ, но правая рука моя еле нацарапала: «Милый другъ Викторъ Викторовичъ...» и даже не поставила восклицательный знакъ...
Однимъ словомъ, мною овладѣла какая-то сѣрая меланхолія, хотя причины тому не отыскивалось.
— Трудныя времена настали! наконецъ, догадался я. — И даже, сказать вѣрнѣе, мы теперь переживаемъ не времена, а безвременье... Да, да! Сто разъ, да! Что такое нашъ пресловутый «фенъ-де-сьекль» ? -— Богатства изсякли, банкротства умножились, квартиры вздорожали, а дома строятся на скверномъ цементѣ; къ продуктамъ первой необходимости нельзя приступиться, такъ они цѣною кусаются! Затѣмъ, ежели взять текущее безвременье съ точки другой, то окажется всюду
банкротство: таланты измельчали, бездарность расплодилась, наука пустилась въ мистицизмъ, а служенье чистому искусству посажено въ сумасшедшій домъ!.. О, tempora, о, mores!
И воскликнувъ такъ рѣшительно и безотрадно, я всталъ, одѣлся (захотѣлось по первому снѣжку обновить новое мѣховое пальтецо, купленное мною за 275 рубликовъ) и отправился—куда-нибудь развлечься.
Неподалеку жилъ мой двоюродный братъ Жоржъ Кубиковъ.
— Врядъ-ли онъ дома? подумалъ я, звонясь у параднаго подъѣзда. — Баринъ дома, Аѳанасій?
— Такъ точно, у себя-съ, отвѣчалъ мнѣ лакей, принимая пальто.—Здравствуйте, Сергѣй Николаевичъ!
— Кто тамъ? раздался голосъ моего двоюроднаго брата, и Жоржъ выглянулъ изъ-за портьеры. — Ба, Сережа! Очень радъ, иди скорѣе, монъ шеръ!
Я вошелъ и поздоровался. Кузенъ усадилъ меня поближе къ камину и началъ распрашивать, что новаго. Однако, несмотря на любезность Жоржа, я замѣтилъ, что онъ весьма мраченъ.
— Что новаго! меланхолически проговорилъ я.—Да ничего ровно... все по старому! Развѣ возможно въ наше безвременье ждать чего-нибудь свѣжаго и ободряющаго? Въ какіе дни мы живемъ? Сознайся, что были времена хуже, какъ сказалъ Некрасовъ, но не были подлѣй!
— Правда! воскликнулъ съ жаромъ мой двоюродный братъ.—Именно, голубчикъ, безвременье самое сквернѣйшее!!
— Да? Ты раздѣляешь мой взглядъ? обрадовался я, встрѣчая единомышленника въ двоюродномъ братѣ.
— Вполнѣ раздѣляю! сказалъ Жоржъ.— Одно только меня утѣшаетъ, что этому безвременью скоро конецъ!.. Какихъ-нибудь двѣтри недѣли,—и крышка!
— Какъ-такъ?! изумился я. — Что же можетъ измѣнить такъ быстро строй жизни и... нравственности?!
— А вотъ что: снѣгъ и морозъ! отвѣчалъ мой кузенъ.—То-есть, не нравственность они измѣнятъ, а угнетенное настроеніе духа!
— Я тебя, Жоржъ, не понимаю!..
— О, Господи! Да погляди ты на улицу: дождь, грязь, мокропогодье... Какъ тутъ поѣхать на велосипедѣ?!
— На ве-ло-си-пе-дѣ! протянулъ я.—Такъ ты вотъ о чемъ толкуешь!?..
— Отнюдь нѣтъ. Велосипедъ — сданъ въ архивъ до весны: по крайней мѣрѣ, дорожный велосипедъ. Но я говорю о конькахъ! Я, какъ тебѣ извѣстно, думаю тренироваться къ состязаніямъ конькобѣжцевъ, а на дворѣ какая-то изморозь... Вѣдь это безобразіе, октябрь мѣсяцъ, — а у насъ до послѣднихъ чиселъ порядочнаго снѣгу не выпало... Именно, безвременье! Ты очень мѣтко обозначилъ, монъ ами!
Я попробовалъ объяснить кузену, про что я мѣтко обозначалъ, но кузенъ замахалъ руками, назвалъ мои мысли «устарѣлой мерехлюндіей» и принялся показывать мнѣ новые шведскіе коньки, какіе-то особенные, дутые, необычайно рѣзвые на бѣгу...
Я посидѣлъ, выкурилъ папироску и пошелъ
Подписка: годъ —7 р., 1/2 - года—4 р., съ доставкой 8 р. и 4 р. 50 коп., съ перес. 9 р. и 5 р. За границу, въ предѣлахъ Почтоваго союза 12 р., внѣ союза—по особому тарифу. Годовые подписчики, добавляющіе одинъ рубль, получаютъ премію: «Ледяной домъ . Полугодовые не имѣютъ права на премію.
у разносчиковъ по 20 коп.
Объявленія - 25 к. строка петита. Болѣе 1 раза- уступка по соглашенію.
БУДИЛЬНИКЪ
Адресъ „Будильника :
Москва, Тверская, д. Спиридонова.
Пріемные дни редакціи —понедѣльникъ и четвергъ, отъ 3 до 5 час. На статьяхъ требуются подпись, адресъ и условія автора. Статьи безъ обозначенія условій считаются безплатными. Возвращеніе рукописей необязательно. Принятое для печати можетъ быть измѣняемо и сокращаемо, по усмотрѣнію редакціи.
Перемѣна адреса - 30 коп.; городского на иногородній — до 1 іюля 1 р. 30 коп.,
послѣ 1 іюля — 80 коп.1895 г., — 12 ноября, № 44.
Адресъ редакціи: Москва, Тверская, д. Спиридонова.
ГОДЪ XXXI.ГОДЪ XXXI.
Объявленія для журнала „Будильникъ принимаются исключительно въ Центральной конторѣ объявленій, Л. и Э. Метцль и К⁰, въ Москвѣ, на Мясницкой, д. Сытова.
Къ этому № прилагается добавочныя 3/4 листа.
Слѣдующій иллюстрированный разсказъ см. въ № 45-мъ.
*
Человѣкъ! предъ рокомъ Грознымъ трепещи:
Если хочешь знанья, Счастья не ищи.
О томъ и о семъ,
Сезонъ драматурговъ, такъ сказать, ихъ масляница. Они пекутъ блины, то есть, стряпаютъ пьесы, не справляясь съ аппетитами публики.
Пьесы сотнями выбрасываются на театральный рынокъ безъ всякой пользы, даже для авторовъ.
«Современные» драматурги плодятся, какъ велосипедисты, съ которыми соперничаютъ въ усердіи по части проваловъ.
Одни шалятъ ножками, другіе—ручками.
Какъ велосипедисты устраиваютъ гонки, такъ драматурги гонятся за иностранными новинками.
Возьмутъ иностранную пьесу, привѣсятъ ярлыкъ, переименуютъ Матильду въ Матрену, а Гейнриха въ Гаврилу, и готово.
Пожалуйте, почтеннѣйшая публика. Если не смѣшно, можно подъ мышки пощекотать. Драма попадаетъ въ комическое положеніе, а публика въ драматическое.
*
Ревизія — самая популярная, извѣстная и почетная особа.
Она играетъ въ общественныхъ дѣлахъ роль древняго deus ex machina, являясь для финала.
И торжественно заканчиваетъ многія житейскія трагикомедіи.
Эта особа имѣетъ одинъ недостатокъ: она крайне любопытна.
Съ ней мирятся, какъ съ фатумомъ, даже не думаютъ о ней, пока не явится.
Или, именно, потому не думаютъ, что она любезно пожалуетъ въ свое время и подведетъ итоги.
При такихъ условіяхъ, конечно, для любознательной особы часто работы не оказывается — дѣло заранѣе обрабатываютъ на чистоту.
Когда-же членамъ ревизіонныхъ комиссій хочется поработать, то это часто считаютъ неделикатнымъ съ ихъ стороны и ревизія спѣшитъ умыть руки...
«Пришли, понюхали и ушли».
Они слагаютъ обязанности. Если нельзя
сдѣлать блага, уходятъ отъ зля. Но... кажется тутъ-бы поработать. Добродушные люди не переводятся.
*
Петербургскія дамы—предпріимчивый народъ.
Онѣ не сидятъ сложа руки: то письма пишутъ въ редакціи, то собранія устраиваютъ.
Дамскій клубъ—это послѣдняя затѣя прекраснаго пола.
Днемъ собираться въ пассажахъ и магазинахъ, вечеромъ—въ клубѣ.
Пока еще образованіе распространится, клубъ долженъ явиться нормальной школой для дамъ.
Тамъ будутъ взаимно обучаться, какъ обрабатывать противныхъ мужчинъ и держать мужей подъ башмакомъ.
Входъ мужчинамъ предусмотрительно запрещенъ: извѣстно, что, если подслушать интимную бесѣду двухъ дамъ, кучеръ покраснѣетъ.
Впрочемъ, мужья не въ претензіи: можетъ быть, наоборотъ, когда дамскій клубъ будетъ переполненъ, мужья станутъ дома сидѣть.
Нѣтъ худа безъ добра.
*
Кстати, немножко петербургской статистики.
Жителей въ Петербургѣ, по исчисленіямъ управы, больше милліона, и на нихъ въ годъ приходится 111,140 уголовныхъ и гражданскихъ дѣлъ.
Иначе, между 8 — 9 петербуржцами непремѣнно ссора или обида возникаетъ. Сварливый народъ.
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
(Къ характеристикѣ нашего пессимизма).
Въ одинъ прекрасный, какъ принято говорить, вечеръ я сидѣлъ дома и положительно не зналъ, что дѣлать. Читать было — нечего, потому что газетныя сплетни о театральныхъ мизерныхъ новинкахъ успѣли прочитаться рано утромъ; ѣсть— не хотѣлось, такъ какъ я недавно пообѣдалъ... Просто руки опускались,—вотъ какъ мнѣ было весело. Ужъ я и курилъ до головокруженія, и созерцалъ во всѣ окна московскіе ландшафты, причемъ всюду открывалась превосходная панорама взрытыхъ улицъ и переулковъ, по случаю канализаціи нашего родного города... Вздумалъ-было написать письмо старинному пріятелю въ Петербургъ, но правая рука моя еле нацарапала: «Милый другъ Викторъ Викторовичъ...» и даже не поставила восклицательный знакъ...
Однимъ словомъ, мною овладѣла какая-то сѣрая меланхолія, хотя причины тому не отыскивалось.
— Трудныя времена настали! наконецъ, догадался я. — И даже, сказать вѣрнѣе, мы теперь переживаемъ не времена, а безвременье... Да, да! Сто разъ, да! Что такое нашъ пресловутый «фенъ-де-сьекль» ? -— Богатства изсякли, банкротства умножились, квартиры вздорожали, а дома строятся на скверномъ цементѣ; къ продуктамъ первой необходимости нельзя приступиться, такъ они цѣною кусаются! Затѣмъ, ежели взять текущее безвременье съ точки другой, то окажется всюду
банкротство: таланты измельчали, бездарность расплодилась, наука пустилась въ мистицизмъ, а служенье чистому искусству посажено въ сумасшедшій домъ!.. О, tempora, о, mores!
И воскликнувъ такъ рѣшительно и безотрадно, я всталъ, одѣлся (захотѣлось по первому снѣжку обновить новое мѣховое пальтецо, купленное мною за 275 рубликовъ) и отправился—куда-нибудь развлечься.
Неподалеку жилъ мой двоюродный братъ Жоржъ Кубиковъ.
— Врядъ-ли онъ дома? подумалъ я, звонясь у параднаго подъѣзда. — Баринъ дома, Аѳанасій?
— Такъ точно, у себя-съ, отвѣчалъ мнѣ лакей, принимая пальто.—Здравствуйте, Сергѣй Николаевичъ!
— Кто тамъ? раздался голосъ моего двоюроднаго брата, и Жоржъ выглянулъ изъ-за портьеры. — Ба, Сережа! Очень радъ, иди скорѣе, монъ шеръ!
Я вошелъ и поздоровался. Кузенъ усадилъ меня поближе къ камину и началъ распрашивать, что новаго. Однако, несмотря на любезность Жоржа, я замѣтилъ, что онъ весьма мраченъ.
— Что новаго! меланхолически проговорилъ я.—Да ничего ровно... все по старому! Развѣ возможно въ наше безвременье ждать чего-нибудь свѣжаго и ободряющаго? Въ какіе дни мы живемъ? Сознайся, что были времена хуже, какъ сказалъ Некрасовъ, но не были подлѣй!
— Правда! воскликнулъ съ жаромъ мой двоюродный братъ.—Именно, голубчикъ, безвременье самое сквернѣйшее!!
— Да? Ты раздѣляешь мой взглядъ? обрадовался я, встрѣчая единомышленника въ двоюродномъ братѣ.
— Вполнѣ раздѣляю! сказалъ Жоржъ.— Одно только меня утѣшаетъ, что этому безвременью скоро конецъ!.. Какихъ-нибудь двѣтри недѣли,—и крышка!
— Какъ-такъ?! изумился я. — Что же можетъ измѣнить такъ быстро строй жизни и... нравственности?!
— А вотъ что: снѣгъ и морозъ! отвѣчалъ мой кузенъ.—То-есть, не нравственность они измѣнятъ, а угнетенное настроеніе духа!
— Я тебя, Жоржъ, не понимаю!..
— О, Господи! Да погляди ты на улицу: дождь, грязь, мокропогодье... Какъ тутъ поѣхать на велосипедѣ?!
— На ве-ло-си-пе-дѣ! протянулъ я.—Такъ ты вотъ о чемъ толкуешь!?..
— Отнюдь нѣтъ. Велосипедъ — сданъ въ архивъ до весны: по крайней мѣрѣ, дорожный велосипедъ. Но я говорю о конькахъ! Я, какъ тебѣ извѣстно, думаю тренироваться къ состязаніямъ конькобѣжцевъ, а на дворѣ какая-то изморозь... Вѣдь это безобразіе, октябрь мѣсяцъ, — а у насъ до послѣднихъ чиселъ порядочнаго снѣгу не выпало... Именно, безвременье! Ты очень мѣтко обозначилъ, монъ ами!
Я попробовалъ объяснить кузену, про что я мѣтко обозначалъ, но кузенъ замахалъ руками, назвалъ мои мысли «устарѣлой мерехлюндіей» и принялся показывать мнѣ новые шведскіе коньки, какіе-то особенные, дутые, необычайно рѣзвые на бѣгу...
Я посидѣлъ, выкурилъ папироску и пошелъ