которой напоминала голову индюка, поѣздъ началъ спускаться на тормозахъ, инженеры замолчали и глядѣли въ окно на лиловые отроги. Сразу стало темно, потомъ еще темнѣе и зажглось электричество. Поѣздъ глухо застучалъ въ туннелѣ, пришлось поднять окно, чтобы не задохнуться въ паровозномъ дыму.
Миновали еще два туннеля и сталъ виденъ далеко вверху путь, по которому ѣхали нѣсколько минутъ назадъ. .
Въ Туапсе Бѣляева ожидалъ автомобиль и побѣжалъ онъ, покачиваясь и быстро извиваясь, вдоль моря. Когда пріѣхали въ поселокъ, гдѣ жили Кушакевичи, инженеръ почувствовалъ, что здѣсь, за работой, будетъ больше отдыха, чѣмъ въ Москвѣ, во время отпуска.
Аня лѣниво протянула руку и такъ же лѣниво пропѣла:
— Наконецъ-то вы явились...
Зина была на берегу моря и вернулась только къ ужину. Въ комнатѣ уже горѣлъ огонь, но было видно, какъ дѣвушка покраснѣла и какъ обрадовались ея глаза. Она ничего не ѣла и не говорила, только искоса поглядывала. Самъ Кушакевичъ былъ въ этотъ разъ дома и показался инженеру добрымъ и умнымъ, почти геніальнымъ человѣкомъ, а его хлопотунья жена—прекрасною матерью и чуткой женщиной. Послѣ ужина вышли на веранду. Бѣляевъ увидѣлъ на зеленомъ небѣ съ правой стороны молодой мѣсяцъ и громко сказалъ:
— Смотрите, какой онъ нѣжный и блестящій...
— А я видала его еще раньше васъ, и тоже съ правой стороны,—сказала Зина, смутилась и убѣжала. Было слышно, какъ заигралъ рояль и она запѣла:
«Въ тѣни за-думчи-ва-го са-ада...» «Какъ она похорошѣла»—подумалъ Бѣляевъ, и какъ я этого не замѣчалъ прежде?
Аня ушла въ свою комнату, зажгла лампу подъ зеленымъ абажуромъ и раскрыла книгу, кажется, ту самую, которую читала въ день отъѣзда Бѣляева въ отпускъ. Мать Ани и Зины искала ключи.
Инженеръ спустился съ веранды въ крохотный садикъ, въ которомъ росли двѣ чинары и нѣсколько кипарисовъ. Здѣсь на скамеечкѣ было еще уютнѣе, виднѣлся зеленый колпакъ лампы, чуть различался бѣлый домикъ, а за нимъ подымались горы, и неровности ихъ ярко вычерчивались на звѣздномъ небѣ.
Слѣва вздыхало море.
Не хотѣлось двигаться. Въ кустахъ промелькнула свѣтящаяся мушка, за ней другая, третья, точно искры изъ паровоза, кружились и переплетались онѣ яркія и въ то же время невидимыя. Одна такая коснулась руки Бѣляева, онъ почувствовалъ уколъ электрическаго разряда, вздрогнулъ и подумалъ:
«Какая прелесть, это не то, что наши Ивановы червячки».
Когда потухла лампа въ гостиной, инженеръ вынулъ часы, зажегъ спичку и увидѣлъ, что уже первый часъ. По каменной лѣсенкѣ онъ вернулся къ дому и, чтобы никого не тревожить, хотѣлъ пройти черезъ кухню. Ставня въ одномъ изъ оконъ не была закрыта и Бѣляевъ невольно увидѣлъ стоявшую передъ зеркаломъ Зину. Полураздѣтая, она причесывалась, затѣмъ отошла, опять вернулась и начала заворачивать на вискахъ волосы въ папильотки. Сдерживая дыханіе, Бѣляевъ заставилъ себя отойти отъ окна, и когда вернулся въ комнату, долго не зажигалъ огня и сидѣлъ на кровати, не двигаясь.
На слѣдующій день былъ большой праздникъ и работы на пути не производились. Солнце жгло съ девяти часовъ утра. За утреннимъ чаемъ присутствовала одна Зина; она медленными глотками пила молоко и какъбудто особенно внимательно и въ первый разъ глядѣла на Бѣляева. Не говорили, по было ясно, что оба думаютъ другъ о другѣ. И заспанная, и не совсѣмъ еще причесанная Зина казалась ужасно красивой. Инженеръ ощущалъ въ себѣ власть этой красоты. Радость сплеталась съ ужасомъ. Невольно хотѣлось уйти,—притормозить желаніе высказать все то, что просило сердце.
Бѣляевъ не допилъ своего стакана и опять вернулся въ свою комнату, затворилъ ставни и въ полутьмѣ заставилъ себя написать длинное письмо Катѣ. Оно вышло не совсѣмъ искреннимъ и не хотѣлось описывать какой онъ видѣлъ сонъ въ вагонѣ. Инженеръ взялъ второй листъ бумаги и написалъ еще письмо гимназическому товарищу Забудскому — одинокому человѣку, пережившему большую семейную драму и служившему въ далекомъ уѣздномъ городкѣ.
Исповѣдываясь другу, Бѣляевъ подробно разсказывалъ о своемъ пребываніи въ Москвѣ и о томъ, что съ Катей переживалъ однѣ только физическія радости, но что теперь любитъ другую дѣвушку, вдвое его млад
шую, дочъ своего хозяина, боится самъ себѣ вѣрить и мечтаетъ объ одномъ: поскорѣе уѣхать отъ соблазна... Что работы на пути близятся къ концу и какъ только закончится осмотръ дороги, онъ сейчасъ же убѣжитъ съ «погибельнаго Кавказа»...
Въ комнатѣ было душно и парно. Инженеръ запечаталъ письма и подумалъ, что хорошо будетъ выкупаться, взялъ мохнатую простыню, надѣлъ фуражку и пошелъ . къ морю. Дверь въ купальню была незаперта. Бѣляевъ сѣлъ на скамейкѣ, разстегнулъ китель и рѣшилъ сперва остыть. Вода плескалась по обросшимъ мхомъ ступенькамъ. Хотѣлось не двигаться и думать о Зинѣ. Черезъ пять минутъ на доскахъ послышались мелкіе шажки и вошла сама Зина, айкнула и остановилась въ дверяхъ.
— Я еще не раздѣтъ, ничего..— сказалъ Бѣляевъ.
- Ну, если вы пришли первый, такъ и купайтесь первый,—пробормотала она и густо покраснѣла.
- Я тоже могу обождать,—отвѣтилъ инженеръ и подумалъ: «это она угадала мои мысли и потому пришла: радіотелеграфъ». И сейчасъ же спросилъ:
— Развѣ вы всегда въ это время купаетесь?
— Нѣтъ, я купаюсь очень рано, а сегодня проспала...
Огонь солнца проходилъ сквозь ткань розоваго поньюара и вся точеная фигурка Зины вырисовывалась.
Нѣтъ, вы купайтесь первый!— настойчиво сказала она, взмахнула полотенцемъ и убѣжала.
Бѣляевъ почувствовалъ, какъ у него вдругъ пересохло во рту и мысленно спросилъ самого себя: «Это любовь или не любовь?»...
Быстро раздѣлся и радостно бросился въ море. Фыркая, плавалъ въ соленой водѣ, и когда снова одѣлся, сталъ вдругъ весь спокойный и свѣжій, и когда опять встрѣтилъ Зину, улыбнулся ей, какъ ребенку. Затѣмъ пошелъ на почту и самъ опустилъ письмо, посидѣлъ на набережной въ кофейной, просмотрѣлъ газету и вернули, къ обѣду.
До самаго вечера онъ разсматривалъ чертежи и планы работъ и читалъ служебную переписку. Легъ спать очень рано и сказалъ самому себѣ, что завтра нужно встать въ четыре часа и объѣхать на дрезинѣ весь участокъ.
Дорожный мастеръ былъ человѣкъ талантливый и не лѣнивый, и когда Бѣляевъ осмотрѣлъ сдѣланное, то