ТЕАТР
ИЗ КНИГИ „ПУШКИН В ТЕАТРАЛЬНЫХ КРЕСЛАХ .
(Окончание).
К прославленным корифеям сцены относились в то время не без некоторого почтения. Но остальная актерская масса вызывала к себе со стороны общества явное презрительное отношение. В актере еще видели остатки скомороха, ярмарочного лицедея или бродячего комедианта, созданного на потеху „порядочных людей“. Культурный европеец Вигель мог в то время свободно заменить термин „актерский мир“ сочным речением „закулисная сволочь“. Эти худородные отщепенцы сцены в глазах тогдашнего зрителя мало чем отличались от дрессированных животных или придворных шутов. Их постоянно ставили в самое унизительное положение. Так, например, вошло в обычай, что бенефицианты развозили по городу билеты на свой спектакль, раздавая лично завлекательные афиши и принимая подачки от всевозможных „милостивцев .
Были тогда в нашей драматической, оперной и балетной труппах, рассказывает современник, несколько почтенных отцов семейств, которые, отправляясь на эти унизительные промыслы, облекались в шутовские костюмы, в париках, с разрисованными физиономиями. Мало того, брали с собою своих ребятишек, наряженных в русские или цыганские платья и заставляли их плясать под аккомпанимент гитары или торбона. Эта конкуренция с шарманщиками или уличными гаэрами удавалась и артистам императорских театров. Никому из них это не казалось ни дико, ни оскорбительно. Одна мемуаристка вспоминает видного петербургского комика, который вползал на четвереньках к купцам-театралам, положив билет себе на лысую голову.
Если общество относилось к актеру с надменной презрительностью, власть применяла к нему меры беспощадной жестокости. За малейшее ослушание актеров заключали в казематы Петропавловской крепости, как это было с знаменитым Каратыгиным, посмевшим присесть в присутствии директора императорских театров: их сажали в подвальные солдатские караулки театральных зданий, препровождали в полицейские арестные дома. По самым простым вопросам текущего репертуара, за неизбежные в общей художест
венной работе возражения и особые мнения, артист рисковал угодить в исправительную яму. Смирительные дома и съезжие постоянно угрожали актеру за каждое проявление самостоятельного суждения.
Несколько иным было отношение к актрисам. Гвардейская молодежь и представители сановной знати смотрели на артисток, как на обширный гинекей, отличающийся от крепостного гарема лишь своим блеском, утонченностью и богатством выбора. Воспитанницы театральных училищ танцовщицы, фигурантки, статистки и корифейки „первые сюжеты в комедии и драме—все они служили предметом вожделений, страсти и бесчисленных романтических авантюр с запутанными интригами, смелыми похищениями и кровавыми поединками.
Театральность властно врывалась тогда в любовные нравы. В этом лшний раз
О. О. Третьякова в роли Сагадат.
Пролеткино.„Мусульманка “.
ИЗ КНИГИ „ПУШКИН В ТЕАТРАЛЬНЫХ КРЕСЛАХ .
(Окончание).
К прославленным корифеям сцены относились в то время не без некоторого почтения. Но остальная актерская масса вызывала к себе со стороны общества явное презрительное отношение. В актере еще видели остатки скомороха, ярмарочного лицедея или бродячего комедианта, созданного на потеху „порядочных людей“. Культурный европеец Вигель мог в то время свободно заменить термин „актерский мир“ сочным речением „закулисная сволочь“. Эти худородные отщепенцы сцены в глазах тогдашнего зрителя мало чем отличались от дрессированных животных или придворных шутов. Их постоянно ставили в самое унизительное положение. Так, например, вошло в обычай, что бенефицианты развозили по городу билеты на свой спектакль, раздавая лично завлекательные афиши и принимая подачки от всевозможных „милостивцев .
Были тогда в нашей драматической, оперной и балетной труппах, рассказывает современник, несколько почтенных отцов семейств, которые, отправляясь на эти унизительные промыслы, облекались в шутовские костюмы, в париках, с разрисованными физиономиями. Мало того, брали с собою своих ребятишек, наряженных в русские или цыганские платья и заставляли их плясать под аккомпанимент гитары или торбона. Эта конкуренция с шарманщиками или уличными гаэрами удавалась и артистам императорских театров. Никому из них это не казалось ни дико, ни оскорбительно. Одна мемуаристка вспоминает видного петербургского комика, который вползал на четвереньках к купцам-театралам, положив билет себе на лысую голову.
Если общество относилось к актеру с надменной презрительностью, власть применяла к нему меры беспощадной жестокости. За малейшее ослушание актеров заключали в казематы Петропавловской крепости, как это было с знаменитым Каратыгиным, посмевшим присесть в присутствии директора императорских театров: их сажали в подвальные солдатские караулки театральных зданий, препровождали в полицейские арестные дома. По самым простым вопросам текущего репертуара, за неизбежные в общей художест
венной работе возражения и особые мнения, артист рисковал угодить в исправительную яму. Смирительные дома и съезжие постоянно угрожали актеру за каждое проявление самостоятельного суждения.
Несколько иным было отношение к актрисам. Гвардейская молодежь и представители сановной знати смотрели на артисток, как на обширный гинекей, отличающийся от крепостного гарема лишь своим блеском, утонченностью и богатством выбора. Воспитанницы театральных училищ танцовщицы, фигурантки, статистки и корифейки „первые сюжеты в комедии и драме—все они служили предметом вожделений, страсти и бесчисленных романтических авантюр с запутанными интригами, смелыми похищениями и кровавыми поединками.
Театральность властно врывалась тогда в любовные нравы. В этом лшний раз
О. О. Третьякова в роли Сагадат.
Пролеткино.„Мусульманка “.