Отдела хотели подчеркнуть свое внимание к проявлениям искусства многоязычных народностей СССР; однако следует признать, что экспонаты этого отдела, свидетельствовавшие об обилии богатых и полно бьющих источниках народного творчества, мало вязались со стилем павильона: в этой ультра — современной постройке быть может было бы целесообразнее разместить экспонаты характеризующие рост нашей городской культуры: театр, архитектуру, плакат и т. д., вот почему отдел книги, организованный Госиздатом, расположенный в верхнем этаже павильона, казался таким уместным.
Удачная декорация комнаты Госиздата принадлежала И. Рабиновичу, известному Москве по театральным постановкам; он сумел превосходно связать декорацию помещения с архитектурой павильона, использовав все возможности ею создаваемые. В устройстве книжных полок, столов, прилавков, передвижных щитов для прикрепления плакатов, И. Рабинович дал много свежего и остроумного. Красные, серые, желтые тона раскраски сочетаясь с зеленью деревьев, глядящих сквозь стеклянные стены, создавали бодрый и радостный эффект.
И содержание комнаты Госиздата, свидетельствуя об одном из самых замеча
тельных наших усилий, живо интересовало иностранцев: комната почти всегда была переполнена посетителями. Материал, организованный по отделам (художественные издания, детская книга, популярная литература, Ленинский угол, плакат, литература национальностей и т. д.), был легко усвояем и поднесен был интересно и ярко. Нужно быть справедливым к себе: уступая заграничным изданиям в дешевизне, в качестве бумаги и других технических моментах, мы часто превосходим художественным оформлением книги, остротою подхода, броскостью обложки, характером иллюстраций, расположением шрифта и т. д. Смелое привлечение Госиздатом не только зарекомендовавших себя художников старшего поколения, но и молодежи, дало свои плоды. Созданная энергией И. Ионова комната Госиздата должна быть признана одним из самых поучительных моментов нашего Отдела.
В Большом дворце СССР имел пять очень больших смежных зал и длинные навесные галлереи над лестницей; громадные сараи Дворца были совершенно преображены остроумной распланировкой и декорацией Радченко, Штеренберга и Полякова.
Терновец.
(Окончание следует).
МХАТ. „НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ”.
Возобновленный художественниками „Мудрец остается одним из неувядающих праздников нашего классического театра. Ансамбль из первачей, музейные симовские интерьеры при живом до сих пор тексте, создают прочный успех этому спектаклю. Это один из тех спектаклей, в которых МХАТ’у удалось уравновесить плоть театра с идеями и образами пьесы. Как ни странно, но многое из того, над чем смеялся Островский, живо и в современной Москве. Разница только в том, что Турусины занимаются антропософией, Мамаевы разъезжают с лекциями по Союзу, а Крутицкие ворчат не на 61-й год, а на 17-й.
Всем этим объясняется живой рефлекс и овации, которые „Мудрец встретил в зрительном зале.
Глумова играл Качалов. При мастерском сценарии „Мудреца в роли Глумова все-таки есть недостаток: в экспозиции
этой роли Островский не дает Глумову ни слов, ни дел, которые предсказали бы в нем почти Чацкого, каким является Глумов в финале. Автохарактеристика Глумова в первом акте:—„я зол, умен и завистлив —недостаточна, но она единственный базис для построения роли потому, что обычный подход к этой роли с ударением на молодости и обязательности Глумова делает финал фальшивым. Качалов играет прежде всего умника, и потому его Глумов интересен и убедителен.
Станиславский, Леонидов, Лужский и Москвин достигают полной воплощенности образов Островского, ни на минуту не выходя из пределов роли. Такие моменты, как объяснение в любви Крутицкого или его марш (Станиславский), как мамаевский мандат Глумову на Клеопатру, или его взгляд в окно при фразе:—„завтра поедем к Турусиной (Лужский), как городулинская апология Глумова в финале (Леони