Въ концѣ августа.
Ночь безъ луны и звѣздъ; темная, какъ совѣсть удаленнаго съ поста бюрократа. Дачникъ Иванъ Ивановичъ бредетъ къ себѣ на дачу въ Горѣлый Пень, шлепаетъ по лужамъ и думаетъ съ тоской:
— Ни луны, ни звѣздъ и ни одного фонаря! Ночь самая экспропріаторская.
Попавъ ногой во что-то чрезвычайно мокрое, Иванъ Ивановичъ останавливается и видитъ лужу широкую, какъ Москва-рѣка.
— Брр...—говоритъ онъ. - Чуть было не влѣзъ. Недаромъ сюда извозчики не ѣхали: „намъ, — говорятъ, — сударь, жизнь-то еще не надоѣла. Въ вашей сторонкѣ и самъ утопнешь и животину потопишь въ грязи . Ну, сторона! Ну, грязь. Ну, тьма египетская. Перепрыгнуть, что-ли?
Лужѣ не видно конца.
Къ счастію заборъ съ одной стороны оказывается рѣшетчатымъ; дачникъ становится на поперечное звено и, вися надъ лужей, по звену, какъ по Чортову мосту, перебирается на другую сторону.
Дойдя до своей дачи, дачникъ отворяетъ калитку, цѣпляется за высокій порожекъ — раньше порожка не было—хлопаетъ калиткой, и слышитъ на темномъ балконѣ незнакомые голоса.
— Петръ Михайловичъ, у тебя заряженъ револьверъ?—тихо спрашиваетъ женскій голосъ.
— Два револьвера! — такъ-же тихо отвѣчаетъ мужской.
— Всѣми пулями?
— Всѣми двѣнадцатью пулями.
— Ты слышалъ, калитка хлопнула? — Еще-бы не слыхать!
— Какъ подойдутъ, ты прямо стрѣляй, Петръ Михайловичъ. Нечего съ ними миндальничать: это, навѣрно, экспропріаторы. — Кому-же еще быть?!
— Стрѣляй изъ обоихъ револьверовъ.
— Прямо рѣшетъ изъ каналій надѣлаю! А ты въ свистокъ послѣ выстрѣловъ свисти: пусть дачные сторожа бѣгутъ добивать иль ловить остатки. Навѣрно, ихъ не два, а штуки три иль четыре.
Иванъ Ивановичъ останавливается и отираетъ мгновенно выступившій у него на лбу потъ.
— Неужели на чужую дачу попалъ? — бормочетъ онъ въ страхѣ, при чемъ зубы его выбиваютъ барабанную дробь.— Безъ сомнѣнія. Гдѣ я? Что это за дача? О, тьма египетская!
Медленно поворачивая назадъ, онъ ощупью добредаетъ до калитки.
— Испугались! — долетаетъ до Ивана Ивановича радостный шепотъ. — Слышишь, назадъ побрели, поганцы. Догадались, что здѣсь на ихъ крикъ „руки вверхъ! руки отвѣтятъ имъ градомъ пуль. Такъ-то лучше!
— Бррр... На волосъ отъ смерти былъ! — съ ужасомъ думаетъ Иванъ Ивановичъ за калиткой.— Еще-бы одинъ шагъ и—револьверная пуля, да не одна, двѣнадцать револьверныхъ пуль.
Шагахъ въ десяти показывается темная фигура. — Милостивый государь!—бросается навстрѣчу къ ней Иванъ Ивановичъ, — позвольте спросить, какъ пройти на Пѣтуховскую дачу.
— Тссс... — говоритъ фигура. — Ни съ мѣста! У васъ есть револьверъ? — Нѣтъ.
— А у меня есть... Маузера... ручной пулеметъ, И предупреждаю, что я безъ промаха попадаю въ туза. По этому, отойдите къ сторонкѣ и не двигайтесь, пока я пройду. Малѣйшее движеніе и едва-ли вамъ придется искать какую-нибудь дачу...
Иванъ Ивановичъ съеживается, старается не дышать, фигура съ пулеметомъ проходитъ мимо и исчезаетъ во мракѣ ночи.
— Кажется, здѣсь? Ежели не здѣсь, то ужъ я и не знаю, куда мнѣ итти?—говоритъ Иванъ Ивавичъ черезъ четверть часа, стоя какъ будто передъ своей дачей.— Да, нѣтъ, здѣсь. Вонъ и сторожка дворника. Вонъ и балконъ. Но что это?
Волоса шевелятся на головѣ дачника: съ темнаго балкона доносится звукъ поцѣлуевъ.
— Опять на чужую дачу попалъ! — съ отчаяніемъ думаетъ Иванъ Ивановичъ. — Цѣлуются. Ежели-бы моя дача была, у меня не стали-бы цѣловаться. У меня некому цѣловаться. Машенька только со мной можетъ цѣловаться, ни сестеръ, ни братьевъ у нея нѣтъ, да къ тому-же она, по всей вѣроятности, давно почиваетъ. Умора! Шелъ на свою дачу, а попалъ на чужое рандеву. Смѣшнѣе и не выдумаешь. Чу, говорятъ...
Дачникъ слушаетъ: „у калитки кто-то ходитъ , — долетаетъ до дачника. „Ну, кому тамъ ходить? Это тебѣ кажется, милый ...
— Тьфу, навожденіе!—отплевывается дачникъ.— И голосъ похожъ на Машенькинъ голосъ. Но, конечно, она давно спитъ. Однако, куда-же теперь итти? Вправо, влѣво, впередъ, назадъ? А тьма-то, тьма-то какая?! Хоть-бы встрѣтить кого-нибудь. Кажется, экспропріатору и тому обрадуешься. Бомбисту, тьфу, и тому будешь радъ.
Ночной вѣтеръ уныло шелеститъ верхушками желтыхъ березъ.
— Голубчикъ, родимый, будь отцомъ-благодѣтелемъ, скажи, какъ мнѣ, на Пѣтуховскую дачу пройти! - любовно упрашиваетъ Иванъ Ивановичъ
черезъ четверть часа что-то темное, похожее на закутаннаго въ тулупъ сторожа, всматривается и съ ожесточеніемъ плюетъ: это только кустъ!
Отчаяніе охватываетъ дачника.
— „Караулъ развѣ закричать?—думаетъ онъ.— Да нѣтъ, невозможно. Во - первыхъ, никто не явится, дачники почти всѣ посъѣхали, а во-вторыхъ, если сторожа прибѣгутъ, за алкоголика примутъ, за пьяницу, скандалъ можетъ выйти, до начальства слухи дойдутъ. Невозможно! Но... Боже мой гдѣ-же мнѣ ночевать? Неужели подъ открытымъ небомъ, на мокрой травѣ?
Онъ садится на кочку, возлѣ забора, обхватываетъ руками колѣна и помутившимся взглядомъ смотритъ вверхъ. Но тамъ, кромѣ тучъ, ничего.
— Титулярный совѣтникъ, семейный человѣкъ, долженъ ночевать, какъ собака, подъ заборомъ! Впрочемъ, нѣтъ: собака счастливѣе меня: у нея есть для ночлега конура...
Изъ темныхъ тучъ начинаетъ накрапывать дождикъ.
А Л.
„Маргарита“
„Она бесѣдуетъ съ луной ... (Изъ „Фауста ).
Кажется, изъ Фета.
I.
„Я пришелъ къ тебѣ съ привѣтомъ , Крошка, твой нарушивъ сонъ... (И принесъ тебѣ при этомъ
Превосходный „ Смитъ-Вессонъ ). * *
*
Раньше сердце было цѣло,
Но разбито въ мигъ тобой...
(Посмотри, какъ бьетъ съ прицѣла, Что за вѣрность, что за бой!)
* *
*
Не излить и во ста томахъ Мнѣ любовный пылъ и жаръ...
(Съ нимъ совсѣмъ не мыслимъ промахъ! Замѣчательный ударъ !!)
II.
„Облакомъ волнистымъ Пыль встаетъ вдали ;
Стражники-ль, казаки-ль, Не видать въ пыли...
I. Ижица и m-lle Тpaтaтa.
(Правдивое сказаніе).
Въ одинъ прекрасный день Лопоуховцы увидали на заборахъ, стѣнахъ домовъ, деревьяхъ бульвара и на другихъ пунктахъ своего города яркіе, всѣми цвѣтами радуги блещущіе, анонсы мѣстнаго увеселительнаго „сада и театра .
Вотъ что было сквернымъ шрифтомъ напечатано на этихъ привлекательныхъ бумагахъ:
„Съ дозволевія начальства и т. д... въ непродолжительномъ времени выходъ всемірно-извѣстной дѣвицы Терезы Тратата, съ ея дрессированными хищными звѣрями, разной наизлѣйшей въ мірѣ породы, какъ-то: львами, тиграми, леопардами, волками, крокодилами и пр. Всѣ эти представители хищнаго царства пойманы собственноручно братомъ m-lle Тратата въ непроходимыхъ дебряхъ, пустыняхъ и водныхъ бассейнахъ земного шара; насколько опасенъ былъ подвигъ г. Тратата, можно судить по тому, что въ настоящее время онъ лежитъ, покрытый ранами и съ отгрызенными руками, на излѣченіи въ главной больницѣ города Парижа, и положеніе его признано почти безнадежнымъ. Дирекція сада и театра не щадила средствъ для приглашенія этой всемірно-извѣстной укротительницы и надѣется, что публика, движимая благородной любознательностью, не откажетъ ей въ посѣщеніи сада и тѣмъ, хотя въ малой степени, возмѣститъ грандіозныя затраты... Администраторъ Ижица .
— Молодецъ Ижица!..
— То-то, онъ въ послѣднее время ходилъ задумчивый, повѣся носъ, и то и дѣло бѣгалъ на почту... Знать, состоялъ въ перепискѣ съ этой дѣвицей...
— Молчалъ, молчалъ... да—и на поди,—какую штуку отмочилъ!..
— Звѣри—звѣрями, а интересно знать, каковы у барышни атуры. Не грѣшно-бы было отъ тоски-печали и скверныхъ дѣлъ малость пофлиртовать.
Лопоуховскъ зашевелился, загалдѣлъ... Позастоявшемуся болоту пробѣжала зыбь... Жизнь, потерявшаяся въ чортъ знаетъ какомъ уголкѣ Россіи, проснулась.
Черезъ недѣлю по городу пестрѣли новые анонсы; они были лаконичны, но въ малыхъ словахъ несли великую вѣсть:
„М-lle Тратата вчера пріѣхала въ нашъ городъ и, по необходимомъ отдыхѣ, будетъ имѣть честь и т. д...
Билеты брались на расхватъ не только на первое, но и на послѣдующія девять представленій, на которыя была приглашена дѣвица Тратата.
Такого количества кредитныхъ бумажекъ, золота и прочихъ денежныхъ знаковъ никогда не видала жалкая, ободранная конурка, носившая громкое названіе кассы „сада и театра .
Кассиръ совсѣмъ потерялъ голову и взялъ къ себѣ въ помощники сына соборнаго звонаря.
Наконецъ, насталъ день; наконецъ, насталъ часъ... Когда солнце уже поплыло къ западу и стало погружаться въ невѣдомыя бездны, когда его золотисто-желтые лучи прощальнымъ привѣтомъ скользнули по вершинамъ деревъ,—собравшаяся у воротъ „сада и театра толпа прочла слѣдующее писаное извѣщеніе, бѣлѣвшее на темномъ стволѣ старой липы:
„По случаю смерти брата m-lle Теревы Тратата, вѣсть о которой принесена только что полученной срочной депешей, артистка экстренно выѣхала въ Парижъ, сопровождаемая г. Ижицей. Послѣдній надѣется, что почтенная публика достойно оцѣнитъ его сочувствіе горю безутѣшной сестры и не будетъ въ претензіи за маленькое безпокойство. Билеты, взятые на гастроли m-lle Тратата, дѣйствительны и на будущее время .
У кассы происходило нѣчто неописуемое, а посему и описать это я безсиленъ...
Лопоуховцы прокляли г. Ижицу; но я увѣренъ, что, если въ ихъ городъ заѣдетъ г. Ѳита, они опять пойдутъ брать билеты...
Petit Victor.
Ночь безъ луны и звѣздъ; темная, какъ совѣсть удаленнаго съ поста бюрократа. Дачникъ Иванъ Ивановичъ бредетъ къ себѣ на дачу въ Горѣлый Пень, шлепаетъ по лужамъ и думаетъ съ тоской:
— Ни луны, ни звѣздъ и ни одного фонаря! Ночь самая экспропріаторская.
Попавъ ногой во что-то чрезвычайно мокрое, Иванъ Ивановичъ останавливается и видитъ лужу широкую, какъ Москва-рѣка.
— Брр...—говоритъ онъ. - Чуть было не влѣзъ. Недаромъ сюда извозчики не ѣхали: „намъ, — говорятъ, — сударь, жизнь-то еще не надоѣла. Въ вашей сторонкѣ и самъ утопнешь и животину потопишь въ грязи . Ну, сторона! Ну, грязь. Ну, тьма египетская. Перепрыгнуть, что-ли?
Лужѣ не видно конца.
Къ счастію заборъ съ одной стороны оказывается рѣшетчатымъ; дачникъ становится на поперечное звено и, вися надъ лужей, по звену, какъ по Чортову мосту, перебирается на другую сторону.
Дойдя до своей дачи, дачникъ отворяетъ калитку, цѣпляется за высокій порожекъ — раньше порожка не было—хлопаетъ калиткой, и слышитъ на темномъ балконѣ незнакомые голоса.
— Петръ Михайловичъ, у тебя заряженъ револьверъ?—тихо спрашиваетъ женскій голосъ.
— Два револьвера! — такъ-же тихо отвѣчаетъ мужской.
— Всѣми пулями?
— Всѣми двѣнадцатью пулями.
— Ты слышалъ, калитка хлопнула? — Еще-бы не слыхать!
— Какъ подойдутъ, ты прямо стрѣляй, Петръ Михайловичъ. Нечего съ ними миндальничать: это, навѣрно, экспропріаторы. — Кому-же еще быть?!
— Стрѣляй изъ обоихъ револьверовъ.
— Прямо рѣшетъ изъ каналій надѣлаю! А ты въ свистокъ послѣ выстрѣловъ свисти: пусть дачные сторожа бѣгутъ добивать иль ловить остатки. Навѣрно, ихъ не два, а штуки три иль четыре.
Иванъ Ивановичъ останавливается и отираетъ мгновенно выступившій у него на лбу потъ.
— Неужели на чужую дачу попалъ? — бормочетъ онъ въ страхѣ, при чемъ зубы его выбиваютъ барабанную дробь.— Безъ сомнѣнія. Гдѣ я? Что это за дача? О, тьма египетская!
Медленно поворачивая назадъ, онъ ощупью добредаетъ до калитки.
— Испугались! — долетаетъ до Ивана Ивановича радостный шепотъ. — Слышишь, назадъ побрели, поганцы. Догадались, что здѣсь на ихъ крикъ „руки вверхъ! руки отвѣтятъ имъ градомъ пуль. Такъ-то лучше!
— Бррр... На волосъ отъ смерти былъ! — съ ужасомъ думаетъ Иванъ Ивановичъ за калиткой.— Еще-бы одинъ шагъ и—револьверная пуля, да не одна, двѣнадцать револьверныхъ пуль.
Шагахъ въ десяти показывается темная фигура. — Милостивый государь!—бросается навстрѣчу къ ней Иванъ Ивановичъ, — позвольте спросить, какъ пройти на Пѣтуховскую дачу.
— Тссс... — говоритъ фигура. — Ни съ мѣста! У васъ есть револьверъ? — Нѣтъ.
— А у меня есть... Маузера... ручной пулеметъ, И предупреждаю, что я безъ промаха попадаю въ туза. По этому, отойдите къ сторонкѣ и не двигайтесь, пока я пройду. Малѣйшее движеніе и едва-ли вамъ придется искать какую-нибудь дачу...
Иванъ Ивановичъ съеживается, старается не дышать, фигура съ пулеметомъ проходитъ мимо и исчезаетъ во мракѣ ночи.
— Кажется, здѣсь? Ежели не здѣсь, то ужъ я и не знаю, куда мнѣ итти?—говоритъ Иванъ Ивавичъ черезъ четверть часа, стоя какъ будто передъ своей дачей.— Да, нѣтъ, здѣсь. Вонъ и сторожка дворника. Вонъ и балконъ. Но что это?
Волоса шевелятся на головѣ дачника: съ темнаго балкона доносится звукъ поцѣлуевъ.
— Опять на чужую дачу попалъ! — съ отчаяніемъ думаетъ Иванъ Ивановичъ. — Цѣлуются. Ежели-бы моя дача была, у меня не стали-бы цѣловаться. У меня некому цѣловаться. Машенька только со мной можетъ цѣловаться, ни сестеръ, ни братьевъ у нея нѣтъ, да къ тому-же она, по всей вѣроятности, давно почиваетъ. Умора! Шелъ на свою дачу, а попалъ на чужое рандеву. Смѣшнѣе и не выдумаешь. Чу, говорятъ...
Дачникъ слушаетъ: „у калитки кто-то ходитъ , — долетаетъ до дачника. „Ну, кому тамъ ходить? Это тебѣ кажется, милый ...
— Тьфу, навожденіе!—отплевывается дачникъ.— И голосъ похожъ на Машенькинъ голосъ. Но, конечно, она давно спитъ. Однако, куда-же теперь итти? Вправо, влѣво, впередъ, назадъ? А тьма-то, тьма-то какая?! Хоть-бы встрѣтить кого-нибудь. Кажется, экспропріатору и тому обрадуешься. Бомбисту, тьфу, и тому будешь радъ.
Ночной вѣтеръ уныло шелеститъ верхушками желтыхъ березъ.
— Голубчикъ, родимый, будь отцомъ-благодѣтелемъ, скажи, какъ мнѣ, на Пѣтуховскую дачу пройти! - любовно упрашиваетъ Иванъ Ивановичъ
черезъ четверть часа что-то темное, похожее на закутаннаго въ тулупъ сторожа, всматривается и съ ожесточеніемъ плюетъ: это только кустъ!
Отчаяніе охватываетъ дачника.
— „Караулъ развѣ закричать?—думаетъ онъ.— Да нѣтъ, невозможно. Во - первыхъ, никто не явится, дачники почти всѣ посъѣхали, а во-вторыхъ, если сторожа прибѣгутъ, за алкоголика примутъ, за пьяницу, скандалъ можетъ выйти, до начальства слухи дойдутъ. Невозможно! Но... Боже мой гдѣ-же мнѣ ночевать? Неужели подъ открытымъ небомъ, на мокрой травѣ?
Онъ садится на кочку, возлѣ забора, обхватываетъ руками колѣна и помутившимся взглядомъ смотритъ вверхъ. Но тамъ, кромѣ тучъ, ничего.
— Титулярный совѣтникъ, семейный человѣкъ, долженъ ночевать, какъ собака, подъ заборомъ! Впрочемъ, нѣтъ: собака счастливѣе меня: у нея есть для ночлега конура...
Изъ темныхъ тучъ начинаетъ накрапывать дождикъ.
А Л.
„Маргарита“
„Она бесѣдуетъ съ луной ... (Изъ „Фауста ).
Кажется, изъ Фета.
I.
„Я пришелъ къ тебѣ съ привѣтомъ , Крошка, твой нарушивъ сонъ... (И принесъ тебѣ при этомъ
Превосходный „ Смитъ-Вессонъ ). * *
*
Раньше сердце было цѣло,
Но разбито въ мигъ тобой...
(Посмотри, какъ бьетъ съ прицѣла, Что за вѣрность, что за бой!)
* *
*
Не излить и во ста томахъ Мнѣ любовный пылъ и жаръ...
(Съ нимъ совсѣмъ не мыслимъ промахъ! Замѣчательный ударъ !!)
II.
„Облакомъ волнистымъ Пыль встаетъ вдали ;
Стражники-ль, казаки-ль, Не видать въ пыли...
I. Ижица и m-lle Тpaтaтa.
(Правдивое сказаніе).
Въ одинъ прекрасный день Лопоуховцы увидали на заборахъ, стѣнахъ домовъ, деревьяхъ бульвара и на другихъ пунктахъ своего города яркіе, всѣми цвѣтами радуги блещущіе, анонсы мѣстнаго увеселительнаго „сада и театра .
Вотъ что было сквернымъ шрифтомъ напечатано на этихъ привлекательныхъ бумагахъ:
„Съ дозволевія начальства и т. д... въ непродолжительномъ времени выходъ всемірно-извѣстной дѣвицы Терезы Тратата, съ ея дрессированными хищными звѣрями, разной наизлѣйшей въ мірѣ породы, какъ-то: львами, тиграми, леопардами, волками, крокодилами и пр. Всѣ эти представители хищнаго царства пойманы собственноручно братомъ m-lle Тратата въ непроходимыхъ дебряхъ, пустыняхъ и водныхъ бассейнахъ земного шара; насколько опасенъ былъ подвигъ г. Тратата, можно судить по тому, что въ настоящее время онъ лежитъ, покрытый ранами и съ отгрызенными руками, на излѣченіи въ главной больницѣ города Парижа, и положеніе его признано почти безнадежнымъ. Дирекція сада и театра не щадила средствъ для приглашенія этой всемірно-извѣстной укротительницы и надѣется, что публика, движимая благородной любознательностью, не откажетъ ей въ посѣщеніи сада и тѣмъ, хотя въ малой степени, возмѣститъ грандіозныя затраты... Администраторъ Ижица .
— Молодецъ Ижица!..
— То-то, онъ въ послѣднее время ходилъ задумчивый, повѣся носъ, и то и дѣло бѣгалъ на почту... Знать, состоялъ въ перепискѣ съ этой дѣвицей...
— Молчалъ, молчалъ... да—и на поди,—какую штуку отмочилъ!..
— Звѣри—звѣрями, а интересно знать, каковы у барышни атуры. Не грѣшно-бы было отъ тоски-печали и скверныхъ дѣлъ малость пофлиртовать.
Лопоуховскъ зашевелился, загалдѣлъ... Позастоявшемуся болоту пробѣжала зыбь... Жизнь, потерявшаяся въ чортъ знаетъ какомъ уголкѣ Россіи, проснулась.
Черезъ недѣлю по городу пестрѣли новые анонсы; они были лаконичны, но въ малыхъ словахъ несли великую вѣсть:
„М-lle Тратата вчера пріѣхала въ нашъ городъ и, по необходимомъ отдыхѣ, будетъ имѣть честь и т. д...
Билеты брались на расхватъ не только на первое, но и на послѣдующія девять представленій, на которыя была приглашена дѣвица Тратата.
Такого количества кредитныхъ бумажекъ, золота и прочихъ денежныхъ знаковъ никогда не видала жалкая, ободранная конурка, носившая громкое названіе кассы „сада и театра .
Кассиръ совсѣмъ потерялъ голову и взялъ къ себѣ въ помощники сына соборнаго звонаря.
Наконецъ, насталъ день; наконецъ, насталъ часъ... Когда солнце уже поплыло къ западу и стало погружаться въ невѣдомыя бездны, когда его золотисто-желтые лучи прощальнымъ привѣтомъ скользнули по вершинамъ деревъ,—собравшаяся у воротъ „сада и театра толпа прочла слѣдующее писаное извѣщеніе, бѣлѣвшее на темномъ стволѣ старой липы:
„По случаю смерти брата m-lle Теревы Тратата, вѣсть о которой принесена только что полученной срочной депешей, артистка экстренно выѣхала въ Парижъ, сопровождаемая г. Ижицей. Послѣдній надѣется, что почтенная публика достойно оцѣнитъ его сочувствіе горю безутѣшной сестры и не будетъ въ претензіи за маленькое безпокойство. Билеты, взятые на гастроли m-lle Тратата, дѣйствительны и на будущее время .
У кассы происходило нѣчто неописуемое, а посему и описать это я безсиленъ...
Лопоуховцы прокляли г. Ижицу; но я увѣренъ, что, если въ ихъ городъ заѣдетъ г. Ѳита, они опять пойдутъ брать билеты...
Petit Victor.