для всестороннего и глубокого вскрытия воспроизводимого, всей внутренней его значительности. Наконец, репертуар Академического театра может и должен быть чужд эклектизма, столь часто замечаемый в репертуарном метании последних сезонов. Формальная установка каждого театра предопределяет выбор той или иной
пьесы. Приятие данных критериев, все более и более четко осознаваемых в методических органах Наркомпроса, дает возможность каждому театру союза Республик стать Академическим, а, может быть, некоторым из Аков, не сумеющим в предстоящем сезоне удовлетворить им, быть снятым с госбюджета.
ПАМЯТИ П. П. ГНЕДИЧА.
П. П. Гнедич был весьма плодовитым и разносторонним деятелем литературы и особенно театра, и притом, бесспорно даровитым. Но Гнедичу не хватало яркости человеческой личности. Это свойство мешало развернуться его литературному дарованию, и на самые произведения его налагало печать некоторой дюжинности. Гнедич написал, думается, не менее 20—25 пьес, не считая переводов Шекспира и Мольера, беллетристики, „Истории Искусствˮ и пр.
Я познакомился с Гнедичем очень давно думаю, без малого лет 40 назад, на самых первых порах своей литературной деятельности, в редакции „С.
Пет. Вед“, которые издавал тогда В. Г. Авсеенко. П. П. Гнедич занимал в газете весьма видное место —
писал рецензии о театре (и, когда он оставил их, то я оказался его заместителем), о живописи, а, главное, вел воскресный фельетон, подписываясь Г. Н. Это были прелестные очерки, изящные, чуть-чуть лирические и с настоящим юмором.
Потом Гнедич стал драматургом, беллетристом, историком искусств, переводчиком Шекспира („Зимняя сказкаˮ, „Крещенский вечер“, „Гамлетˮ), Мольера („Жеманницыˮ, „Проделки Скапенаˮ, „Лекарь поневолеˮ). Он написал, как я уже упомянул, много недурных пьес и ни одной замечательной.
Его оригинальные комедии представляли, так сказать, русификацию комедий Фелье. Это не были ни переделки, ни заимство
вания, а совершенно самостоятельные и как будто даже вполне русские произведения, но всегда чувствовалось, что источник их происхождения — французская салонная комедия, а не живое и непосредственное наблюдение. Это отзывалось литературой, „c’est de Ia pohésie“, как с ироническим придыханием писал о таком творчестве Флобер. Лучшим образчиком такой салонной комедии являются однактные его пьесы: „Женя“ и „Горящие письмаˮ.
Крепче другая категория пьес Гнедича — исторических, которых у него также много. Ему помогала в этом его очень ценная способность эстетически чувствовать старину, что в связи с чистым и прекрасным русским языком, которым он так хорошо владел, придавало им своеобразное обличие. Такова, напр., одна из лучших его комедий „Венецейский Истуканˮ, где боярин, схожий с Артамоном Матвеевым, предтеча русского западничества, преклоняется перед „Европойˮ и в честь „Европыˮ всякий раз приподнимает ногу. Такая же пьеса из времен Наполеонова нашествия — „Разгромˮ, и наконец, одно из последних произведений покойного, по
П. П. Гнедич.
пьесы. Приятие данных критериев, все более и более четко осознаваемых в методических органах Наркомпроса, дает возможность каждому театру союза Республик стать Академическим, а, может быть, некоторым из Аков, не сумеющим в предстоящем сезоне удовлетворить им, быть снятым с госбюджета.
ПАМЯТИ П. П. ГНЕДИЧА.
П. П. Гнедич был весьма плодовитым и разносторонним деятелем литературы и особенно театра, и притом, бесспорно даровитым. Но Гнедичу не хватало яркости человеческой личности. Это свойство мешало развернуться его литературному дарованию, и на самые произведения его налагало печать некоторой дюжинности. Гнедич написал, думается, не менее 20—25 пьес, не считая переводов Шекспира и Мольера, беллетристики, „Истории Искусствˮ и пр.
Я познакомился с Гнедичем очень давно думаю, без малого лет 40 назад, на самых первых порах своей литературной деятельности, в редакции „С.
Пет. Вед“, которые издавал тогда В. Г. Авсеенко. П. П. Гнедич занимал в газете весьма видное место —
писал рецензии о театре (и, когда он оставил их, то я оказался его заместителем), о живописи, а, главное, вел воскресный фельетон, подписываясь Г. Н. Это были прелестные очерки, изящные, чуть-чуть лирические и с настоящим юмором.
Потом Гнедич стал драматургом, беллетристом, историком искусств, переводчиком Шекспира („Зимняя сказкаˮ, „Крещенский вечер“, „Гамлетˮ), Мольера („Жеманницыˮ, „Проделки Скапенаˮ, „Лекарь поневолеˮ). Он написал, как я уже упомянул, много недурных пьес и ни одной замечательной.
Его оригинальные комедии представляли, так сказать, русификацию комедий Фелье. Это не были ни переделки, ни заимство
вания, а совершенно самостоятельные и как будто даже вполне русские произведения, но всегда чувствовалось, что источник их происхождения — французская салонная комедия, а не живое и непосредственное наблюдение. Это отзывалось литературой, „c’est de Ia pohésie“, как с ироническим придыханием писал о таком творчестве Флобер. Лучшим образчиком такой салонной комедии являются однактные его пьесы: „Женя“ и „Горящие письмаˮ.
Крепче другая категория пьес Гнедича — исторических, которых у него также много. Ему помогала в этом его очень ценная способность эстетически чувствовать старину, что в связи с чистым и прекрасным русским языком, которым он так хорошо владел, придавало им своеобразное обличие. Такова, напр., одна из лучших его комедий „Венецейский Истуканˮ, где боярин, схожий с Артамоном Матвеевым, предтеча русского западничества, преклоняется перед „Европойˮ и в честь „Европыˮ всякий раз приподнимает ногу. Такая же пьеса из времен Наполеонова нашествия — „Разгромˮ, и наконец, одно из последних произведений покойного, по
П. П. Гнедич.