Он явственно хранил на своем облике следы старинной итальянской комедии. Быть может общие традиции европейской сцены донесли до петербургских кулис предания венецианских масок. Но может быть и актеры-импровизаторы, развернувшие у нас при Анне Иоанновне весь узорчатый веер своих фиаб оставили какие-то неуловимые воспоминания в обычаях и навыках русской сцены. Это отражалось на репертуаре, на амплуа, на пристрастиях исполнителей и вкусах публики.
Это была пора особой сложной изысканной и давно утраченной терминологии, когда роли, пьесы и постановки выработали свой обширный и пестрый словарь. Комики назывались в то время итальянским словом буффо, актеры вообще часто обозначались на фрацузский манер сюжетами, балерины именовались танцорками, а танцовщики — „дансерами“;
знаменитая шекспировская трагедия шла под заглавием „Король Леар“; а в иностранных комедиях имена героев своеобразно перекраивались на русский лад: мольеровский Альцест назывался Крутоном (не от французской гренки, конечно, а от российского „крутого нрава“), а Селимена — более звучно и удачно именовалась Прелестиной.
Состав труппы делился по преданиям старого театра. В драматических амплуа числились роли наперсниц, злодеек, невинных и спротодушных, петиметров, педантов, тира нов и комических мужичков; существовали специальные роли-буф-арлекин, каррикатура и деми-карактер; имелось также и „амплуа ливреиˮ...
Но при этом дроблении списка ролей многие актеры, особенно из молодых, не были прикреплены к определенному кругу типов, ни даже к особому сценическому
Пролеткино.
„Мусульманкаˮ.
Общий вид восточного города.