Конец Санкт-Петербурга.
Е
ЩЕ С САМОГО начала разработки сценария картина была задумана мною в несколько необычном плане. Нельзя не заметить, что наша советская кинематография так неудержимо и бурно развивается, что времени для остановок и отдыха нет. Большинство приемов режиссерской и операторской работы пришло от старой, никому не нужной и даже вредной школы. Для новых заданий необходимы новые приемы, их еще мало, и их надо непрерывно изобретать.
Обратите внимание на то, что теперь буквально каждая хорошая советская картина сделана необычным, до сих пор не существовавшим приемом. Тут, конечно, наряду с удачами могут быть срывы и сбои, но все должно прощать из уважения к тем задачам, которые жадно хотят разрешить наши работники.
Создание широкой эпохи, захватывающей сразу несколько тем, подобно роману в литературе, задача, невероятно, трудная. В этой работе надо наново изобретать все, начиная со способа монтажа и кончая способом установки аппарата. Мы взялись за эту работу с достаточным запасом смелости. Оператор, принимавший непосредственное участие в писании сценария, перед началом работы тщательно разметил все установки, касающиеся света и экспозиции. У него постоянная тенденция в съемке ориентироваться не на внешний эффект формы, а на ту внутреннюю ее значимость, которая должна войти звеном в цепь моментов развивающегося сценария. Он, с моей точки зрения, совершенно прав. Ведь буквально каждый предмет можно видеть по-разному. Человек в различном состоянии все видит иначе. Задача кинематографиста всегда управлять состоянием зрителя, управлять его волнением. Снимаемый паровоз оператор может сделать на экране при помощи света, оптики и положения аппарата страшным или жалким, или просто очень красивым. Снять красиво бывает очень полезно, если это
надо для картины. Снимать же все красиво, т. е., базироваться только на внешней форме плохо, потому что, в конце концов, зритель от разных вещей в разных местах картины будет получать однотипное возбуждение — эстетическое наслаждение. Так делают большинство картин на Западе, где, вообще, излишнее волнение считается „дурным тоном”. Головня, по-моему, нашел очень интересные приемы для вскрытия внутреннего значения кадра. Одним из таких приемов является „ненормальноеˮ положение съемочного аппарата (т. е. съемка снизу, сверху и перекошенным аппаратом). Все куски, в которых мы старались добиться динамической насыщенности — мы снимали криво, косо, почти буквально выворачивая при помощи аппарата снимаемый материал наизнанку. Так снята биржа, многие куски фронта и патриотической манифестации. Специалисты, приходившие на съемку и видевшие Головню, сидящим на земле и вывернувшим голову, чтобы смотреть в глазок неистово-перекошенного и заваленного аппарата, иронически улыбались, считая это либо изыском, либо просто недопустимым чудачеством. Я их мнения, посмотрев снятое, не разделяю. Нечего и говорить, что самым тяжелым временем было начало съемки. Во-первых, работающие еще не разошлись, а во-вторых, пришлось начинать, как это часто бывает в кинематографе, с конца картины.
Фотографии из картины „Конец Санкт-Петер
бургаˮ
Е
ЩЕ С САМОГО начала разработки сценария картина была задумана мною в несколько необычном плане. Нельзя не заметить, что наша советская кинематография так неудержимо и бурно развивается, что времени для остановок и отдыха нет. Большинство приемов режиссерской и операторской работы пришло от старой, никому не нужной и даже вредной школы. Для новых заданий необходимы новые приемы, их еще мало, и их надо непрерывно изобретать.
Обратите внимание на то, что теперь буквально каждая хорошая советская картина сделана необычным, до сих пор не существовавшим приемом. Тут, конечно, наряду с удачами могут быть срывы и сбои, но все должно прощать из уважения к тем задачам, которые жадно хотят разрешить наши работники.
Создание широкой эпохи, захватывающей сразу несколько тем, подобно роману в литературе, задача, невероятно, трудная. В этой работе надо наново изобретать все, начиная со способа монтажа и кончая способом установки аппарата. Мы взялись за эту работу с достаточным запасом смелости. Оператор, принимавший непосредственное участие в писании сценария, перед началом работы тщательно разметил все установки, касающиеся света и экспозиции. У него постоянная тенденция в съемке ориентироваться не на внешний эффект формы, а на ту внутреннюю ее значимость, которая должна войти звеном в цепь моментов развивающегося сценария. Он, с моей точки зрения, совершенно прав. Ведь буквально каждый предмет можно видеть по-разному. Человек в различном состоянии все видит иначе. Задача кинематографиста всегда управлять состоянием зрителя, управлять его волнением. Снимаемый паровоз оператор может сделать на экране при помощи света, оптики и положения аппарата страшным или жалким, или просто очень красивым. Снять красиво бывает очень полезно, если это
надо для картины. Снимать же все красиво, т. е., базироваться только на внешней форме плохо, потому что, в конце концов, зритель от разных вещей в разных местах картины будет получать однотипное возбуждение — эстетическое наслаждение. Так делают большинство картин на Западе, где, вообще, излишнее волнение считается „дурным тоном”. Головня, по-моему, нашел очень интересные приемы для вскрытия внутреннего значения кадра. Одним из таких приемов является „ненормальноеˮ положение съемочного аппарата (т. е. съемка снизу, сверху и перекошенным аппаратом). Все куски, в которых мы старались добиться динамической насыщенности — мы снимали криво, косо, почти буквально выворачивая при помощи аппарата снимаемый материал наизнанку. Так снята биржа, многие куски фронта и патриотической манифестации. Специалисты, приходившие на съемку и видевшие Головню, сидящим на земле и вывернувшим голову, чтобы смотреть в глазок неистово-перекошенного и заваленного аппарата, иронически улыбались, считая это либо изыском, либо просто недопустимым чудачеством. Я их мнения, посмотрев снятое, не разделяю. Нечего и говорить, что самым тяжелым временем было начало съемки. Во-первых, работающие еще не разошлись, а во-вторых, пришлось начинать, как это часто бывает в кинематографе, с конца картины.
Фотографии из картины „Конец Санкт-Петер
бургаˮ