Снимали в Ленинграде. Снимать нужно было куски для „Октябряˮ и царского Петербурга. Не обходилось, конечно, без своеобразных курьезов. Когда для съемки кусков патриотического восторга после объявления войны помощники украшали знаменитое „пугалоˮ гирляндами цветов, досужая публика, собравшаяся поглазеть на зрелище обменивалась мнениями и обращалась ко мне за разъяснениями. Сентенции были замечательные. Кто-то предположил, что украшают по случаю „Съездаˮ. Другой был еще остроумнее; он попытался связать происходящее с политическими событиями. Дело происходило как раз в тревожное время — нападения на АРКОС и разрыва с Англией. Настороженный, напуганный обыватель, очевидно, в панике перед возможным нападением на СССР решил, что украшение памятника цветами — тонкая политика большевиков. Александр III был „миротворцемˮ (так и сказал) „вот и украшаютˮ. Это было очень здорово.
Теперь немного о декорациях. Не о фанерных декорациях в ателье, конечно, о которых писать нечего, — они всегда одинаковы, — а о приготовлении местности, на которой мы снимали фронтовые куски. Здесь была крупная заслуга помощников, деловому опыту которых помогла исключительная удача. Задача была почти немыслимая. Нужно было найти местность, голую и унылую, при этом на ней должны были быть редкие кусты, глинистые обрывы и непременно вода, которую можно было бы под давлением передавать на любое расстояние для постоянной поливки во время съемки. Это очень трудно. И все-таки задание было исполнено на все 100%. Был и обрыв, были кусты, была река, и тут же оказалась небольшая гидравлическая станция у плотины, которая подавала воду по рукавам. Конечно, местность пришлось обработать (поэтому я и отношу ее к декорациям). Инструментами для этой обработки были лопаты, бензин и динамит. Лопатами рылись окопы. Бензином опрыскивались и сжигались листья на кустах, а динамитом местности придавался нужный рельеф. Крестьяне соседней деревни после жаловались на беспокойство — не мудрено — динамиту было истрачено около двух пудов.
Подрывная команда, работавшая с нами, помимо прекрасного исполнения возложенных на них задач, приучила нас с достаточным хладнокровием относиться к медным трубкам, набитым „взрывчатымˮ, которые они таскают под мышкой целыми пачками, так приблизительно, как носят деловые люди портфели, кладя их рядом с вами, когда собираются закуривать. Привычка и профессиональная любовь к делу — великая. Подрывники почти при каждой снимаемой сцене спрашивали, не надо ли для эффектного фона сделать хотя небольшой взрывик, в увлечении забывая о снимавшихся солдатах, которым хотелось умирать не больше, чем в настоящей империалистической войне.
Съемка закончена. В рабочей комнате лежит свыше четырех тысяч маленьких снятых кусочков, частей, отдельных сцен. Путем их сочетания и склейки должна быть сделана картина. Это труднее, чем отыскать местность с глиной,
кустами и водой одновременно, потому что в этой работе счастье и случай уже не причем. В обычной сюжетной картине монтаж не так сложен. Все подчинено литературной последовательности. Встречаются, разговаривают, расходятся люди. Все сцены развиваются в пределах логики реального времени и пространства. Если снял как человек смотрит на другого во время разговора, а потом снимает шляпу и уходит, тут уж нечего думать о том, какой длины должен быть кусок. Ясно, что он должен начаться там, где человек смотрит, а кончиться там, где он ушел. Это просто.
Гораздо сложнее, когда никакой „сценыˮ, в сущности, нет. Есть только кинематографическое развитие какой-либо гемы, например, завод, или биржа, или окопы ночью. Здесь все зависит от ритма. А ритм в кинематографе обусловлен длиной куска, а длина куска зависит от руки режиссера с ножницами. Говорящего и уходящего человека обрезать нетрудно а спящих немцев — очень. Они могут спать два или четыре метра, как угодно, но в зависимости от этих метров находится все художественное целое вещи.
Мы поставили перед собой задачу построить почти все на вне-сюжетном материале.
Насколько удалась нам работа — будет судить зритель.
В. Пудовкин
На фронте. Из фильмы „Конец Санкт-Петербургаˮ.
Битвы. Из картины „Конец Санкт-Петербургаˮ. (Реж. В. Пудовкин, сорежис. Доллер).
Теперь немного о декорациях. Не о фанерных декорациях в ателье, конечно, о которых писать нечего, — они всегда одинаковы, — а о приготовлении местности, на которой мы снимали фронтовые куски. Здесь была крупная заслуга помощников, деловому опыту которых помогла исключительная удача. Задача была почти немыслимая. Нужно было найти местность, голую и унылую, при этом на ней должны были быть редкие кусты, глинистые обрывы и непременно вода, которую можно было бы под давлением передавать на любое расстояние для постоянной поливки во время съемки. Это очень трудно. И все-таки задание было исполнено на все 100%. Был и обрыв, были кусты, была река, и тут же оказалась небольшая гидравлическая станция у плотины, которая подавала воду по рукавам. Конечно, местность пришлось обработать (поэтому я и отношу ее к декорациям). Инструментами для этой обработки были лопаты, бензин и динамит. Лопатами рылись окопы. Бензином опрыскивались и сжигались листья на кустах, а динамитом местности придавался нужный рельеф. Крестьяне соседней деревни после жаловались на беспокойство — не мудрено — динамиту было истрачено около двух пудов.
Подрывная команда, работавшая с нами, помимо прекрасного исполнения возложенных на них задач, приучила нас с достаточным хладнокровием относиться к медным трубкам, набитым „взрывчатымˮ, которые они таскают под мышкой целыми пачками, так приблизительно, как носят деловые люди портфели, кладя их рядом с вами, когда собираются закуривать. Привычка и профессиональная любовь к делу — великая. Подрывники почти при каждой снимаемой сцене спрашивали, не надо ли для эффектного фона сделать хотя небольшой взрывик, в увлечении забывая о снимавшихся солдатах, которым хотелось умирать не больше, чем в настоящей империалистической войне.
Съемка закончена. В рабочей комнате лежит свыше четырех тысяч маленьких снятых кусочков, частей, отдельных сцен. Путем их сочетания и склейки должна быть сделана картина. Это труднее, чем отыскать местность с глиной,
кустами и водой одновременно, потому что в этой работе счастье и случай уже не причем. В обычной сюжетной картине монтаж не так сложен. Все подчинено литературной последовательности. Встречаются, разговаривают, расходятся люди. Все сцены развиваются в пределах логики реального времени и пространства. Если снял как человек смотрит на другого во время разговора, а потом снимает шляпу и уходит, тут уж нечего думать о том, какой длины должен быть кусок. Ясно, что он должен начаться там, где человек смотрит, а кончиться там, где он ушел. Это просто.
Гораздо сложнее, когда никакой „сценыˮ, в сущности, нет. Есть только кинематографическое развитие какой-либо гемы, например, завод, или биржа, или окопы ночью. Здесь все зависит от ритма. А ритм в кинематографе обусловлен длиной куска, а длина куска зависит от руки режиссера с ножницами. Говорящего и уходящего человека обрезать нетрудно а спящих немцев — очень. Они могут спать два или четыре метра, как угодно, но в зависимости от этих метров находится все художественное целое вещи.
Мы поставили перед собой задачу построить почти все на вне-сюжетном материале.
Насколько удалась нам работа — будет судить зритель.
В. Пудовкин
На фронте. Из фильмы „Конец Санкт-Петербургаˮ.
Битвы. Из картины „Конец Санкт-Петербургаˮ. (Реж. В. Пудовкин, сорежис. Доллер).