закланием животного. Вот такой своеобразный обман богов представляли из себя праздники типа Загмук. Подставное царство, подставной царь, подставная жертва. Но ведь это подставное царство было на самом деле царством рабов и бедняков. На один момент дно становилось верхом, хотя, конечно, под бдительным надзором его владельцев.
Вот та канва, на которой вышивает свой богатый узор Глебов.
При том мы имеем в его картине и иностранного завоевателя, и средние классы в разных их разновидностях, и тогдашнего вавилонского интеллигента, и пламенного вождя начинающих пробуждаться масс. Мы имеем целую серию типичнейших фигур, и внутриклассовые отношения в Вавилоне, во многом схожие, а во многом даже удивительно напоминающие наши, выступают перед нами с огромной рельефностью. Социальная драма, захватывающая по своей напряженности, с одной стороны выливается в конфликт ярких, характерных персонажей, а с другой стороны, бросает свет на всю борьбу классов, становится как бы символом той серии великих неудач в существовании народов, которая предшествовала нашему счастливому времени, времени подлинного начала последнего и решительного боя.
Ни на минуту не должно смущать нас то, что т. Глебов взял Вавилон, а не современность. Очень часто исторический пример столь же ярко освещает важные для нас задачи, как и пример современный. При том современность настолько еще близко стоит перед нами, что драматургу часто трудно лепить что-нибудь из этой неостывшей лавы. Наоборот, из лавы, отстоявшейся в веках и превратившейся в гранит, любо высекать точные и монументальные образы. Марксистская драматургия не откажется от задачи ставить зеркало перед лицом современности, как бы это ни было трудно, но она займется и другой благородной задачей: вся история человечества пройдет через ее мастерскую и будет перечеканена в тысячи и тысячи вновь оживающих людей, которые будут так обработаны, что внутренние пружины их, пружины общественные и вместе с тем многознаменательные, будут совершенно явственны в их поступках. Это будет великолепной помощью изучения истории вообще, без которой не может быть образованного марксиста: а ведь мы должны быть сознательными к тому времени, когда все станут образованными марксистами.
В деле создания новой драматургии Анатолий Глебов сделал хороший шаг. Он положил в основание ее увесистый и мастерски сделанный камень.
А. Луначарский.
ОКТЯБРЬ НА ПОЛИТЭСТРАДЕ.
Октябрские празднества по существу должны бы явиться той календарной датой, к которой приурочивается главная, основная в сезоне, работа каждой художественной организации. На деле мы пока этого еще не видим. Наоборот, по продуманности, по качеству обработки Октябрские программы значительно отстают от прочих. Печать спешки, неслаженности, случайности, часто легковесного отношения лежит еще не только на клубных выступлениях, но и на спектаклях профессиональных коллективов, в том числе и политэстрады.
„Синяя Блуза“.
О „Синей Блузе мне приходится судить по выступлению ее „образцового коллектива .
Собственно, темам Октября здесь уделено очень мало внимания, а то, как они поданы, делает их невразумительными.
Основной номер, ораторный — „В о- семь“ сделан внешне увлекательно, но в смысле содержательности пусто. По обыкновению, внимание зрителя отвлечено от слова на физкультурное движение, которым сопровождается каждая фраза. Пока движение идет на фоне музыки, это занимательно и, по своему, выразительно, но, когда тут же „на шуме“ произносятся
Вот та канва, на которой вышивает свой богатый узор Глебов.
При том мы имеем в его картине и иностранного завоевателя, и средние классы в разных их разновидностях, и тогдашнего вавилонского интеллигента, и пламенного вождя начинающих пробуждаться масс. Мы имеем целую серию типичнейших фигур, и внутриклассовые отношения в Вавилоне, во многом схожие, а во многом даже удивительно напоминающие наши, выступают перед нами с огромной рельефностью. Социальная драма, захватывающая по своей напряженности, с одной стороны выливается в конфликт ярких, характерных персонажей, а с другой стороны, бросает свет на всю борьбу классов, становится как бы символом той серии великих неудач в существовании народов, которая предшествовала нашему счастливому времени, времени подлинного начала последнего и решительного боя.
Ни на минуту не должно смущать нас то, что т. Глебов взял Вавилон, а не современность. Очень часто исторический пример столь же ярко освещает важные для нас задачи, как и пример современный. При том современность настолько еще близко стоит перед нами, что драматургу часто трудно лепить что-нибудь из этой неостывшей лавы. Наоборот, из лавы, отстоявшейся в веках и превратившейся в гранит, любо высекать точные и монументальные образы. Марксистская драматургия не откажется от задачи ставить зеркало перед лицом современности, как бы это ни было трудно, но она займется и другой благородной задачей: вся история человечества пройдет через ее мастерскую и будет перечеканена в тысячи и тысячи вновь оживающих людей, которые будут так обработаны, что внутренние пружины их, пружины общественные и вместе с тем многознаменательные, будут совершенно явственны в их поступках. Это будет великолепной помощью изучения истории вообще, без которой не может быть образованного марксиста: а ведь мы должны быть сознательными к тому времени, когда все станут образованными марксистами.
В деле создания новой драматургии Анатолий Глебов сделал хороший шаг. Он положил в основание ее увесистый и мастерски сделанный камень.
А. Луначарский.
ОКТЯБРЬ НА ПОЛИТЭСТРАДЕ.
Октябрские празднества по существу должны бы явиться той календарной датой, к которой приурочивается главная, основная в сезоне, работа каждой художественной организации. На деле мы пока этого еще не видим. Наоборот, по продуманности, по качеству обработки Октябрские программы значительно отстают от прочих. Печать спешки, неслаженности, случайности, часто легковесного отношения лежит еще не только на клубных выступлениях, но и на спектаклях профессиональных коллективов, в том числе и политэстрады.
„Синяя Блуза“.
О „Синей Блузе мне приходится судить по выступлению ее „образцового коллектива .
Собственно, темам Октября здесь уделено очень мало внимания, а то, как они поданы, делает их невразумительными.
Основной номер, ораторный — „В о- семь“ сделан внешне увлекательно, но в смысле содержательности пусто. По обыкновению, внимание зрителя отвлечено от слова на физкультурное движение, которым сопровождается каждая фраза. Пока движение идет на фоне музыки, это занимательно и, по своему, выразительно, но, когда тут же „на шуме“ произносятся