выставку, которая не была бы ни художественной, ни декоративной, выставку, где принимались бы работы инженеров и их помощников, или работы, непосредственно выполненные по их заданиям. На этой выставке должно бы экспонироваться то, что обычно не рассматривается художественной критикой: железнодорожные вагоны, сигнализация, реклама, устройство фабрик, мастерских, лабараторий, магазинов и т. д. Автор констатирует, что наиболее оригинальные идеи возникли вне Франции, в скандинавской и голландской архитектуре, немецком городском строительстве и т. д. „Французская культура не является более мировой культурой: ряд небольших стран имеет свою самостоятельную художественную культуру, в которой нельзя открыть решающего влияния иностранных, в особенности французских, воздействий. И как раз эти страны находятся во главе современных исканий .
Гильом Жанне („Bulletin d ela vie artistique“) сравнивает декоративное искусство на выставке с искусством модистки: оно было посвящено пустому украшательству. Поскольку выставка ставила себе задачу первого опыта современной городской организации—ее программа была нерациональной. Что можно было создать из группы этих временных построек, созданных из
фальшивых материалов, построек друг от друга независимых и потому не поддающихся объединению? Жанне жалеет, что не была принята другая программа выставки — а именно создание целого квартала современного города, построенного по последнему слову техники и включающего ряд практически используемых и не подлежащих уничтожению зданий.
Таким образом сотни наград и медалей, полученных французскими экспонентами, не могут скрыть от более проницательных писателей Франции неразрешенности основных задач, стоявших перед выставкой. В этом отношении мы можем взглянуть на свое участие на выставке с чувством большого удовлетворения. Именно к Отделу СССР менее всего подходят справедливые упреки в антиобщественности и несовременности. Как раз выставленные нами интерьеры „избы-читальни , „рабочего клуба , проэкты рабочих жилищ и т. д., создавали эффектный контраст наших архитектурных устремлений с продукцией западно- европейских архитекторов и декораторов. И как раз в секциях нашего театра, плаката и книжной графики, и в особенности в архитектуре нашего павильона, находила критика наибольшее совпадение с художественными тенденциями современности. Б. Т.
КОНСТРУКТИВИЗМ И ПОСЛЕДНИЕ ПРЕМЬЕРЫ.
Конструктивизм прочно входит в обиход современного русского театра. Нельзя оценивать это явление, как чисто формальное. Хотя навсегда памятной начальной вехой его останется установка фарса „Великодушный Рогоносец , тем не менее самый факт разрушения театральной коробки является одним из блестящих следствий октябрьской революции. Вне политического октября не могло быть октября театрального. Это лучше всего доказывается сравнением нашего революционного сначала по форме, а теперь уже и по содержанию театра с загнивающим идейно и бессильным формально театром европейским: из сторублевой постановки какого нибудь нашего клуба больше путей к театру будущего, чем из многотысячных декораций парижских театров.
Но рожденный октябрем театральный конструктивизм после первых побед пережил некоторый кризис. (Конечно, кризис
этот стоит в связи с нэпом). Под наплывом новой театральной публики конструктивизм стал терять свой первоначальный облик строгой, целесообразной машины, имеющей целью дать удобные плоскости и высоты для работы актера и вместить на сцену новое, приведенное революцией действующее лицо —массы. Уже в мейерхольдовской „Земле дыбом , наряду с максимальным простором для массовых сцен, можно заметить и признаки кризиса: превращение работающей машины в украшение. Дальнейшая работа Мейерхольда, главного зачинщика конструктивизма, (не умаляя заслуг Таирова), уже прошла под знаком компромисса конструкции с живописностью. Таков был его „Лес“, где только часть пьесы и часть сцены взята в конструкции. Может быть, этот компромисс не был бы так резок, еслиб ему не предшествовала неудача опыта с раздроблением конструкции на отдельные ма