„ПОДЪ БАШМАКОМЪ .
1
— Ну что-жъ? въ Буффъ, что-ли?—спрашивалъ Ордынцевъ:—О-хо-хо, «всѣ дороги ведутъ въ Римъ». А «быть въ Римѣ и не видѣть папу», сами понимаете, неудобно. Другъ мой, извозчикъ, надежда Россіи, криво сидящая на козлахъ! Не презирай насъ, милый, мы исправимся. «Мы услышимъ ангеловъ, и увидимъ все небо въ алмазахъ». Не презирай пасъ, милый. Возьми ты съ насъ лучше сорокъ копеекъ звонкой монетой, и доставь ты насъ въ «Буффъ». Или въ «Аркадію»? Гдѣ похуже, туда, другъ мой, и вези. Ладно?
Адвоката Ордынцева я зналъ мало, наше знакомство съ нимъ было почти шапочное, но теперь, встрѣтившись въ ресторанѣ, мы оба какъ-то сразу рѣшили вмѣстѣ провести вечеръ. Оставшіеся «на лѣтнемъ положеніи», петербуржцы дѣлаются гораздо общительнѣе другъ съ другомъ. Весь Петербургъ лѣтомъ похожъ на незнающаго куда себя дѣвать холостяка. Или нѣтъ: это семейный человѣкъ, семья котораго уѣхала на дачу, и онъ выбитъ изъ колеи, жалостно сшибленъ съ налаженныхъ рельсъ. Въ нелѣпомъ чехлѣ виситъ люстра, осточертѣли рестораны, разъѣхались знакомые, никакъ не
отыскать зубной щетки, неизвѣстно какъ устроиться съ обѣдомъ. А тутъ еще бѣлыя ночи, о чемъ-то настойчиво спрашивающія, тревожныя!
Надежда Россіи сидѣла на козлахъ, и вправду, криво, и, хотя губами чмокала и кнутомъ дѣйствовала усердно, но лошадь его везла отвратительно.
— Прыгай, милый, прыгай!—убѣждалъ Ордынцевъ,—Ты что же это думаешь, члена Государственнаго Совѣта, что-ли, везешь? Передвигай ножками, дядя. Прыгай!
— Что же вы меня не поздравляете?— обернулся вдругъ ко мнѣ Ордынцевъ, весело щуря нервные глаза, и характернымъ жестомъ, какъ-то снизу, поглаживая черную бороду.
— Съ чѣмъ, Николай Львовичъ?
— Ну, вотъ, съ чѣмъ. А съ тѣмъ, что я опять холостякъ. Свободенъ, какъ вѣтеръ степей, какъ цѣлая стая вольныхъ птицъ. Что же, по вашему, это и поздравленія не стоитъ? Слышали вѣдь уже небось?
— Слышалъ,—улыбнулся я.
Я, и правда, уже зналъ, что Ордынцевъ на дняхъ только разошелся съ этой своей (Какъ ее? Ахъ-да, Ангаровой!) актрисой, съ которой онъ путался уже года четыре. Жили они отдѣльно другъ отъ друга, но появлялись повсюду вмѣстѣ, и было даже что-то, какъ будто обижавшее окружающихъ, въ томъ, какъ неизмѣнно вмѣстѣ оказывались они повсюду, въ томъ, что никого больше, какъ будто, и не надо было имъ обоимъ. «Пятый годъ молодожены» — насмѣшливо говорили о нихъ. Это даже неприлично, если хотите. И когда недавно стали передавать, что они разстались, всѣ находили, что давно пора. «И вовсе они не пара. Совсѣмъ, совсѣмъ не подходятъ они другъ другу!»
— Я такъ и думалъ, что вы
уже знаете,—говорилъ улыбаясь Ордынцевъ,—Въ концѣ-концовъ, это, право же, предразсудокъ, что Петербургъ—боль
шой городъ. Если хотите, Петербурга, собственно, и вовсе нѣтъ. Есть всего лишь нѣсколько Царевококшайсковъ, составленныхъ вмѣстѣ. Актерскій Царевококшайскъ, чиновничьи Тетюши, литераторскій Глуховъ, все это безъ толку сдвинуто вмѣстѣ, вотъ и все. Знаете, какъ тетрадки въ клѣтку бываютъ,—такъ же рѣзко раздѣлены между собой всѣ эти отдѣльные глухіе Царевококшайски. Всѣ эти маленькіе углы — отдѣльныя клѣтки Петербурга— живутъ типично по-уѣздному, и варятся въ собственномъ соку... Вотъ развѣ теперь мы съ вами, напередъ не знаемъ, кого именно изъ знакомыхъ мы встрѣтимъ сегодня въ «Буффѣ», кого найдемъ въ клубѣ, кого въ «Вѣнѣ», или у «Донона»? Вѣдь у этого извозчика, даже у него больше разнообразія и неожиданностей въ томъ, не менѣе изысканномъ, обществѣ, какое онъ встрѣтитъ у себя въ извозчичьемъ трактирѣ, гдѣ-нибудь на Бармалѣевой. Развѣ неправда?
— И не только мы съ вами чудесно знаемъ, кого именно изъ «пріятелей» встрѣтимъ мы сегодня въ «Буффѣ». Они то-же знаютъ, что встрѣтятъ насъ. И мы всѣ знаемъ, и что будемъ тамъ дѣлать, и что
У орудія.
У пулемета.
На позицію.
Фотоэтюды г. К-а.
1
— Ну что-жъ? въ Буффъ, что-ли?—спрашивалъ Ордынцевъ:—О-хо-хо, «всѣ дороги ведутъ въ Римъ». А «быть въ Римѣ и не видѣть папу», сами понимаете, неудобно. Другъ мой, извозчикъ, надежда Россіи, криво сидящая на козлахъ! Не презирай насъ, милый, мы исправимся. «Мы услышимъ ангеловъ, и увидимъ все небо въ алмазахъ». Не презирай пасъ, милый. Возьми ты съ насъ лучше сорокъ копеекъ звонкой монетой, и доставь ты насъ въ «Буффъ». Или въ «Аркадію»? Гдѣ похуже, туда, другъ мой, и вези. Ладно?
Адвоката Ордынцева я зналъ мало, наше знакомство съ нимъ было почти шапочное, но теперь, встрѣтившись въ ресторанѣ, мы оба какъ-то сразу рѣшили вмѣстѣ провести вечеръ. Оставшіеся «на лѣтнемъ положеніи», петербуржцы дѣлаются гораздо общительнѣе другъ съ другомъ. Весь Петербургъ лѣтомъ похожъ на незнающаго куда себя дѣвать холостяка. Или нѣтъ: это семейный человѣкъ, семья котораго уѣхала на дачу, и онъ выбитъ изъ колеи, жалостно сшибленъ съ налаженныхъ рельсъ. Въ нелѣпомъ чехлѣ виситъ люстра, осточертѣли рестораны, разъѣхались знакомые, никакъ не
отыскать зубной щетки, неизвѣстно какъ устроиться съ обѣдомъ. А тутъ еще бѣлыя ночи, о чемъ-то настойчиво спрашивающія, тревожныя!
Надежда Россіи сидѣла на козлахъ, и вправду, криво, и, хотя губами чмокала и кнутомъ дѣйствовала усердно, но лошадь его везла отвратительно.
— Прыгай, милый, прыгай!—убѣждалъ Ордынцевъ,—Ты что же это думаешь, члена Государственнаго Совѣта, что-ли, везешь? Передвигай ножками, дядя. Прыгай!
— Что же вы меня не поздравляете?— обернулся вдругъ ко мнѣ Ордынцевъ, весело щуря нервные глаза, и характернымъ жестомъ, какъ-то снизу, поглаживая черную бороду.
— Съ чѣмъ, Николай Львовичъ?
— Ну, вотъ, съ чѣмъ. А съ тѣмъ, что я опять холостякъ. Свободенъ, какъ вѣтеръ степей, какъ цѣлая стая вольныхъ птицъ. Что же, по вашему, это и поздравленія не стоитъ? Слышали вѣдь уже небось?
— Слышалъ,—улыбнулся я.
Я, и правда, уже зналъ, что Ордынцевъ на дняхъ только разошелся съ этой своей (Какъ ее? Ахъ-да, Ангаровой!) актрисой, съ которой онъ путался уже года четыре. Жили они отдѣльно другъ отъ друга, но появлялись повсюду вмѣстѣ, и было даже что-то, какъ будто обижавшее окружающихъ, въ томъ, какъ неизмѣнно вмѣстѣ оказывались они повсюду, въ томъ, что никого больше, какъ будто, и не надо было имъ обоимъ. «Пятый годъ молодожены» — насмѣшливо говорили о нихъ. Это даже неприлично, если хотите. И когда недавно стали передавать, что они разстались, всѣ находили, что давно пора. «И вовсе они не пара. Совсѣмъ, совсѣмъ не подходятъ они другъ другу!»
— Я такъ и думалъ, что вы
уже знаете,—говорилъ улыбаясь Ордынцевъ,—Въ концѣ-концовъ, это, право же, предразсудокъ, что Петербургъ—боль
шой городъ. Если хотите, Петербурга, собственно, и вовсе нѣтъ. Есть всего лишь нѣсколько Царевококшайсковъ, составленныхъ вмѣстѣ. Актерскій Царевококшайскъ, чиновничьи Тетюши, литераторскій Глуховъ, все это безъ толку сдвинуто вмѣстѣ, вотъ и все. Знаете, какъ тетрадки въ клѣтку бываютъ,—такъ же рѣзко раздѣлены между собой всѣ эти отдѣльные глухіе Царевококшайски. Всѣ эти маленькіе углы — отдѣльныя клѣтки Петербурга— живутъ типично по-уѣздному, и варятся въ собственномъ соку... Вотъ развѣ теперь мы съ вами, напередъ не знаемъ, кого именно изъ знакомыхъ мы встрѣтимъ сегодня въ «Буффѣ», кого найдемъ въ клубѣ, кого въ «Вѣнѣ», или у «Донона»? Вѣдь у этого извозчика, даже у него больше разнообразія и неожиданностей въ томъ, не менѣе изысканномъ, обществѣ, какое онъ встрѣтитъ у себя въ извозчичьемъ трактирѣ, гдѣ-нибудь на Бармалѣевой. Развѣ неправда?
— И не только мы съ вами чудесно знаемъ, кого именно изъ «пріятелей» встрѣтимъ мы сегодня въ «Буффѣ». Они то-же знаютъ, что встрѣтятъ насъ. И мы всѣ знаемъ, и что будемъ тамъ дѣлать, и что
У орудія.
У пулемета.
На позицію.
Фотоэтюды г. К-а.