прошлом ряд блестящих сезонов — Художественный театр—в сезоне 1904-1905 г. потерпел несомненное поражение и на ряду с единственным спектаклем до крайности типичным для предреволюционного настроения русской интеллигенции, не знающей как использовать свои „честные намерения - чеховским „Ивановым , ставит далеко небесспорные с художественно-драматургической стороны произведения, не блещущие оригинальностью У монастырской стены“ Ярцева, „Блудный сын“ Найденова, „Иван Миронович Чирикова. Характерно, что из западного репертуара именно в этом сезоне театр выбирает „Слепые , „Непрошенные , „Там внутри Метерлинка... Число „театралов ограничено, ограничены и их интересы: вертятся они вокруг имен отдельных актеров. Нет диспутов о театре, книг о театре, в которых бы переоценивалось театральное прошлое, разбиралось бы его настоящее, предугадывалось его
будущее. Споры о театре—его формальных заданиях, идеологических требованиях к нему,—-явились одним из результатов переоценки многих ценностей, ставших на очередь после девятьсот пятого года. Властитель многих театральных дум последующих годов—Мейерхольд—еще не показал своих режиссерских работ, еще не выбросил новые лозунги нового театра, и лишь посвященные знали, что в Москве образовано „Филиальное отделение Художественного театра—Студия под его непосредственным руководством, и здесь намечается „обновление драматического искусства новыми формами и приемами сценического исполнения , но осуществлено оно в девятьсот пятом году не было, и на театральном фронте в этом сезоне не было ничего яркого, ничего показательного, что бы могло приготовить зрителя к первому звонку Октябрьского переворота.
Вл. Ф.
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД.
Ко времени революции 1905 года русское искусство было уже прочно захлеснуто волнами капитализма. Приток иностранного капитала и оживление русской промышленности 95-96 гг. дали возможность вновь народившимся миллионерам оказать влияние на развитие искусства. Расцвет архитектуры, живописи и литературы, обозначавшийся в начале этого века, был отражением подъема промышленности и в значительной степени имел задачей оформление вкусов промышленной буржуазии, и выделенных ею меценатов.
Нелепая роскошь характеризует построенные в это время банки и особняки. Расцвет церковной архитектуры и поиски „самобытного стиля в переводе северных деревянных конструкций на камень также характерны для этого времени.
В живописи главными темами являются заказные портреты и превращение широких полотен предыдущей народнической эпохи в красивенькие картины для украшения стен особняков. Огромные таланты (Врубель, Рерих, Васнецов) уходят в мистику. Другие мастера первоклассной силы, как Серов, остаются невыразившимися до
своих пределов. Замечается устремление в технические искания. Прекрасное само по себе начало графики, обозначившееся в это время, тем не менее резко подчеркивает кризис живописи. Махровым цветком расцветает декадентство в живописи, с его болезненной чувственностью и подражательностью европейским течениям во что бы то ни стало. Меценат Рябушинский сам пишет картины, а жюри выставок и критика принуждены их принимать. Меценатские журналы ярко отражают все эти процессы.
В литературе тот же процесс. Как раз к 1905-му году полностью определилась победа новой школы символизма. Все ее вожди дали уже свои основные книги. Восторг нового человека, т. е. торжествующего временную победу промышленника, запечатлен в гордых названиях книг— „Будем, как солнце , „Городу и миру . Этот исторически безпочвенный и внеобщественный восторг наиболее ярко чувствуется в поэзии Бальмонта. Его соратник Брюсов, однако, умеет уловить в шуме победоносного города и первые звуки рабочей песни. Вскоре, после поражения пятого года, эти восторги выро