И казалось нелѣпымъ то, что тутъ же, въ сторонѣ, расположился полковой врачъ, съ цѣлымъ ассортиментомъ хирургическихъ инструментовъ, съ пакетами ваты, марли, бутылками дезинфекціонной жидкости. Раздражало, что изъ-за старой мшистой стѣны сосѣдняго пустыря выглядывали головы: высокаго парня, съ удивительно глупою веснущатою рожею, шустрой бабенки, съ круглыми черными глазами и похотливою улыбкою, какого-то мальчугана. Все злило и словно связывало. И хотѣлось, чтобы это... эта комедія поскорѣе окончилась.
Ходомъ дуэли распоряжался съ важнымъ, дѣловитымъ видомъ городской преподаватель фехтованія, отставной полковой инструкторъ. Священнодѣйствовалъ и явно позировалъ для кинематографа. Мелькала мысль:
— Это онъ, фехтмейстеръ, и выдалъ тайну, сообщивъ владѣльцу кинематографа часъ и мѣсто встрѣчи дуэлянтовъ.
Монтабонэ нападалъ. Безтолково, бѣшенно.
Явно, онъ не умѣлъ владѣть шпагою: вѣроятно, наспѣхъ взялъ передъ дуэлью нѣсколько уроковъ. Размахивалъ шпагою, какъ безумный, и два раза воткнулъ конецъ ея въ землю. И тогда фехтмей стеръ прерывалъ дуэль, и врачъ съ серьезнымъ видомъ вытиралъ конецъ шпаги адвоката тряпкою, смоченною карболовою кислотою.
Нѣсколько минутъ спустя послѣ начала дуэли, — Уго Грандзотто самъ не зналъ, какъ это вышло, — его шпага ткнулась во что-то мягкое, а шпага Монтабонэ упала на землю. И самъ Монтабонэ попятился. Его лицо неудержимо быстро блѣднѣло, глаза круглились, ротъ кривился жалкою, растерянною, испуганною и, вмѣстѣ, бодрящеюся улыбкою. Зашатался. Его подхватили, повели, посадили на каменную скамью у колодца. И докторъ, сопя, осматривалъ его ряну.
Уго Грандзотто стоялъ посреди пустыря со шпагой въ
рукѣ. Кончикъ шпаги быль красенъ. И ему казалось страннымъ и чуждымъ это, и ему было такъ неловко стоять одному посреди пустыря.
Послѣ минутнаго совѣщанія, секунданты заявили:
— Дуэль не можетъ продолжаться, такъ какъ одинъ изъ дуэлянтовъ, получивъ рану въ плечо, почти лишенъ возможности защищаться.
Противникамъ предложили примириться: вѣдь, ихъ столкновеніе вызвано явнымъ недоразумѣніемъ, требованія чести удовлетворены.
Они пожали другъ другу руки. Уго Грандзотто пробормоталъ что-то, раненый адвокатъ скрипнулъ зубами. Потомъ раненаго, получившаго перевязку, повели подъ руки, усадили въ откуда-то раздобытую деревенскую телѣжку, увезли въ городъ. И врачъ уѣхалъ съ нимъ
Фотографъ, стоя на гребнѣ крыши сарая, спускалъ свой аппаратъ внизъ на ремняхъ, крикливо распоряжаясь помогавшими ему мальчишками. Въ углу двое мальчишекъ, вооружившись палками, разыгрывали въ лицахъ только что происшедшую дуэль: прыгали другъ на друга, махали и тыкали палками, топали ногами, кричали.
Веснущатый парень облапилъ черноглазую бабенку и, нашептывая ей что-то, тянулъ ее въ сторону, а она отбивалась локтями и похотливо улыбалась ему, Уго Грандзотто, и играла глазами и грудью.
Потомъ Уго Грандзотто шелъ по безлюдной проселочной дорогѣ, досадливо думая о происшедшемъ. И вмѣстѣ съ нимъ шли его секунданты и фехтмейстеръ. И послѣдній разсказывалъ товарищамъ Уго безконечныя исторіи о дуэляхъ, въ которыхъ онъ, фехтмейстеръ, принималъ участіе въ качествѣ: арбитра. Называлъ полузнакомыя и совсѣмъ незнакомыя имена, сыпалъ техническими терми
нами. А Уго Грандзотто съ облегченіемъ думалъ, что, слава Богу, все уже кончено, и... и что все это было ужасно ненужнымъ, нелѣпымъ. Попались навстрѣчу полицейскіе: кто-то предупредилъ ихъ о дуэли, и они шли помѣшать ей, какъ всегда, опоздавъ. И при видѣ ихъ серьезныхъ лицъ Уго Грандзотто почувствовалъ неудержимый порывъ смѣха, но сдержался и пошелъ мимо нихъ со строгою и высокомѣрною миною. Дуэль кончилась.
Поздно вечеромъ, правильнѣе сказать, — уже ночью — къ Уго пришла синьора Лаура. Въ первый разъ. Пришла тайкомъ. На ней былъ костюмъ — ея горничной. И когда она скользнула въ комнату Уго,—Уго понялъ, что шедшая уже нѣсколько недѣль между ними борьба и сложная, и вмѣстѣ простая, игра между мужчиною, добивающимся обладанія молодою и красивою, страстною женщиною, — и этою женщиною, которую влечетъ и пугаетъ его желаніе ея тѣла, — пришла къ концу: Лаура отдавалась ему, Уго. И она лепетала что-то о пережитомъ ею страхѣ, о боязни за его, Уго, жизнь и говорила тѣ фразы, которыя Уго уже слышалъ отъ другихъ молодыхъ женщинъ :
— Но ты будешь презирать меня? Скажи: ты не будешь презирать бѣдную Лауру? Но я не могла, нѣтъ, я не могла больше! Если бы ты только зналъ, какъ я измучена! Къ счастью,—мужъ уѣхалъ на два дня. И меня, кажется, никто не видѣлъ, когда я прокрадывалась къ тебѣ! Но ты меня не бросишь? Вѣдь, ты меня любишь?
Онъ цѣловалъ ея пахнущія дорогими духами руки, помогалъ ей раздѣваться и... И думалъ о той черноглазой бабенкѣ, которую видѣлъ утромъ, и думалъ, что, въ сущности,—между тою и этою нѣтъ никакой разницы. А его уста говорили уже привычныя слова, которыя онъ, Англійскій военный агентъ (справа) и полковникъ Родзянко на передовыхъ позиціяхъ.
Снимокъ нашего корресп. А. К. Булла.
Ходомъ дуэли распоряжался съ важнымъ, дѣловитымъ видомъ городской преподаватель фехтованія, отставной полковой инструкторъ. Священнодѣйствовалъ и явно позировалъ для кинематографа. Мелькала мысль:
— Это онъ, фехтмейстеръ, и выдалъ тайну, сообщивъ владѣльцу кинематографа часъ и мѣсто встрѣчи дуэлянтовъ.
Монтабонэ нападалъ. Безтолково, бѣшенно.
Явно, онъ не умѣлъ владѣть шпагою: вѣроятно, наспѣхъ взялъ передъ дуэлью нѣсколько уроковъ. Размахивалъ шпагою, какъ безумный, и два раза воткнулъ конецъ ея въ землю. И тогда фехтмей стеръ прерывалъ дуэль, и врачъ съ серьезнымъ видомъ вытиралъ конецъ шпаги адвоката тряпкою, смоченною карболовою кислотою.
Нѣсколько минутъ спустя послѣ начала дуэли, — Уго Грандзотто самъ не зналъ, какъ это вышло, — его шпага ткнулась во что-то мягкое, а шпага Монтабонэ упала на землю. И самъ Монтабонэ попятился. Его лицо неудержимо быстро блѣднѣло, глаза круглились, ротъ кривился жалкою, растерянною, испуганною и, вмѣстѣ, бодрящеюся улыбкою. Зашатался. Его подхватили, повели, посадили на каменную скамью у колодца. И докторъ, сопя, осматривалъ его ряну.
Уго Грандзотто стоялъ посреди пустыря со шпагой въ
рукѣ. Кончикъ шпаги быль красенъ. И ему казалось страннымъ и чуждымъ это, и ему было такъ неловко стоять одному посреди пустыря.
Послѣ минутнаго совѣщанія, секунданты заявили:
— Дуэль не можетъ продолжаться, такъ какъ одинъ изъ дуэлянтовъ, получивъ рану въ плечо, почти лишенъ возможности защищаться.
Противникамъ предложили примириться: вѣдь, ихъ столкновеніе вызвано явнымъ недоразумѣніемъ, требованія чести удовлетворены.
Они пожали другъ другу руки. Уго Грандзотто пробормоталъ что-то, раненый адвокатъ скрипнулъ зубами. Потомъ раненаго, получившаго перевязку, повели подъ руки, усадили въ откуда-то раздобытую деревенскую телѣжку, увезли въ городъ. И врачъ уѣхалъ съ нимъ
Фотографъ, стоя на гребнѣ крыши сарая, спускалъ свой аппаратъ внизъ на ремняхъ, крикливо распоряжаясь помогавшими ему мальчишками. Въ углу двое мальчишекъ, вооружившись палками, разыгрывали въ лицахъ только что происшедшую дуэль: прыгали другъ на друга, махали и тыкали палками, топали ногами, кричали.
Веснущатый парень облапилъ черноглазую бабенку и, нашептывая ей что-то, тянулъ ее въ сторону, а она отбивалась локтями и похотливо улыбалась ему, Уго Грандзотто, и играла глазами и грудью.
Потомъ Уго Грандзотто шелъ по безлюдной проселочной дорогѣ, досадливо думая о происшедшемъ. И вмѣстѣ съ нимъ шли его секунданты и фехтмейстеръ. И послѣдній разсказывалъ товарищамъ Уго безконечныя исторіи о дуэляхъ, въ которыхъ онъ, фехтмейстеръ, принималъ участіе въ качествѣ: арбитра. Называлъ полузнакомыя и совсѣмъ незнакомыя имена, сыпалъ техническими терми
нами. А Уго Грандзотто съ облегченіемъ думалъ, что, слава Богу, все уже кончено, и... и что все это было ужасно ненужнымъ, нелѣпымъ. Попались навстрѣчу полицейскіе: кто-то предупредилъ ихъ о дуэли, и они шли помѣшать ей, какъ всегда, опоздавъ. И при видѣ ихъ серьезныхъ лицъ Уго Грандзотто почувствовалъ неудержимый порывъ смѣха, но сдержался и пошелъ мимо нихъ со строгою и высокомѣрною миною. Дуэль кончилась.
Поздно вечеромъ, правильнѣе сказать, — уже ночью — къ Уго пришла синьора Лаура. Въ первый разъ. Пришла тайкомъ. На ней былъ костюмъ — ея горничной. И когда она скользнула въ комнату Уго,—Уго понялъ, что шедшая уже нѣсколько недѣль между ними борьба и сложная, и вмѣстѣ простая, игра между мужчиною, добивающимся обладанія молодою и красивою, страстною женщиною, — и этою женщиною, которую влечетъ и пугаетъ его желаніе ея тѣла, — пришла къ концу: Лаура отдавалась ему, Уго. И она лепетала что-то о пережитомъ ею страхѣ, о боязни за его, Уго, жизнь и говорила тѣ фразы, которыя Уго уже слышалъ отъ другихъ молодыхъ женщинъ :
— Но ты будешь презирать меня? Скажи: ты не будешь презирать бѣдную Лауру? Но я не могла, нѣтъ, я не могла больше! Если бы ты только зналъ, какъ я измучена! Къ счастью,—мужъ уѣхалъ на два дня. И меня, кажется, никто не видѣлъ, когда я прокрадывалась къ тебѣ! Но ты меня не бросишь? Вѣдь, ты меня любишь?
Онъ цѣловалъ ея пахнущія дорогими духами руки, помогалъ ей раздѣваться и... И думалъ о той черноглазой бабенкѣ, которую видѣлъ утромъ, и думалъ, что, въ сущности,—между тою и этою нѣтъ никакой разницы. А его уста говорили уже привычныя слова, которыя онъ, Англійскій военный агентъ (справа) и полковникъ Родзянко на передовыхъ позиціяхъ.
Снимокъ нашего корресп. А. К. Булла.