МЕДВЕДЬ
Инструктор по физкультуре, Горохов, приехал на дачу к своему приятелю, Коле Жвачкину, с которым когда-то, в дни золотого детства, играл в лапту. Коля Жвачкин встретил Горохова радостно и сейчас-же повел знакомить с женой.
— Вот, Нина,—сказал Жвачкин, — мой приятель—страшнейший силач и физкультурник.
Жена улыбнулась и протянула Горохову руку, но Коля в ужасе отдернул руку жены.
— Ради бога, Нина, — вскричал он, — не подавай руки! Разве можно такому медведю руку подать? Ты, Миша, не обижайся,—хлопнул он Горохова по плечу, — но я вас, силачей, знаю. Народ вы добродушный и от всего сердца так пожмете руку, что кровь из под ногтей брызнет. Поздороваешься вот с таким, а после ходи на перевязку. Вон у тебя бицепсы... Пощупай-ка, Нина, вот тут. Железо! Бетон! Да, брат, силища у тебя... Вот пообедаем, на пляж пойдем, покажу тебя всем.
— Кстати, Коля, насчет обеда, — сказала жена. — Дров так ты и не наколол?
И жена вопросительно посмотрела на Горохова.
— Забыл, Ниночка,—махнул ругой Жвачкин,—а, впрочем... Миша, будь другом, наколи. Для меня это чистое наказание, а тебе — развлечение, силушку свою разомнешь.
— А, что-ж,—сказал Горохов,—я могу.
— Конечно, можешь, что тебе. Ты только не обижайся, Миша, я ведь по-дружески.
Горохов скинул пиджак и взялся за топор.
— Плечищи у тебя,—восторгался Жвачкин, сидя на дровах,—чорт знает, что! Ну-ка, вот это толстое полено возьми. Ну-ка, по башке его. P-раз! Так, молодцом. Здорово ты колешь. Постой, я тебе суковатых выберу. Мне чистое мучение с ними, а для тебя одно удовольствие.
Горохов махал топором и потел, а Жвачкин руководил рубкой.
— Вот сюда долбани, Миша, по сучку прямо. Вот, вот, еще разок стукни. Ага, поддается. Пожалуй, довольно, на три дня нам хватит, а вечером еще поколешь. Устал, Миша?
— Да нет, ничего,—утирал пот Горохов.
— Конечно, главное, по-дружески ведь ...
За обедом Жвачкин, усмехаясь, сказал жене, кизяув на Горохова:
— Ты, Ниночка, серебряной ложки ему не давай, никкелевую какую-нибудь ему дай, а то у этих силачей привычка металлические Еещи гнуть. Не обижайся, Миша, я ведь по-дружески. Жалко, знаешь, серебро 84 пробы и, вдруг, в согнутом виде.
— Пустяки, — пробурчал Горохов, а сам подумал, что напрасно приехал и хорошо бы сейчас встать из-за стола да уйти одному в лес.
На пляже Горохова обступила толпа жвачкинских знакомых, каких-то вялых барышненок, худосочных мужчинок, и, подстрекаемый Жвачк. ным, Горохов показывал мускулы, поднял какое-то тяжелое бревно, сдвинул с места огромный камень и делал на песке мост, причем Жвачкин колотил Горохова кулаком в грудь и восторженно орал:
— Наковальня! Броневик!
— В конце-концов, Жвачкин вскочил босыми ногами Горохову на живот и высоко подпрыгивал, пытаясь сломать мост. С пляжа Горохов пришел измученный, усталый, и снова, как за обедом, шевельнулось неприятное чувство скуки. А на балконе Жвачкин вел совещание насчет пикника, До ушей Горохова долетели фразы:
— Пива шесть бутылок? — говорил Жвачкин. — Что вы! По крайней мере две дюжины.
— Тяжело будет нести,—возражал кто-то.
— А Миша на что?—говорил Жвачкин—Миша потащит. Такому медведю одно удовольствие тяжести таскать.
Горохову ясно представилось: он тащится сзади с двумя дюжинами бутылок, а впереди, помахивая тросточкой и под руку с вялыми барышненками, весело идут худосочные мужчинки.
— Миша, не отста-вай!—кричит Жвачкин.
— От-ста-вай!—передразнивает лесное эхо.
Так это ясно представилось. Горохов взял с окна кепку, легко перепрыгнул забор и прямиком, по-медвежьи, продираясь сквозь гущу кустарника, пошел в лес. И попадись ему сейчас медведь, он бы бросился ему на грудь и крепко, крепко целовал бы жесткую, вонючую шерсть, пахнущую псиной.
К. Мазовский
ПО ПРИВЫЧКЕ
Рисунок А. Успенского
— Мост? Мост, говорите? В таком случае, товарищи, извиняюсь,—я, как представитель коммунхоза, предлагаю немедленно
составить смету!..
Инструктор по физкультуре, Горохов, приехал на дачу к своему приятелю, Коле Жвачкину, с которым когда-то, в дни золотого детства, играл в лапту. Коля Жвачкин встретил Горохова радостно и сейчас-же повел знакомить с женой.
— Вот, Нина,—сказал Жвачкин, — мой приятель—страшнейший силач и физкультурник.
Жена улыбнулась и протянула Горохову руку, но Коля в ужасе отдернул руку жены.
— Ради бога, Нина, — вскричал он, — не подавай руки! Разве можно такому медведю руку подать? Ты, Миша, не обижайся,—хлопнул он Горохова по плечу, — но я вас, силачей, знаю. Народ вы добродушный и от всего сердца так пожмете руку, что кровь из под ногтей брызнет. Поздороваешься вот с таким, а после ходи на перевязку. Вон у тебя бицепсы... Пощупай-ка, Нина, вот тут. Железо! Бетон! Да, брат, силища у тебя... Вот пообедаем, на пляж пойдем, покажу тебя всем.
— Кстати, Коля, насчет обеда, — сказала жена. — Дров так ты и не наколол?
И жена вопросительно посмотрела на Горохова.
— Забыл, Ниночка,—махнул ругой Жвачкин,—а, впрочем... Миша, будь другом, наколи. Для меня это чистое наказание, а тебе — развлечение, силушку свою разомнешь.
— А, что-ж,—сказал Горохов,—я могу.
— Конечно, можешь, что тебе. Ты только не обижайся, Миша, я ведь по-дружески.
Горохов скинул пиджак и взялся за топор.
— Плечищи у тебя,—восторгался Жвачкин, сидя на дровах,—чорт знает, что! Ну-ка, вот это толстое полено возьми. Ну-ка, по башке его. P-раз! Так, молодцом. Здорово ты колешь. Постой, я тебе суковатых выберу. Мне чистое мучение с ними, а для тебя одно удовольствие.
Горохов махал топором и потел, а Жвачкин руководил рубкой.
— Вот сюда долбани, Миша, по сучку прямо. Вот, вот, еще разок стукни. Ага, поддается. Пожалуй, довольно, на три дня нам хватит, а вечером еще поколешь. Устал, Миша?
— Да нет, ничего,—утирал пот Горохов.
— Конечно, главное, по-дружески ведь ...
За обедом Жвачкин, усмехаясь, сказал жене, кизяув на Горохова:
— Ты, Ниночка, серебряной ложки ему не давай, никкелевую какую-нибудь ему дай, а то у этих силачей привычка металлические Еещи гнуть. Не обижайся, Миша, я ведь по-дружески. Жалко, знаешь, серебро 84 пробы и, вдруг, в согнутом виде.
— Пустяки, — пробурчал Горохов, а сам подумал, что напрасно приехал и хорошо бы сейчас встать из-за стола да уйти одному в лес.
На пляже Горохова обступила толпа жвачкинских знакомых, каких-то вялых барышненок, худосочных мужчинок, и, подстрекаемый Жвачк. ным, Горохов показывал мускулы, поднял какое-то тяжелое бревно, сдвинул с места огромный камень и делал на песке мост, причем Жвачкин колотил Горохова кулаком в грудь и восторженно орал:
— Наковальня! Броневик!
— В конце-концов, Жвачкин вскочил босыми ногами Горохову на живот и высоко подпрыгивал, пытаясь сломать мост. С пляжа Горохов пришел измученный, усталый, и снова, как за обедом, шевельнулось неприятное чувство скуки. А на балконе Жвачкин вел совещание насчет пикника, До ушей Горохова долетели фразы:
— Пива шесть бутылок? — говорил Жвачкин. — Что вы! По крайней мере две дюжины.
— Тяжело будет нести,—возражал кто-то.
— А Миша на что?—говорил Жвачкин—Миша потащит. Такому медведю одно удовольствие тяжести таскать.
Горохову ясно представилось: он тащится сзади с двумя дюжинами бутылок, а впереди, помахивая тросточкой и под руку с вялыми барышненками, весело идут худосочные мужчинки.
— Миша, не отста-вай!—кричит Жвачкин.
— От-ста-вай!—передразнивает лесное эхо.
Так это ясно представилось. Горохов взял с окна кепку, легко перепрыгнул забор и прямиком, по-медвежьи, продираясь сквозь гущу кустарника, пошел в лес. И попадись ему сейчас медведь, он бы бросился ему на грудь и крепко, крепко целовал бы жесткую, вонючую шерсть, пахнущую псиной.
К. Мазовский
ПО ПРИВЫЧКЕ
Рисунок А. Успенского
— Мост? Мост, говорите? В таком случае, товарищи, извиняюсь,—я, как представитель коммунхоза, предлагаю немедленно
составить смету!..