СОЛНЦЕ РОССІИ.
ЛЕГЕНДА.
Разсказъ.
I.
Черная ночь. Ярко горятъ звѣзды и сторожатъ землю. Полуобнаженнымъ деревьямъ уже давно пора спать, но они еще не спятъ и о чемъ-то шепчутся другъ съ другомъ. Старая косматая ель, которая днемъ казалась одинокой и погруженной въ свои думы, теперь придвинулась къ ольхѣ и говоритъ ей о томъ, что произойдетъ ночью. Въ прошломъ году было то же самое, но ольха все перезабыла. У нея минувшимъ лѣтомъ былъ романъ съ молодымъ орѣшникомъ, и она думала только о немъ. Только о немъ. Ахъ, этотъ орѣшникъ!
Съ дальней поляны идетъ теплый запахъ прошлогоднихъ травъ и гніющихъ листьевъ, а отъ черной земли встаютъ испаренія, туманныя, призрачныя и, какъ русалочьи косы, они пьянятъ и разморяютъ. Все, чѣмъ болѣла земля, начиная съ лѣта, теперь выходитъ изъ ея нѣдръ, торопливо и бурно, вмѣстѣ съ ароматомъ влажной земли, хмель нымъ, какъ старый искристый медъ. И оттого въ весеннемъ туманѣ, вмѣстѣ съ живымъ
теплородомъ, зажигающимъ кровь, — таится и больная одурь, тоже пьяная, дикая, полная сладкой истомы.
Дохнетъ человѣкъ — и встаютъ передъ нимъ ярко-красныя райскія птицы, которыхъ нѣть на землѣ, и жгутъ онѣ душу каменной печалью и живой радостью, томятъ сердце и неустанно будятъ все то, что спитъ уже двадцать, тридцать и
пятьдесятъ лѣтъ. И пробуждаются тогда сокровеннѣйшія мечты и летаютъ вольными птицами высоко въ небѣ.
Шуршатъ сосны и смотрятся въ бархатъ чернаго неба Слышно въ лѣсу, какъ грозно шагаетъ-кто-то, размашистый и широкій — и трещатъ сучья и трепыхаетъ хвоя. Это весна. Она ходитъ день и ночь и все смотритъ, не ускользнулъ ли кто отъ ея зоркихъ глазъ, нѣтъ ли еще не проснувшихся.
Она обходитъ всѣ тропы, всѣ уголки, заглядываетъ въ норы и щекочетъ жизнь. Но, прежде всего, она приходитъ на могилы. Весна долго будитъ непробудимыхъ, дышитъ на нихъ своимъ ароматомъ, грѣетъ и зоветъ. И еще никогда не оживали могилы, но весна неизмѣнно ихъ будитъ, потому что такъ надо, потому что она не любитъ мертвыхъ.
Вотъ сейчасъ разольется по лѣсу густой бархатистый звонъ и задрожитъ воздухъ и заликуетъ земля. Пасха придетъ, какъ невѣста, легкая, пахучая, и поклонится ей первымъ старый угрюмый дубъ, за нимъ сосны, березы. А можжевельникъ, волнуясь, забудетъ о поклонѣ и станетъ дрожать, радостный и счастливый, что не обошелся торжественный выходъ и безъ него, маленькаго и нерастущаго.
Не по лѣснымъ тропамъ и дорогамъ, а
въ чащѣ послышится вдругъ легкій топотъ. Это зубръ бѣловѣжскій. Раньше всѣхъ прибѣжитъ онъ къ могилѣ, что пріютилась у дуба, оглянется — еще нѣтъ никого — и припадетъ къ землѣ. Положитъ морду на лапы и будетъ ждать, покорный и тихій. Потомъ придетъ волкъ изъ мазовецкихъ лѣсовъ и ляжетъ передъ зубромъ, спрятавши голову въ лапахъ, точно сты
Т. П. Карсавина въ балетѣ «Эвника».
ЛЕГЕНДА.
Разсказъ.
I.
Черная ночь. Ярко горятъ звѣзды и сторожатъ землю. Полуобнаженнымъ деревьямъ уже давно пора спать, но они еще не спятъ и о чемъ-то шепчутся другъ съ другомъ. Старая косматая ель, которая днемъ казалась одинокой и погруженной въ свои думы, теперь придвинулась къ ольхѣ и говоритъ ей о томъ, что произойдетъ ночью. Въ прошломъ году было то же самое, но ольха все перезабыла. У нея минувшимъ лѣтомъ былъ романъ съ молодымъ орѣшникомъ, и она думала только о немъ. Только о немъ. Ахъ, этотъ орѣшникъ!
Съ дальней поляны идетъ теплый запахъ прошлогоднихъ травъ и гніющихъ листьевъ, а отъ черной земли встаютъ испаренія, туманныя, призрачныя и, какъ русалочьи косы, они пьянятъ и разморяютъ. Все, чѣмъ болѣла земля, начиная съ лѣта, теперь выходитъ изъ ея нѣдръ, торопливо и бурно, вмѣстѣ съ ароматомъ влажной земли, хмель нымъ, какъ старый искристый медъ. И оттого въ весеннемъ туманѣ, вмѣстѣ съ живымъ
теплородомъ, зажигающимъ кровь, — таится и больная одурь, тоже пьяная, дикая, полная сладкой истомы.
Дохнетъ человѣкъ — и встаютъ передъ нимъ ярко-красныя райскія птицы, которыхъ нѣть на землѣ, и жгутъ онѣ душу каменной печалью и живой радостью, томятъ сердце и неустанно будятъ все то, что спитъ уже двадцать, тридцать и
пятьдесятъ лѣтъ. И пробуждаются тогда сокровеннѣйшія мечты и летаютъ вольными птицами высоко въ небѣ.
Шуршатъ сосны и смотрятся въ бархатъ чернаго неба Слышно въ лѣсу, какъ грозно шагаетъ-кто-то, размашистый и широкій — и трещатъ сучья и трепыхаетъ хвоя. Это весна. Она ходитъ день и ночь и все смотритъ, не ускользнулъ ли кто отъ ея зоркихъ глазъ, нѣтъ ли еще не проснувшихся.
Она обходитъ всѣ тропы, всѣ уголки, заглядываетъ въ норы и щекочетъ жизнь. Но, прежде всего, она приходитъ на могилы. Весна долго будитъ непробудимыхъ, дышитъ на нихъ своимъ ароматомъ, грѣетъ и зоветъ. И еще никогда не оживали могилы, но весна неизмѣнно ихъ будитъ, потому что такъ надо, потому что она не любитъ мертвыхъ.
Вотъ сейчасъ разольется по лѣсу густой бархатистый звонъ и задрожитъ воздухъ и заликуетъ земля. Пасха придетъ, какъ невѣста, легкая, пахучая, и поклонится ей первымъ старый угрюмый дубъ, за нимъ сосны, березы. А можжевельникъ, волнуясь, забудетъ о поклонѣ и станетъ дрожать, радостный и счастливый, что не обошелся торжественный выходъ и безъ него, маленькаго и нерастущаго.
Не по лѣснымъ тропамъ и дорогамъ, а
въ чащѣ послышится вдругъ легкій топотъ. Это зубръ бѣловѣжскій. Раньше всѣхъ прибѣжитъ онъ къ могилѣ, что пріютилась у дуба, оглянется — еще нѣтъ никого — и припадетъ къ землѣ. Положитъ морду на лапы и будетъ ждать, покорный и тихій. Потомъ придетъ волкъ изъ мазовецкихъ лѣсовъ и ляжетъ передъ зубромъ, спрятавши голову въ лапахъ, точно сты
Т. П. Карсавина въ балетѣ «Эвника».