ПОДЪ СНѢГОМЪ.
Разсказъ.
Запоздали егорьевскіе мужики на базарѣ въ волости. Стало дѣло къ вечеру, буранчикъ запорошилъ. Осторожный Ивашокъ, подозрительно всматриваясь въ небо, ѣхать не совѣтовалъ.
— Загудитъ буранъ къ ночи, — заплутаемся!
Но угрюмый Люстра кричалъ, что ночевать — горевать, на одномъ сѣнѣ разоришься, а мизгирь Шабалка его поддерживалъ.
— Угаръ съ чадомъ... али на дорогѣ вѣшекъ нѣтъ? Ивашокъ, разглаживая бороду, гудѣлъ. — Куры поклевали!
Долго-бы проспорили мужики, если-бы не воротился съ базара Иванъ Филиппычъ, егорьевскій мельникъ, — великанъ и весельчакъ.
— Что, ребята, встали, али загадки гадаете? Хо-ххо-ххо! — загрохоталъ онъ, сваливая въ свою кошеву покупки, — а ну, скажите мнѣ, авось отгадаю!
— Да вотъ думаемъ: ѣхать, али ночевать? Буранъ поднимается...
— Ай да молодцы, егорьевскіе купцы: бурана забоялись! а вамъ съ тараканами воевать. Давайте-ка лошадей запрягать, чѣмъ языки-то чесать. Живо!
У Ивана Филиппыча лошадь была готова въ минуту. Ободренные его хохотомъ, мужики то-же позапрягали своихъ Сивокъ и Буланокъ, и гуськомъ выѣхали за ворота постоялаго двора.
— Угаръ съ чадомъ... пошеве-е-ливай! — оралъ Шабалка на своего меренка.
А Иванъ Филиппычъ, завалившись въ свою просторную кошеву, пристегнулъ Вороного со словами. — Сыпь, Матрешка, рупь застежка!
И мужики поѣхали.
Не успѣли они десятка верстъ отъѣхать отъ волости, какъ понесла вьюга — свѣта Божьяго не видно. Снѣгъ валилъ густыми, пушистыми хлопьями, мокрыми и липкими, вѣтеръ со свистомъ и стономъ подхватывалъ ихъ и съ быстротою урагана несъ по степи. Мужики перекликались, но вѣтеръ схватывалъ и уносилъ ихъ крики въ сѣрое воющее пространство. Шабалка ѣхалъ съ цѣлымъ возомъ покупокъ, такъ что дочь его, Машутка, сидѣла на тычкѣ и снѣгъ съ подвѣтренной стороны такъ и облѣпилъ ее всю.
— Ша-балка-а... а! — доносился сквозь вой вѣтра голосъ Ивана Филиппыча, — Машут... ка-то... замерзла-а? — Заме-е-рзла!
— У меня... кошева... больша-ая... пусть Машутка... кошма...
— Сто-о-й!
Мужики встали Машутка, увязая въ сугробахъ и придерживаясь за оглобли и сани, добралась кое-какъ до кошевы
Ивана Филиппыча и упала на мягкое сѣно, запыхавшись. Поѣхали дальше. Вѣтеръ все крѣпчалъ и, неся цѣлыя тучи мокраго снѣга, съ воемъ и свистомъ такъ и рвался по степи, едва не сбивая съ ногъ лошаденокъ. Сквозь пелену бурана мужики съ трудомъ различали другъ друга, заднія подводы не видѣли переднихъ. Какъ живые комья снѣга двигались лошади и подводы въ бѣлой, бѣгущей мглѣ.
— Сто-о-й! — опять пронеслось по обозу. — Што-о?..
— Ива-нъ... Филиппычъ... — неслось сквозь вой вѣтра. — Гдѣ?..
— Про... па-алъ!
Остановились, сгрудились.
— Отсталъ... лошади нѣтъ! — Бѣ-да-а... — Искать...
— Гдѣ искать... самъ-то... — Кричать надо!
Вѣтеръ такъ и рвалъ.
Липкій снѣгъ слѣпилъ глаза.
— Ма-а-шка, — ревѣлъ Шабалка, — дочка-а... Мужики подхватили.
— Ива-а-нъ... Филиппы-ы-чъ...
Но вѣтеръ такъ и кидалъ звуки въ разныя стороны, какъбудто съ злобой, ничѣмъ необъяснимой, тутъ-же рвалъ ихъ на куски.
— Толку мало...
— Айда, ребята... сами застынемъ! Шабалка палъ на колѣни.
— Братцы! Христа-ради... искать надо!
— Что ты, Листратъ Фаддеичъ... гдѣ искать! Свѣта не видно.
— Отъ обоза отойдешь — пропадешь... — Гдѣ-нибудь переждутъ. — А-а?
— Переждутъ... кошеву опрокинутъ... — Ребята, ѣхать... послѣднюю дорогу занесетъ... — Тро-о... гай!
Опять снѣжныя комья задвигались въ бѣлой мглѣ. Шабалка плакалъ и кричалъ. — До-о-чка... а!
Увидалъ что-то черное въ сторонѣ, въ трехъ шагахъ, съ крикомъ бросился съ воза, но оно шарахнулось и исчезло... Волкъ-ли, собака-ли? Оглянулся Шабалка, ничего вокругъ не видно. Метнулся вправо, влѣво... обозъ исчезъ, только вѣтеръ съ прежней силой воетъ по степи.
Подкосились у Шабалки ноги.
— Гой-гой-гой-гой! — завылъ онъ и присѣлъ въ снѣгъ. Вѣтеръ такъ и налеталъ на него, трепалъ его рваный полушубокъ, заметалъ его снѣгомъ.
Всталъ Шабалка, поискалъ дорогу, не нашелъ, и пошелъ
по вѣтру, утопая по колѣни въ рыхломъ снѣгу. Сначала КРИ
Панно.
Гансъ Пелларъ.