БАЛКАНСКІЯ СТРАНИЧКИ.
ОНО.
Разсказъ.
Утромъ тесть говорилъ:
— У тебя ружье вычищено? — Вычищено. — А патроны? — Набиты.
— Ну, это хорошо, а то намъ придется отправляться на охоту.
Тесть, огромный мужчина съ сѣдыми усищами, сидитъ на диванѣ рядомъ съ ятемъ, бѣлокурымъ юношею лѣтъ двадцати, и свирѣпо шепчетъ: — Тише, чортъ возьми! — хотя никто и не собирается нарушать тишину маленькаго домика. Зять шевелится.
— Да подожди же, ради Бога! — буркаетъ тесть.
Оба, затаивъ дыханіе, прислушиваются. Изъ сосѣдней комнаты внезапно доносится слабый стонъ: — А-а-а! — А-а-а! — Тамъ, на кровати, мучается въ предродовыхъ боляхъ роженица. Ея вопли то совершенно стихаютъ, то черезъ нѣсколько минутъ возобновляются.
Тесть и безусый зять взглядываютъ другъ на друга. Этотъ стонъ, вырастающій въ дикіе вопли, тревожитъ ихъ и смущаетъ: вѣдь, за стѣною мучается славная Танечка, розовая хохотунья, озорница и спорщица, виновникъ же ея мученій — одинъ изъ нихъ. И это создаетъ неловкость.
— А-ахъ!
Дверь раскрывается, въ комнату входитъ роженнца, а за нею ея мать, теща бѣлокураго юноши.
Мужчины жалобно взглядываютъ на Танечку. Въ голубомъ капотѣ, съ разсыпавшеюся по плечамъ темно-русою косою, она такъ слаба и безпомощна... Ея глаза, подернутые, какъ у всѣхъ роженицъ, мистической поволокой, ушли въ глубь глазницъ, свѣтясь оттуда робко и стыдливо, но тупо и нагло выдвигается впередъ хрупкаго туловища беременный животъ.
«Гадость! Свинство! — терзается юноша, — неужели же это зовется любовью — обезобразить прекрасное тѣло, подвести къ кровавой смерти въ нечистомъ процессѣ рожденія. Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! Такъ нельзя».
Танечка расхаживаетъ по комнатѣ, отдыхая отъ схватокъ. Она съ ужасомъ чувствуетъ, что сейчасъ опять затрепещетъ все ея
существо, тысячи маленькихъ, злыхъ, красныхъ рукъ будутъ рвать ея внутренности. Первые роды — да будутъ и послѣдними: она умретъ — да, да! — умретъ она. Но если не умретъ, то она знаетъ, что подѣлаетъ съ
1) Турчанка
2) Турецкія цыганки близъ Константинополя
3) Акрополь (Аѳины)
ОНО.
Разсказъ.
Утромъ тесть говорилъ:
— У тебя ружье вычищено? — Вычищено. — А патроны? — Набиты.
— Ну, это хорошо, а то намъ придется отправляться на охоту.
Тесть, огромный мужчина съ сѣдыми усищами, сидитъ на диванѣ рядомъ съ ятемъ, бѣлокурымъ юношею лѣтъ двадцати, и свирѣпо шепчетъ: — Тише, чортъ возьми! — хотя никто и не собирается нарушать тишину маленькаго домика. Зять шевелится.
— Да подожди же, ради Бога! — буркаетъ тесть.
Оба, затаивъ дыханіе, прислушиваются. Изъ сосѣдней комнаты внезапно доносится слабый стонъ: — А-а-а! — А-а-а! — Тамъ, на кровати, мучается въ предродовыхъ боляхъ роженица. Ея вопли то совершенно стихаютъ, то черезъ нѣсколько минутъ возобновляются.
Тесть и безусый зять взглядываютъ другъ на друга. Этотъ стонъ, вырастающій въ дикіе вопли, тревожитъ ихъ и смущаетъ: вѣдь, за стѣною мучается славная Танечка, розовая хохотунья, озорница и спорщица, виновникъ же ея мученій — одинъ изъ нихъ. И это создаетъ неловкость.
— А-ахъ!
Дверь раскрывается, въ комнату входитъ роженнца, а за нею ея мать, теща бѣлокураго юноши.
Мужчины жалобно взглядываютъ на Танечку. Въ голубомъ капотѣ, съ разсыпавшеюся по плечамъ темно-русою косою, она такъ слаба и безпомощна... Ея глаза, подернутые, какъ у всѣхъ роженицъ, мистической поволокой, ушли въ глубь глазницъ, свѣтясь оттуда робко и стыдливо, но тупо и нагло выдвигается впередъ хрупкаго туловища беременный животъ.
«Гадость! Свинство! — терзается юноша, — неужели же это зовется любовью — обезобразить прекрасное тѣло, подвести къ кровавой смерти въ нечистомъ процессѣ рожденія. Нѣтъ! нѣтъ! нѣтъ! Такъ нельзя».
Танечка расхаживаетъ по комнатѣ, отдыхая отъ схватокъ. Она съ ужасомъ чувствуетъ, что сейчасъ опять затрепещетъ все ея
существо, тысячи маленькихъ, злыхъ, красныхъ рукъ будутъ рвать ея внутренности. Первые роды — да будутъ и послѣдними: она умретъ — да, да! — умретъ она. Но если не умретъ, то она знаетъ, что подѣлаетъ съ
1) Турчанка
2) Турецкія цыганки близъ Константинополя
3) Акрополь (Аѳины)