VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
— Нѣтъ, благодарю васъ.
— Если нужно, такъ вы не стѣсняйтесь. Я умѣю. Мнѣ сейчасъ все равно нечего дѣлать. Перайшвили на лекціи ушелъ, а тотъ, другой, еще не вернулся. Можно мнѣ у васъ въ комнатѣ посидѣть? Я, право, мѣшать не буду. Возьму книжку и буду читать.
— Ну, посидите! — не совсѣмъ любезно согласился товарищъ Николай. — Только говорить мнѣ трудно... Такъ что ужъ я молчать буду.
Сосѣдка придвинула поближе къ кровати ободранное кресло, усѣлась, подобравъ ноги, и взяла въ руки какую-то толстую книгу. Перелистывала страницу за страницей и искоса взглядывала на больного. Тотъ закрылъ глаза и старался дышать ровнѣе, дѣлая видъ, что дремлетъ. Но мѣшалъ кашель. Приходилось то и дѣло приподниматься на постели и поневолѣ открывать глаза.
— А хорошо бы вамъ оподельдоку! — задумчиво сказала сосѣдка. — Мужу помогаетъ.
— Такъ вотъ ужъ вы о мужѣ и заботьтесь, если помогаетъ.
— Очень мнѣ нужно... Я вамъ покажу его, когда
ОНЪ придетъ обѣдать. Онъ на каракатицу похожъ. И, представьте, ревнуетъ. Ко всѣмъ ревнуетъ, а особенно къ студентамъ: къ Перайшвили и къ
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
Вальцу. Онъ и къ вамъ будетъ ревновать, если узнаетъ, что я у васъ тутъ сидѣла одинъ на одинъ. И когда очень разревнуется, начинаетъ драться. Выберетъ минуту, когда никого, кромѣ насъ двоихъ, нѣту дома, и дерется...
— Больно? — съ усмѣшкой спросилъ товарищъ Николай. До сихъ поръ онъ теоретически отрицалъ существующую семью, какъ явно буржуазную ячейку, но сейчасъ его симпатіи были всецѣло на сторонѣ мужа, который днюетъ и ночуетъ въ канцеляріи, а дома мажется оподельдокомъ. Подумалъ даже: „хорошо бы тебя, матушка, по старинкѣ: разложитъ, да и всыпать... Для охлажденія крови... “
— Больно? Какое тамъ больно... У него и силы, какъ у цыпленка. Одинъ смѣхъ. Потомъ онъ всегда разозлится и ногти кусаетъ до крови. А когда назлится, сядетъ въ уголъ и плачетъ.
— А вы что же?
— Что же? Я не злая. Я посмотрю, посмотрю на него, да и прощу. И когда вечеромъ раздѣнусь, онъ у меня ноги цѣлуетъ.
Товарищъ Николай отвернулся лицамъ къ стѣнѣ и окончательно смолкъ. Сосѣдка долго еще пыталась вовлечь его въ разговоръ, выбирая самыя интересныя, по ея мнѣнію, темы, но не добилась никакихъ результатовъ и, повидимому, погрузилась въ чтеніе. Иногда, забываясь, мурлыкала шансонетку, — не совсѣмъ пристойную.
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
Другой студентъ — Бальцъ — вернулся домой незадолго до обѣда. Видъ у Бальца былъ нѣмецкій: кругленькій, выхоленный. Стоячій воротничекъ лоснился зеркальнымъ блескомъ. И добродушная, жизнерадостная улыбка довольнаго своей жизнью и своимъ пищевареніемъ человѣка не сходила съ лица.
Бальцъ участливо разспросилъ больного о визитѣ врача, справился, не нужно-ли чего-нибудь, кромѣ уже прописанныхъ лекарствъ. И, ясно было, отъ всей души сочувствовалъ больному, но по лицу его это было какъ-то очень мало замѣтно: никакія усилія не могли прогнать безмятежной улыбки. Сосѣдка передъ самымъ приходомъ Бальца ушла къ себѣ въ комнату и теперь звала оттуда:
— Нѣмецъ, вы?
— Я самый. А вы однѣ?
— Какъ перстъ. Но ко мнѣ нельзя. Я переодѣваться буду. Сейчасъ мужъ придетъ.
— Я на минуточку.
И, не дожидаясь отвѣта, Бальцъ унесъ въ сосѣднюю комнату свою улыбку и свой крахмальный воротничекъ. Больной натянулъ было до самой маковки одѣяло, чтобы ничего не слышатъ, но подъ одѣяломъ оказалось очень уже душно. А заставленная столикамъ дверь не только пропускала попрежнему всѣ звуки, но даже какъ-будто усиливала ихъ, словно резонаторъ. Шорохи и шу
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
мы, и торопливые поцѣлуи, и шелестъ платья — все это безпрепятственно проникало въ сознаніе товарища Николая и заставляло его тревожно и злобно ворочаться въ грязной постели. Кашлялъ усиленно громко, чтобы напомнить о своемъ присутствіи, но это помогало мало. Послѣ минутнаго затишья звуки возобновлялись усиленнымъ темпомъ. Больной слушалъ, какъ щелкаютъ корсетныя кнопки, и думалъ:
„Мессалина... Дегенератъ... Да и эти два хороши. Нѣтъ, никогда я не прощу Спиридону такой подлостиˮ...
Наконецъ, звякнулъ въ прихожей звонокъ — и студентъ торопливо проскользнулъ въ свою комнату, оправляя но пути прическу. Галстукъ у него сбился на сторону, но все та же безмятежная улыбка озаряла раскраснѣвшееся лицо. Присѣлъ въ то же самое кресло, которое незадолго передъ тѣмъ покинула сосѣдка, и сообщилъ конфиденціально:
— Премилая барынька, вы понимаете... Удивительная непосредственность... Я, конечно, вполнѣ полагаюсь на вашу скромность, не правда ли?
— Да, да! — огрызнулся товарищъ Николай. — Меня ужъ просили сегодня о тамъ же самомъ.
Студентъ нѣсколько опѣшилъ, но сейчасъ же догадался:
— Ахъ, она сама, конечно! Молодецъ. Я не
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ. «Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
— Нѣтъ, благодарю васъ.
— Если нужно, такъ вы не стѣсняйтесь. Я умѣю. Мнѣ сейчасъ все равно нечего дѣлать. Перайшвили на лекціи ушелъ, а тотъ, другой, еще не вернулся. Можно мнѣ у васъ въ комнатѣ посидѣть? Я, право, мѣшать не буду. Возьму книжку и буду читать.
— Ну, посидите! — не совсѣмъ любезно согласился товарищъ Николай. — Только говорить мнѣ трудно... Такъ что ужъ я молчать буду.
Сосѣдка придвинула поближе къ кровати ободранное кресло, усѣлась, подобравъ ноги, и взяла въ руки какую-то толстую книгу. Перелистывала страницу за страницей и искоса взглядывала на больного. Тотъ закрылъ глаза и старался дышать ровнѣе, дѣлая видъ, что дремлетъ. Но мѣшалъ кашель. Приходилось то и дѣло приподниматься на постели и поневолѣ открывать глаза.
— А хорошо бы вамъ оподельдоку! — задумчиво сказала сосѣдка. — Мужу помогаетъ.
— Такъ вотъ ужъ вы о мужѣ и заботьтесь, если помогаетъ.
— Очень мнѣ нужно... Я вамъ покажу его, когда
ОНЪ придетъ обѣдать. Онъ на каракатицу похожъ. И, представьте, ревнуетъ. Ко всѣмъ ревнуетъ, а особенно къ студентамъ: къ Перайшвили и къ
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
Вальцу. Онъ и къ вамъ будетъ ревновать, если узнаетъ, что я у васъ тутъ сидѣла одинъ на одинъ. И когда очень разревнуется, начинаетъ драться. Выберетъ минуту, когда никого, кромѣ насъ двоихъ, нѣту дома, и дерется...
— Больно? — съ усмѣшкой спросилъ товарищъ Николай. До сихъ поръ онъ теоретически отрицалъ существующую семью, какъ явно буржуазную ячейку, но сейчасъ его симпатіи были всецѣло на сторонѣ мужа, который днюетъ и ночуетъ въ канцеляріи, а дома мажется оподельдокомъ. Подумалъ даже: „хорошо бы тебя, матушка, по старинкѣ: разложитъ, да и всыпать... Для охлажденія крови... “
— Больно? Какое тамъ больно... У него и силы, какъ у цыпленка. Одинъ смѣхъ. Потомъ онъ всегда разозлится и ногти кусаетъ до крови. А когда назлится, сядетъ въ уголъ и плачетъ.
— А вы что же?
— Что же? Я не злая. Я посмотрю, посмотрю на него, да и прощу. И когда вечеромъ раздѣнусь, онъ у меня ноги цѣлуетъ.
Товарищъ Николай отвернулся лицамъ къ стѣнѣ и окончательно смолкъ. Сосѣдка долго еще пыталась вовлечь его въ разговоръ, выбирая самыя интересныя, по ея мнѣнію, темы, но не добилась никакихъ результатовъ и, повидимому, погрузилась въ чтеніе. Иногда, забываясь, мурлыкала шансонетку, — не совсѣмъ пристойную.
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
Другой студентъ — Бальцъ — вернулся домой незадолго до обѣда. Видъ у Бальца былъ нѣмецкій: кругленькій, выхоленный. Стоячій воротничекъ лоснился зеркальнымъ блескомъ. И добродушная, жизнерадостная улыбка довольнаго своей жизнью и своимъ пищевареніемъ человѣка не сходила съ лица.
Бальцъ участливо разспросилъ больного о визитѣ врача, справился, не нужно-ли чего-нибудь, кромѣ уже прописанныхъ лекарствъ. И, ясно было, отъ всей души сочувствовалъ больному, но по лицу его это было какъ-то очень мало замѣтно: никакія усилія не могли прогнать безмятежной улыбки. Сосѣдка передъ самымъ приходомъ Бальца ушла къ себѣ въ комнату и теперь звала оттуда:
— Нѣмецъ, вы?
— Я самый. А вы однѣ?
— Какъ перстъ. Но ко мнѣ нельзя. Я переодѣваться буду. Сейчасъ мужъ придетъ.
— Я на минуточку.
И, не дожидаясь отвѣта, Бальцъ унесъ въ сосѣднюю комнату свою улыбку и свой крахмальный воротничекъ. Больной натянулъ было до самой маковки одѣяло, чтобы ничего не слышатъ, но подъ одѣяломъ оказалось очень уже душно. А заставленная столикамъ дверь не только пропускала попрежнему всѣ звуки, но даже какъ-будто усиливала ихъ, словно резонаторъ. Шорохи и шу
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
мы, и торопливые поцѣлуи, и шелестъ платья — все это безпрепятственно проникало въ сознаніе товарища Николая и заставляло его тревожно и злобно ворочаться въ грязной постели. Кашлялъ усиленно громко, чтобы напомнить о своемъ присутствіи, но это помогало мало. Послѣ минутнаго затишья звуки возобновлялись усиленнымъ темпомъ. Больной слушалъ, какъ щелкаютъ корсетныя кнопки, и думалъ:
„Мессалина... Дегенератъ... Да и эти два хороши. Нѣтъ, никогда я не прощу Спиридону такой подлостиˮ...
Наконецъ, звякнулъ въ прихожей звонокъ — и студентъ торопливо проскользнулъ въ свою комнату, оправляя но пути прическу. Галстукъ у него сбился на сторону, но все та же безмятежная улыбка озаряла раскраснѣвшееся лицо. Присѣлъ въ то же самое кресло, которое незадолго передъ тѣмъ покинула сосѣдка, и сообщилъ конфиденціально:
— Премилая барынька, вы понимаете... Удивительная непосредственность... Я, конечно, вполнѣ полагаюсь на вашу скромность, не правда ли?
— Да, да! — огрызнулся товарищъ Николай. — Меня ужъ просили сегодня о тамъ же самомъ.
Студентъ нѣсколько опѣшилъ, но сейчасъ же догадался:
— Ахъ, она сама, конечно! Молодецъ. Я не
VI ОСЕННЯЯ ВЫСТАВКА.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ. «Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ.
«Странникъ».П. С. Ксидіасъ.