Морское купанье.
Фот. А. Пойманова.
Н. В. Олейникъ.
— Юсь?! Развѣ такое имя есть?
— Разъ говорю, значитъ есть! А вы, милый Юсъ, зовите меня, знаете какъ? — Какъ?
— Форнарина.
— Форнарина? Но почему—Форнарина? Вѣдь вы же— православная?
— Ахъ, Боже!—дернулась она на мѣстѣ:—Какой вы, право, несносный.
— Ну, извините, Форнарина... Кстати, намъ вылѣзать. Я остановилъ извозчика и помогъ Форнаринѣ вылѣзть изъ-подъ кузова пролетки.
При свѣтѣ уличныхъ фонарей, оживленіе Форнарины замѣтно стало пропадать. Чѣмъ выше мы поднимались по лѣстницѣ, тѣмъ безпокойнѣе становилась Форнарина.
— А у васъ тамъ никого нѣтъ?—не разъ уже спрашивала Форнарина.
Когда я открылъ дверь и, пропустивъ впередъ Форнарину, хотѣлъ запереть за собой, она вдругъ испуганно вскрикнула:
— Зачѣмъ вы запираете дверь?
— А какъ же иначе?—ничего не понимая, спросилъ я, щелкая ключемъ. Сбросивъ мнѣ на руки ротонду, она попросила зажечь лампы и только тогда, когда мои двѣ комнаты наполнились свѣтомъ, она вошла, странно притихшая и смущенная. Ея вниманіе привлекала каждая бездѣлушка и она, пристально все разсматривая, поминутно спрашивала:
— А это что? А вотъ это? А откуда у васъ это?
Я предупредительно отвѣчалъ ей, любуясь ея волосами и опущенными отъ смущенія темными рѣсницами. Удивляла меня немного ея подозрительность и частое ея оборачиваніе въ сторону входныхъ дверей. Въ спальнѣ ея вниманіе привлекла моя кровать. Она задержала на ней свой взглядъ, затѣмъ— черезъ минуту—спросила:
— А у васъ тамъ ничего не спрятано?
— А что можно спрятать въ кровати?—съ недоумѣніемъ спросилъ я.
Она отвернулась и, мнѣ показалось, что она покраснѣла.
СА
ЛОН
Ъ
— Та-акъ,—неопредѣленно отвѣтила она и, помолчавъ, загадочно сказала: — Туманъ.
— Гдѣ туманъ? — Гдѣ? Вездѣ.
И она, заглушая свой смѣхъ, опять спрятала лицо въ воротникъ ротонды.
— Я не понимаю,—въ недоумѣніи пожалъ я плечами. Но минуты черезъ двѣ, она опять нарушила молчаніе вопросомъ:
— Вы женаты? — Нѣтъ.
— Я—тоже.
— Слава Богу,—промычалъ я, начиная досадовать на себя за нелѣпые діалоги.
— А вотъ и извозчикъ,—вдругъ радостно вскрикнула моя спутница:—Садитесь, скорѣе.
Появленіе извозчика сразу разрядило атмосферу неловкости и натянутости. Моя спутница граціозно согнувшись, нырнула подъ кожаный кузовъ пролетки и весело крикнула мнѣ:
— Танцуйте сюда, другъ.
— Ну, куда же мы?—спросилъ я, помѣщаясь рядомъ съ нею.
— Ахъ, мнѣ все равно. Хоть на Парнасъ или на шабашъ,— безпечно отвѣтила моя сосѣдка.
Послѣ минутнаго колебанія я, боясь ее обидѣть, осторожно пригласилъ къ себѣ. Сверхъ ожиданія она очень охотно согласилась, не забывъ, конечно, спросить,—одинъ ли я живу или нѣтъ.
— Вотъ мы съ вами знакомы два часа, а еще не знаю вашего имени.
— Ну, и я не знаю, какъ—ваше!—удивилась она.
— Меня зовутъ Михаиломъ, по отчеству—Петровичемъ. — Ой, какъ не умно и длинно,—разочарованно простонала она.
— Но, вѣдь, я же не виноватъ въ этомъ.
— Слушайте, идея!—оживилась вновь она, беря меня
за руку:—я васъ буду звать Юсъ.
Фот. А. Пойманова.
Н. В. Олейникъ.
— Юсь?! Развѣ такое имя есть?
— Разъ говорю, значитъ есть! А вы, милый Юсъ, зовите меня, знаете какъ? — Какъ?
— Форнарина.
— Форнарина? Но почему—Форнарина? Вѣдь вы же— православная?
— Ахъ, Боже!—дернулась она на мѣстѣ:—Какой вы, право, несносный.
— Ну, извините, Форнарина... Кстати, намъ вылѣзать. Я остановилъ извозчика и помогъ Форнаринѣ вылѣзть изъ-подъ кузова пролетки.
При свѣтѣ уличныхъ фонарей, оживленіе Форнарины замѣтно стало пропадать. Чѣмъ выше мы поднимались по лѣстницѣ, тѣмъ безпокойнѣе становилась Форнарина.
— А у васъ тамъ никого нѣтъ?—не разъ уже спрашивала Форнарина.
Когда я открылъ дверь и, пропустивъ впередъ Форнарину, хотѣлъ запереть за собой, она вдругъ испуганно вскрикнула:
— Зачѣмъ вы запираете дверь?
— А какъ же иначе?—ничего не понимая, спросилъ я, щелкая ключемъ. Сбросивъ мнѣ на руки ротонду, она попросила зажечь лампы и только тогда, когда мои двѣ комнаты наполнились свѣтомъ, она вошла, странно притихшая и смущенная. Ея вниманіе привлекала каждая бездѣлушка и она, пристально все разсматривая, поминутно спрашивала:
— А это что? А вотъ это? А откуда у васъ это?
Я предупредительно отвѣчалъ ей, любуясь ея волосами и опущенными отъ смущенія темными рѣсницами. Удивляла меня немного ея подозрительность и частое ея оборачиваніе въ сторону входныхъ дверей. Въ спальнѣ ея вниманіе привлекла моя кровать. Она задержала на ней свой взглядъ, затѣмъ— черезъ минуту—спросила:
— А у васъ тамъ ничего не спрятано?
— А что можно спрятать въ кровати?—съ недоумѣніемъ спросилъ я.
Она отвернулась и, мнѣ показалось, что она покраснѣла.
СА
ЛОН
Ъ
— Та-акъ,—неопредѣленно отвѣтила она и, помолчавъ, загадочно сказала: — Туманъ.
— Гдѣ туманъ? — Гдѣ? Вездѣ.
И она, заглушая свой смѣхъ, опять спрятала лицо въ воротникъ ротонды.
— Я не понимаю,—въ недоумѣніи пожалъ я плечами. Но минуты черезъ двѣ, она опять нарушила молчаніе вопросомъ:
— Вы женаты? — Нѣтъ.
— Я—тоже.
— Слава Богу,—промычалъ я, начиная досадовать на себя за нелѣпые діалоги.
— А вотъ и извозчикъ,—вдругъ радостно вскрикнула моя спутница:—Садитесь, скорѣе.
Появленіе извозчика сразу разрядило атмосферу неловкости и натянутости. Моя спутница граціозно согнувшись, нырнула подъ кожаный кузовъ пролетки и весело крикнула мнѣ:
— Танцуйте сюда, другъ.
— Ну, куда же мы?—спросилъ я, помѣщаясь рядомъ съ нею.
— Ахъ, мнѣ все равно. Хоть на Парнасъ или на шабашъ,— безпечно отвѣтила моя сосѣдка.
Послѣ минутнаго колебанія я, боясь ее обидѣть, осторожно пригласилъ къ себѣ. Сверхъ ожиданія она очень охотно согласилась, не забывъ, конечно, спросить,—одинъ ли я живу или нѣтъ.
— Вотъ мы съ вами знакомы два часа, а еще не знаю вашего имени.
— Ну, и я не знаю, какъ—ваше!—удивилась она.
— Меня зовутъ Михаиломъ, по отчеству—Петровичемъ. — Ой, какъ не умно и длинно,—разочарованно простонала она.
— Но, вѣдь, я же не виноватъ въ этомъ.
— Слушайте, идея!—оживилась вновь она, беря меня
за руку:—я васъ буду звать Юсъ.