ВЫСТАВКА
Крутицкія ворота.
Фот. Ксо. Глыбовской:
Д. с. Стеллецкій.
Эти незначительныя странности ея характера нравились мнѣ. Нравилась ея стыдливость, смущеніе, неумѣніе владѣть собою и въ особенности нравилась ея простодушная наивность...
— Юсъ, а у васъ карточки интересныхъ мужчинъ есть?— краснѣя спросила она, разглядывая очень неохотно карточки женщинъ.
— Вотъ все, что у меня есть, смотрите.
Я вынулъ изъ стола пачку карточекъ и положилъ передъ нею.
Сознаюсь, что оставаясь наружно спокойнымъ, я въ глубинѣ души уже чувствовалъ, что проникаюсь вожделѣніемъ къ Форнаринѣ. Мы говорили другъ-другу незначительныя фразы, мало интересуясь ихъ содержаніемъ. Какъ будто выходило такъ, что говорили мы только потому, что оба еще не были увѣрены въ однородности своихъ желаній. Меня смущало ея стыдливое лицо, дѣтская улыбка, хотя порой мнѣ казалось, что я заблуждаюсь.
— Форнарина, можно вамъ задать одинъ вопросъ?
— Задайте,—улыбнулась она и почему-то покраснѣла. — Вы любили когда-нибудь?
Вмѣсто отвѣта Форнарина вдругъ рѣзко отрѣзала:
— Не воображайте, пожалуйста, что я—дѣвочка. Совсѣмъ я не то, что вы думаете.
— Такъ значитъ... въ тихомъ омутѣ...
— Разумѣется. Какой вы наивный. Вамъ, должно быть, неизвѣстны лиловыя чувства?
— Лиловыя?! Фу, чортъ возьми!—вытаращилъ я глаза:— первый разъ, Форнарина, слышу.
Форнарина круто повернулась на каблукахъ и, пройдя въ другую комнату, лѣниво попросила:
— Можетъ быть, у васъ есть шоколадъ?
— Шоколадъ? Кажется, что-то есть. Простите, что я такъ не любезенъ.
Я засуетился и сталъ вынимать изъ шкафа все, что тамъ было: фрукты, бутылку портвейна, кусокъ ростбифа и коробку сардинъ.
— Вотъ, все мое съѣстное богатство. Можно вамъ вина? Форнарина кивнула головой, и я доверху наполнилъ стаканчики виномъ. Послѣ выпитаго вина ея синія глаза потемнѣли отъ расширившихся зрачковъ и яркій румянецъ заигралъ на лицѣ.
— Ну, теперь вы, навѣрное, мнѣ разскажете о лиловыхъ чувствахъ?—спросилъ я, подвигаясь къ ней.
Но Форнарина, пощипывая виноградъ, весело разсмѣялась
и, съ раскраснѣвшимся, оживленнымъ лицомъ, приняла крайне загадочный видъ.
— Разрѣшите, Юсъ, психіатрическую задачу, которую у насъ въ больницѣ часто рѣшаютъ. — Ну?
Форнарина выдержала паузу, затѣмъ потупила глаза и тономъ педантичной учительницы стала диктовать:
— Дано: молодой человѣкъ и молодая дѣвушка. Оба встрѣтились въ сумасшедшемъ домѣ. Онъ предложилъ ей поѣхать къ нему. Она согласилась. У него она ѣла фрукты и пила вино...
— Вина пила очень мало,—вставилъ я, подливая ей вина.
— Не мѣшайте, Юсъ, и слушайте: во время ѣды онъ и она смотрѣли другъ на друга и чего-то ждали. Требуется доказать: чего они ждали и сколько времени потеряли даромъ.
Я вскочилъ, какъ ужаленный. Форнарина, не глядя на меня, выпила вино и смущенно отвернулась. Я чувствовалъ, какъ сердце мое стучитъ и лицо неестественно горитъ.
Дуракъ, мысленно назвалъ я себя: вѣдь, это уже не намекъ, а вызовъ, и вызовъ къ тому же далеко не отъ наивной и цѣломудренной женщины, какъ я предполагалъ.
Волнуясь и проникаясь вновь вожделѣніемъ къ этой обаятельно-странной женщинѣ, я сдѣлалъ шагъ къ ней, протягивая руки. Но она съ легкостью кошки вскочила сперва на стулъ, затѣмъ прыгнула въ уголъ, а оттуда—въ спальню.
— Юсъ, не трогайте меня, я не хочу...
Но ея глаза, ротъ, поблѣднѣвшее лицо и высоко поднимавшаяся грудь говорили объ иномъ. Когда я подошелъ къ ней, взялъ ее за руку и почувствовалъ на себѣ ея лучистый, призывной взглядъ, почва подъ ногами у меня стала исчезать...
Очнулся я при звукахъ телефоннаго звонка. Усталый, я подошелъ къ телефону, не подозрѣвая всего того, что случилось. По телефону говорилъ мой другъ, запрашивая меня— не я ли увезъ изъ больницы душевно-больную. Пораженный такимъ нелѣпымъ вопросомъ, я вначалѣ наговорилъ своему другу дерзостей... Но, не скрывая отъ него никогда своихъ романическихъ приключеній, я откровенно ему повѣдалъ о своемъ знакомствѣ съ надзирательницей. — А какъ ея имя?
— Ну, ужъ этого не знаю. Я же называю ее Форнариной. — Такъ,—мой другъ, замолчалъ, но черезъ минуту срывающимся голосомъ спросилъ:
— Она была въ голубомъ платьѣ? — Да,—блѣднѣя отвѣтилъ я.