любитъ усѣсться на хлѣбномъ мѣстѣ и сжираетъ весь хлѣбъ до основанія, еще на корню. Вотъ что такое кобылки!
Противъ этихъ-то въ полномъ смыслѣ слова животныхъ и возсталъ г. Линдеманъ, давши клятву переистребить всѣхъ кобылокъ въ мірѣ. Съ этой цѣлью онъ сочинилъ какую то неудобоописуемую жидкость, которою надо поливать поля.
Когда же начали поливать поля,—то результаты получились самые неожиданные: хлѣбъ почернѣлъ и завялъ, а кобылки продолжали здравствовать.
Побѣжали къ г. Линдеману за разъясненіями. Г. Линдеманъ разъяснилъ:
— Тѣмъ лучше. Пусть хлѣбъ вянетъ, и кобылки такимъ образомъ погибнутъ съ голоду.
Какой строго-научный, точный, безошибочный и радикальный путь для борьбы со зломъ!
Улита ѣдетъ, когда-то еще будетъ. Пока то кобылки еще передохнутъ, а нынѣ онѣ собираются поднести г. Линдеману благодарственный адресъ съ надписью:
Профессору Линдеману
отъ благодарныхъ кобылокъ въ знакъ памяти
о чудодѣйственной жидкости.
Въ концѣ концовъ «Будильникъ» груститъ о г. Линдеманѣ, готовъ даже слезу пролить о его судьбѣ и совѣтуетъ г. Линдеману бросить проклятыхъ кобылокъ. Кобылки, очевидно, не его конекъ. Быть можетъ, кобылокъ и совсѣмъ вывести нельзя! И не стремись, значитъ, къ невозможному.
* *
*
Пріятно отмѣчать черты родныхъ нравовъ въ заимствованіи иностранцевъ. Столичный городъ Мадридъ обворованъ до тла, точно какой-нибудь Васильковъ, излюбленными людьми. На берегахъ Мансанареса, гдѣ пахнетъ лимономъ и лавромъ, не хуже, чѣмъ на Глинопяткѣ, общипываютъ обывателя и снимаютъ послѣднюю рубашку, благо
въ Испаніи тепло. Королевскимъ декретомъ преданъ суду въ полномъ составѣ столичный муниципалитетъ, болѣе двадцати лѣтъ усердно работавшій на пользу собственнаго живота. Теплая компанія, съ жадными инстинктами и цѣпкими пальцами, овладѣвъ выборами и лавируя между партіями, насѣла твердо и несмѣняемо. Страна серенадъ и балконовъ ахнула, когда оперативный слѣдственный ножъ вскрылъ общественную язву, съ дремучими лѣсами отчетности, систематическими подлогами и безподобными финансовыми ухищреніями. Всѣ доходы поглощались, земельные участки прятались въ карманы, имущества переводились на имя свояченицъ. Заявленія гражданъ и печати встрѣчались съ величіемъ оскорбленнаго достоинства и сообщатели «ложныхъ» слуховъ привлекались думой къ отвѣтственности. Женщины питались вздохами, кабаллеро пырялись кинжалами, алгвазилы оберегали влюбленныхъ, а лордъ-меръ, «исполненъ отваги, окутанъ плащемъ , работалъ съ подручными неукоснительно, и общее число убытковъ столицы Испаніи достигло круглой цифры 100 милліоновъ франковъ. Честные испанскіе бандиты, съ открытымъ девизомъ «жизнь или кошелекъ», краснѣютъ передъ культурными гражданами, замѣнившими большую дорогу общественной казной.
ВЪ «нормальной столовой».
Стоитъ на первомъ планѣ
Здѣсь точность, какъ законъ, И граммами заранѣ
Обѣдъ опредѣленъ...
Но въ качествѣ прислуги (Скажу имъ не во гнѣвъ) Здѣсь взяты для услуги
Двѣнадцать спящихъ дѣвъ!..
Spe
ПОСЛҌДНЕЕ СЛОВО УГОЛОВНАГО КОДЕКСА.
Передъ дачнымъ мировымъ судьей стоятъ дачевладѣлецъ и дачникъ съ виноватымъ лицомъ.
— Вы жалуетесь, г. Сидоровъ, на то, что г. Петровъ не заплатилъ вамъ денегъ за дачу. Хорошо, я присужу его немедленно очистить дачу.
— Нѣтъ-съ, это ужь зачѣмъ же, г. мировой судья! Съѣхать-то они по теперешнимъ холодамъ съ большимъ удовольствіемъ съѣдутъ. А вотъ нельзя-ли ихъ за неплатежъ присудить, чтобъ еще мѣсяцъ на дачѣ пожили. Вотъ я чего прошу!
****
СОВҌТЪ.
«По случаю прибытія въ нашу столицу госпожи Осени со свитой слѣдуетъ быть старымъ и молодымъ, мужчинамъ и дамамъ—въ тепломъ одѣяніи, резиновыхъ галошахъ и шерстяныхъ курткахъ. Неисполпившіе этого подлежатъ взысканію, въ размѣрѣ, налагаемомъ господами Д. И. Фтеритомъ, М. I. Азмомъ и Тифомъ, а также и г-жей С. К. Арлатиной».
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРѢЧА.
(Признаніе вернувшагося дачника).
Вы представьте: я съ предметомъ
Клятвъ прошедшихъ и любви Нынче встрѣтился; мы лѣтомъ
Съ нею жили визави.
Страстью нѣжной пламенѣя,
Тамь на дачѣ, tôte-à-tête, Я клялся, что эта Фея
Для меня и жизнь, и свѣтъ...
рый мнѣ сейчасъ поклонился?.. Это—Ратыновъ. —- Какъ! тотъ самый...
— Да, именно «тотъ самый». Онъ и вокругъ свѣта ходилъ...
— И научился храбрымъ быть?
— Вотъ про это-то я и хочу вамъ разсказать... Между нами престранныя отношенія. Онъ меня презираетъ, и—сказать по секрету— страстно любитъ; я его уважаю, но терпѣть не могу. И оба мы правы.
—Дѣло становится интереснымъ. Разсказывайте. — Слушайте.
Прошлымъ лѣтомъ на террасѣ одной богатой дачи въ Сокольникахъ сидѣло за чаемъ большое общество и—совсѣмъ какъ у Гейне—бесѣдовало о любви.
— Не вѣрю я въ эти пылкія страсти! сказала одна молодая дама. Можетъ быть, и были онѣ когданибудь, да выдохлись: прогрессъ ихъ убилъ. Ромео былъ мальчишка, Отелло—дикарь; имъ было простительно ставить любовь цѣлью всей жизни, рѣзать другихъ и самимъ умирать ради нея, но покажите мнѣ современнаго Ромео или Отелло, человѣка, кто бы ради любви пошелъ на преступленіе?
— Я никогда не любилъ! возразилъ «нѣкто»,— но взгляда вашего не раздѣляю и, если сказать вамъ правду, очень боюсь полюбить, потому что—это, конечно, очень смѣшно,—я, если полюблю, то, мнѣ кажется, именно такъ, какъ всѣ эти Ромео и Отелло.
— И ради любви—если будетъ надо—рѣшитесь на преступленіе?
— Ради любви стоитъ на все рѣшиться.
Эта фраза показалась дамѣ фанфаронадой, и она вздумала проучить хвастуна... Черезъ мѣсяцъ онъ стоялъ предъ дамой па колѣняхъ и объяснялся въ любви.
— Я васъ тоже люблю, отвѣчала дама, Вы— красивы, умны, энергичны, настоящій мужчина: васъ нельзя не любить... Но принадлежать вамъ я никогда не буду.
— Почему?! воскликнулъ нѣкто. — Потому что я замужемъ.
Лице молодаго человѣка скривилось, какъ будто онъ вмѣсто молока хватилъ уксуса, и сдѣлалось настолько свирѣпо, что дамѣ невольно пришло въ голову:
— А ну, какъ онъ и въ самомъ дѣлѣ способенъ на какую-нибудь средневѣковую дикость?!
Но она вспомнила, какъ ловки современные молодые люди на комедіи, и успокоилась. Она просила молодаго человѣка удовольствоваться ея дружбой и стала часто видаться съ нимъ.
— О, какъ тяжела моя жизнь! лицемѣрила она однажды, оставшись на-единѣ со своимъ другомъ. И такъ пройдетъ вся жизнь, потому что я слабѣе мужа и умру раньше его. Да хоть бы ужь поскорѣе, что-ли! Вы знаете: я не разъ собиралась покончить съ собой... Вы не вѣрите? Отодвиньте ящичекъ въ моемъ туалетномъ столикѣ—вы увидите банку съ бѣлымъ порошкомъ. Это—мышьякъ.
Во время этого монолога молодой человѣкъ таращилъ свои странные глаза еще диче, чѣмъ при первомъ свиданіи, а, по его уходѣ, банка съ ужаснымъ порошкомъ куда-то исчезла.
Дня черезъ два послѣ этой исторіи молодой человѣкъ и мужъ дамы сидѣли въ саду и пили пиво.
— Чортъ знаетъ, какое мерзкое пиво сегодня! возмущался супругъ,—отдаетъ не то чеснокомъ, не то керосиномъ...
— Передержалось немного! хладнокровно отвѣтилъ молодой человѣкъ. — Нѣтъ, пиво ничего себѣ—пить можно!
Дама была ни мало не удивлена, что супругу не нравится пиво, ибо она прекрасно видѣла, съ террасы, какъ, въ одну минуту, когда мужъ зазѣвался на проѣзжавшую мимо коляску, собесѣдникъ его высыпалъ ему въ стакань изрядную дозу бѣлаго порошка изъ знаменитой банки.
Супругъ отправился спать, а молодой человѣкъ предсталъ своей красавицѣ.
— Мы свободны! забормоталъ онъ,—я проклятъ въ этой жизни и будущей, но мы свободны.
— Про что вы говорите? испугалась дама, кусая себѣ губы: ей было невыразимо смѣшно.
— Я... я... отравилъ вашего мужа!
— Э! полноте! Отъ салициловаго натра еще никто не умиралъ: напротивъ этотъ пріемъ будетъ очень полезенъ противъ его ревматизма!
— Салициловый натръ!!!
Молодой человѣкъ сдѣлалъ такое энергическое движеніе, что дама взвизгнула, прочтя въ лицѣ своего друга полную рѣшимость сорвать съ нея голову. Но онъ сдержался и долго молчалъ, смотря въ упоръ на коварную возлюбленную, которой, надо сознаться, это разглядываніе доставляло мало удовольствія. Наконецъ онъ сказалъ:
— Такъ вотъ что! Вы меня мистифировали. Не знаю, зачѣмъ понадобился вамъ этотъ обманъ, но теперь вы знаете, на что я способенъ въ порывѣ страсти. Еще недавно я чувствовалъ себя честнымъ человѣкомъ, а ухожу отъ васъ преступникомъ: а бросалъ вашъ салициловый натръ въ стаканъ вашего мужа съ полной увѣренностью, что отравляю его, и теперь неудавшееся убійство такъ же тяжело легло на мою совѣсть, какъ еслибы оно совершилось. До свиданія, madame, и на прощанье вотъ вамъ совѣтъ: такъ какъ вы охотница до шутокъ, то будьте въ нихъ хоть немножко помягче, упражненія въ пошломъ безсердечіи не всегда безопасны!
И онъ ушелъ.
Съ моей стороны, право, очень великодушно самой разсказывать эту исторію, потому что я должна покаяться: молодой человѣкъ—никто иной, какъ Ратыновъ, а дама—ваша покорнѣйшая слуга!
Ал. А.
Противъ этихъ-то въ полномъ смыслѣ слова животныхъ и возсталъ г. Линдеманъ, давши клятву переистребить всѣхъ кобылокъ въ мірѣ. Съ этой цѣлью онъ сочинилъ какую то неудобоописуемую жидкость, которою надо поливать поля.
Когда же начали поливать поля,—то результаты получились самые неожиданные: хлѣбъ почернѣлъ и завялъ, а кобылки продолжали здравствовать.
Побѣжали къ г. Линдеману за разъясненіями. Г. Линдеманъ разъяснилъ:
— Тѣмъ лучше. Пусть хлѣбъ вянетъ, и кобылки такимъ образомъ погибнутъ съ голоду.
Какой строго-научный, точный, безошибочный и радикальный путь для борьбы со зломъ!
Улита ѣдетъ, когда-то еще будетъ. Пока то кобылки еще передохнутъ, а нынѣ онѣ собираются поднести г. Линдеману благодарственный адресъ съ надписью:
Профессору Линдеману
отъ благодарныхъ кобылокъ въ знакъ памяти
о чудодѣйственной жидкости.
Въ концѣ концовъ «Будильникъ» груститъ о г. Линдеманѣ, готовъ даже слезу пролить о его судьбѣ и совѣтуетъ г. Линдеману бросить проклятыхъ кобылокъ. Кобылки, очевидно, не его конекъ. Быть можетъ, кобылокъ и совсѣмъ вывести нельзя! И не стремись, значитъ, къ невозможному.
* *
*
Пріятно отмѣчать черты родныхъ нравовъ въ заимствованіи иностранцевъ. Столичный городъ Мадридъ обворованъ до тла, точно какой-нибудь Васильковъ, излюбленными людьми. На берегахъ Мансанареса, гдѣ пахнетъ лимономъ и лавромъ, не хуже, чѣмъ на Глинопяткѣ, общипываютъ обывателя и снимаютъ послѣднюю рубашку, благо
въ Испаніи тепло. Королевскимъ декретомъ преданъ суду въ полномъ составѣ столичный муниципалитетъ, болѣе двадцати лѣтъ усердно работавшій на пользу собственнаго живота. Теплая компанія, съ жадными инстинктами и цѣпкими пальцами, овладѣвъ выборами и лавируя между партіями, насѣла твердо и несмѣняемо. Страна серенадъ и балконовъ ахнула, когда оперативный слѣдственный ножъ вскрылъ общественную язву, съ дремучими лѣсами отчетности, систематическими подлогами и безподобными финансовыми ухищреніями. Всѣ доходы поглощались, земельные участки прятались въ карманы, имущества переводились на имя свояченицъ. Заявленія гражданъ и печати встрѣчались съ величіемъ оскорбленнаго достоинства и сообщатели «ложныхъ» слуховъ привлекались думой къ отвѣтственности. Женщины питались вздохами, кабаллеро пырялись кинжалами, алгвазилы оберегали влюбленныхъ, а лордъ-меръ, «исполненъ отваги, окутанъ плащемъ , работалъ съ подручными неукоснительно, и общее число убытковъ столицы Испаніи достигло круглой цифры 100 милліоновъ франковъ. Честные испанскіе бандиты, съ открытымъ девизомъ «жизнь или кошелекъ», краснѣютъ передъ культурными гражданами, замѣнившими большую дорогу общественной казной.
ВЪ «нормальной столовой».
Стоитъ на первомъ планѣ
Здѣсь точность, какъ законъ, И граммами заранѣ
Обѣдъ опредѣленъ...
Но въ качествѣ прислуги (Скажу имъ не во гнѣвъ) Здѣсь взяты для услуги
Двѣнадцать спящихъ дѣвъ!..
Spe
ПОСЛҌДНЕЕ СЛОВО УГОЛОВНАГО КОДЕКСА.
Передъ дачнымъ мировымъ судьей стоятъ дачевладѣлецъ и дачникъ съ виноватымъ лицомъ.
— Вы жалуетесь, г. Сидоровъ, на то, что г. Петровъ не заплатилъ вамъ денегъ за дачу. Хорошо, я присужу его немедленно очистить дачу.
— Нѣтъ-съ, это ужь зачѣмъ же, г. мировой судья! Съѣхать-то они по теперешнимъ холодамъ съ большимъ удовольствіемъ съѣдутъ. А вотъ нельзя-ли ихъ за неплатежъ присудить, чтобъ еще мѣсяцъ на дачѣ пожили. Вотъ я чего прошу!
****
СОВҌТЪ.
«По случаю прибытія въ нашу столицу госпожи Осени со свитой слѣдуетъ быть старымъ и молодымъ, мужчинамъ и дамамъ—въ тепломъ одѣяніи, резиновыхъ галошахъ и шерстяныхъ курткахъ. Неисполпившіе этого подлежатъ взысканію, въ размѣрѣ, налагаемомъ господами Д. И. Фтеритомъ, М. I. Азмомъ и Тифомъ, а также и г-жей С. К. Арлатиной».
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРѢЧА.
(Признаніе вернувшагося дачника).
Вы представьте: я съ предметомъ
Клятвъ прошедшихъ и любви Нынче встрѣтился; мы лѣтомъ
Съ нею жили визави.
Страстью нѣжной пламенѣя,
Тамь на дачѣ, tôte-à-tête, Я клялся, что эта Фея
Для меня и жизнь, и свѣтъ...
рый мнѣ сейчасъ поклонился?.. Это—Ратыновъ. —- Какъ! тотъ самый...
— Да, именно «тотъ самый». Онъ и вокругъ свѣта ходилъ...
— И научился храбрымъ быть?
— Вотъ про это-то я и хочу вамъ разсказать... Между нами престранныя отношенія. Онъ меня презираетъ, и—сказать по секрету— страстно любитъ; я его уважаю, но терпѣть не могу. И оба мы правы.
—Дѣло становится интереснымъ. Разсказывайте. — Слушайте.
Прошлымъ лѣтомъ на террасѣ одной богатой дачи въ Сокольникахъ сидѣло за чаемъ большое общество и—совсѣмъ какъ у Гейне—бесѣдовало о любви.
— Не вѣрю я въ эти пылкія страсти! сказала одна молодая дама. Можетъ быть, и были онѣ когданибудь, да выдохлись: прогрессъ ихъ убилъ. Ромео былъ мальчишка, Отелло—дикарь; имъ было простительно ставить любовь цѣлью всей жизни, рѣзать другихъ и самимъ умирать ради нея, но покажите мнѣ современнаго Ромео или Отелло, человѣка, кто бы ради любви пошелъ на преступленіе?
— Я никогда не любилъ! возразилъ «нѣкто»,— но взгляда вашего не раздѣляю и, если сказать вамъ правду, очень боюсь полюбить, потому что—это, конечно, очень смѣшно,—я, если полюблю, то, мнѣ кажется, именно такъ, какъ всѣ эти Ромео и Отелло.
— И ради любви—если будетъ надо—рѣшитесь на преступленіе?
— Ради любви стоитъ на все рѣшиться.
Эта фраза показалась дамѣ фанфаронадой, и она вздумала проучить хвастуна... Черезъ мѣсяцъ онъ стоялъ предъ дамой па колѣняхъ и объяснялся въ любви.
— Я васъ тоже люблю, отвѣчала дама, Вы— красивы, умны, энергичны, настоящій мужчина: васъ нельзя не любить... Но принадлежать вамъ я никогда не буду.
— Почему?! воскликнулъ нѣкто. — Потому что я замужемъ.
Лице молодаго человѣка скривилось, какъ будто онъ вмѣсто молока хватилъ уксуса, и сдѣлалось настолько свирѣпо, что дамѣ невольно пришло въ голову:
— А ну, какъ онъ и въ самомъ дѣлѣ способенъ на какую-нибудь средневѣковую дикость?!
Но она вспомнила, какъ ловки современные молодые люди на комедіи, и успокоилась. Она просила молодаго человѣка удовольствоваться ея дружбой и стала часто видаться съ нимъ.
— О, какъ тяжела моя жизнь! лицемѣрила она однажды, оставшись на-единѣ со своимъ другомъ. И такъ пройдетъ вся жизнь, потому что я слабѣе мужа и умру раньше его. Да хоть бы ужь поскорѣе, что-ли! Вы знаете: я не разъ собиралась покончить съ собой... Вы не вѣрите? Отодвиньте ящичекъ въ моемъ туалетномъ столикѣ—вы увидите банку съ бѣлымъ порошкомъ. Это—мышьякъ.
Во время этого монолога молодой человѣкъ таращилъ свои странные глаза еще диче, чѣмъ при первомъ свиданіи, а, по его уходѣ, банка съ ужаснымъ порошкомъ куда-то исчезла.
Дня черезъ два послѣ этой исторіи молодой человѣкъ и мужъ дамы сидѣли въ саду и пили пиво.
— Чортъ знаетъ, какое мерзкое пиво сегодня! возмущался супругъ,—отдаетъ не то чеснокомъ, не то керосиномъ...
— Передержалось немного! хладнокровно отвѣтилъ молодой человѣкъ. — Нѣтъ, пиво ничего себѣ—пить можно!
Дама была ни мало не удивлена, что супругу не нравится пиво, ибо она прекрасно видѣла, съ террасы, какъ, въ одну минуту, когда мужъ зазѣвался на проѣзжавшую мимо коляску, собесѣдникъ его высыпалъ ему въ стакань изрядную дозу бѣлаго порошка изъ знаменитой банки.
Супругъ отправился спать, а молодой человѣкъ предсталъ своей красавицѣ.
— Мы свободны! забормоталъ онъ,—я проклятъ въ этой жизни и будущей, но мы свободны.
— Про что вы говорите? испугалась дама, кусая себѣ губы: ей было невыразимо смѣшно.
— Я... я... отравилъ вашего мужа!
— Э! полноте! Отъ салициловаго натра еще никто не умиралъ: напротивъ этотъ пріемъ будетъ очень полезенъ противъ его ревматизма!
— Салициловый натръ!!!
Молодой человѣкъ сдѣлалъ такое энергическое движеніе, что дама взвизгнула, прочтя въ лицѣ своего друга полную рѣшимость сорвать съ нея голову. Но онъ сдержался и долго молчалъ, смотря въ упоръ на коварную возлюбленную, которой, надо сознаться, это разглядываніе доставляло мало удовольствія. Наконецъ онъ сказалъ:
— Такъ вотъ что! Вы меня мистифировали. Не знаю, зачѣмъ понадобился вамъ этотъ обманъ, но теперь вы знаете, на что я способенъ въ порывѣ страсти. Еще недавно я чувствовалъ себя честнымъ человѣкомъ, а ухожу отъ васъ преступникомъ: а бросалъ вашъ салициловый натръ въ стаканъ вашего мужа съ полной увѣренностью, что отравляю его, и теперь неудавшееся убійство такъ же тяжело легло на мою совѣсть, какъ еслибы оно совершилось. До свиданія, madame, и на прощанье вотъ вамъ совѣтъ: такъ какъ вы охотница до шутокъ, то будьте въ нихъ хоть немножко помягче, упражненія въ пошломъ безсердечіи не всегда безопасны!
И онъ ушелъ.
Съ моей стороны, право, очень великодушно самой разсказывать эту исторію, потому что я должна покаяться: молодой человѣкъ—никто иной, какъ Ратыновъ, а дама—ваша покорнѣйшая слуга!
Ал. А.