вых шагов своей деятельности, как вдумчивый, глубокой художественной силы пианист, самоотверженно работавший как педагог и директор консерватории, к своему творчеству относился с необычайной строгостью, по многу лет подготовляя и обрабатывая звуковой материал, стремясь к полному и всестороннему разрешению поставленных задач, Оттого созданное им поражает зрелостью мысли и завершенностью формы: в них итоги долгого, жиз
ненного опыта человека, технического опыта мастера; и чем старше становился Танеев, тем полнее и яснее раскрывалось его своеобразное вдохновение, сосредоточенное, как бы обобщающее ряд испытанных впечатлений, вне-личное. В этом он далек от наиболее прославленных старших и младших своих современников. Индивидуальные чувства, борьба одного с миром и судьбой во имя своего личного счастья чужды Танееву; его музыка в наиболее выразительных ее проявлениях ведет к слиянию с общим, к утверждению всего, что покрывает собою стремления и страдания отдельного „я“, и представляется понятным, что в эпоху крайнего индивидуализма такое творчество могло останавливать на себе внимание, но не задевало и не покоряло. Герой единственной оставленной им оперы „Орестейяˮ выполняет свое жизненное назначение не как личность, а как выразитель идеи долга, осуществляя неизбежное. В ранней юности Танеев имел намерение написать оперу на сюжет из времен французской революции; позднее был занят мыслью использовать для той же цели известную драму Лопе-де- Вега — „Овечий Источникˮ — его влекло к литературным темам и образам серьезного историко-общественного содержания.
Творческое наследие Танеева оставлено им почти во всех формах музыкального искусства. Кроме прекрасной, недооцененной оперы-трилогии „Орестейяˮ, его дарование развернулось в двух мощных, монументальных кантатах (обе этического замысла), симфонии, ряде камерных про­ Ленинградский Больш. Драм. театр.К гастролям в Москве.
Засл. арт. Н. Ф. Монахов в роли Григория Распутина.
(„Заговор Императрицыˮ).