Ахъ, эти люди, у которыхъ всего только и есть тридцать восемь словъ на языкѣ, люди, кому четыре мыслишки всего то и отпущено на всю жизнь. Эти благонамѣренные граждане, эти «филейныя части человѣчества», это большинство, которое знаетъ только таблицу умноженія, и только и умѣетъ ковырять въ носу на необозримыхъ поляхъ моей родины!..
Я не хочу играть этими вотъ фигурками! Я изобрѣту другія. Мнѣ случалось иногда для разнообразія, глядя на толпу, публику, — внушать себѣ мысль, что вокругъ меня сумасшедшіе, что вся толпа вокругъ состоитъ сплошь изъ умалишенныхъ. Всмотритесь, вдумайтесь. Какія у всѣхъ ихъ странныя движенія и жесты, какой жуткій звукъ голоса и блескъ глазъ.
— Ничего, ничего... Имъ не надо только показывать, что вы ихъ боитесь. Они, собственно, смирные... Это маніаки... Да, да... Этотъ, вотъ, помѣшанъ на жадности, тотъ на честолюбіи, а та, вотъ, истеричка — на любви... Какъ нравится вамъ она, вся компанія, эта?
Смотрите, смотрите!.. Они движутся, они окружаютъ васъ. Въ театрѣ и на улицѣ, въ дѣловыхъ конторахъ и увеселительныхъ заведеніяхъ, — они всюду, отъ нихъ не скроешься. Они на свободѣ, эти маніаки и слабоумные. Они, вѣдь, ха-ха, они не видятъ страннаго выраженія своихъ лицъ, они не замѣчаютъ своихъ жестовъ. Они воображаютъ, что они, да, да, что они живутъ нормальной человѣческой жизнью...
Впрочемъ, нѣтъ! Это не забавно, а жутковато. Я не хочу играть въ эту игру! Я стану развлекаться иначе. Они вовсе не сумасшедшіе, эти милые люди вокругъ меня. Они всѣ, вѣдь, себѣ на умѣ, съ хитринкой, «пальца въ ротъ не клади». Развѣ сумасшедшіе такіе бываютъ?
Я стану иначе разсматривать моихъ очаровательныхъ ближнихъ! Они — актеры. Ну, конечно, актеры. Они занимаютъ разныя амплуа въ труппѣ, прилежно играютъ разныя роли и получаютъ, далеко не одинаковое жалованье.
Ну, вотъ. Такъ, гораздо интереснѣе! Эта вотъ публика въ вагонѣ — рѣшено! — это все актеры и актрисы. Труппочка подобралась, право же. приличная, «на совѣсть».
Ну, что-жь! Очень пріятно. Давайте по-новому знакомиться съ вами, друзья мои. Вы, сударыня, — инженю? А не пора ди, голуба, на роли комическихъ старухъ? Вы не бойтесь.
Это только сначала страшно, кажется а потомъ обвыкнете! Даже спокойнѣе будетъ.
А этотъ, вотъ, старый человѣкъ — очевидно простакъ, на бытовыхъ роляхъ Какой у него плохой гриммъ! Что это за волосы. — это пакля какая-то. Пробрать парикмахера, дрянные парики даетъ... Что это за цвѣтъ лица, за морщины. Совсѣмъ, совсѣмъ не натурально! Въ настоящей труппѣ не полагается этакого безпорядка. Да я и самъ... (Впрочемъ, старый резонеръ и благородный отецъ, — внѣ критики. Это не смѣшно совсѣмъ, совсѣмъ не смѣшно будетъ о себѣ думать).
Я собирался вплотную заняться этой любопытной разновидностью любимой игры въ толпу. Надо было внимательно разсмотрѣть всѣхъ пассажировъ въ вагонѣ, опредѣлить амплуа каждаго, оцѣнить ихъ внѣшность, гриммъ и костюмы, подобрать и распредѣлить труппу — для драмы, для балета, для театра-миніатюръ.
Можно бы намѣтить и сезонные браки, и попытаться угадать будущія закулисныя интриги. Наконецъ, можно бы распредѣлить между ними и роли. Изъ «Отелло», «Ромео и Джульеты», «Дяди Вани», или «Трехъ сестеръ»? Или лучше «Царя Эдипа», или «Кольца Нибелунговъ»?
Но не успѣлъ я еще какъ слѣдуетъ заняться этой забавой, какъ вдругъ дикая сцена неожиданно разыгралась въ вагонѣ и, разбивъ ходъ моихъ мыслей, разрушила всю игру.
По вагону съ искаженнымъ лицомъ пронеслась, рыдая, старая женщина. Я уже видѣлъ ее прежде въ сосѣднемъ отдѣленіи. Съ ней были какой-то молодой человѣкъ съ дамой. Они, мирно бесѣдуя, ѣли курицу, добытую изъ чемоданчика, и я тогда же рѣшилъ, что это мужъ, жена и теща, и еще подумалъ, какъ бы обрадовался мужъ, если бы теща случайно проколола себѣ глазъ вилкой, или шляпной булавкой. Оказалось, что я не совсѣмъ угадалъ. Господинъ и дама были, дѣйствительно, мужемъ и женой, но старуха оказалась матерью не жены, а мужа.
Этого вотъ мужа теперь почему-то не оказалось вдругъ въ поѣздѣ, и изъ за него то старуха мать, вся въ слезахъ, и бѣгала изъ вагона въ вагонъ, съ растрепанными волосами и сбитой на бокъ шляпой, и искала сына, и всѣмъ жаловалась на судьбу, и, сто разъ повторяя одно и тоже, разспрашивала всѣхъ прерывистымъ, похожимъ на собачій лай, голосомъ: «Молодой такой, красивый, въ шляпѣ»,
Экая дурища! — думалъ я: «молодой, красивый, въ шляпѣ». Во-первыхъ, вовсе онъ не молодой, и не такъ красивъ, какъ вамъ кажется, сударыня. А во-вторыхъ, мы всѣ здѣсь — молодые, красивые и въ шляпѣ. Выбирайте. Смѣю надѣяться, мадамъ, что вамъ не вздумается именно меня почтить своимъ выборомъ...
Но старуха вовсе не собиралась шутить. Въ ея голосѣ все настойчивѣе звучали слезы, и вся эта исторія стала казаться утомительною.
— Можетъ, отстали, на станціи остались, — несмѣло предположилъ вагонный проводникъ. Ну, конечно, остался на станціи. Проворонилъ, дурень, третій звонокъ, и теперь стоитъ на платформѣ. Воображаю, какое у него глупое лицо въ эту минуту! На слѣдующей станціи получится отъ него телеграмма, и нѣжная мать, вмѣстѣ съ любящей женой, сойдутъ съ поѣзда и, вмѣстѣ съ вещами, станутъ ожидать оставшагося растяпу. А проводникъ, высказавшій толковое предположеніе, поможетъ выносить вещи, и получитъ за это на чай.
— Все къ лучшему въ этомъ лучшемъ изъ міровъ.
Но добрая мать. — вотъ бы въ комическія старухи! сто двадцать пять въ мѣсяцъ, и два полубенефиса, — успокоиться не желала. Она визгливо говорила что-то о своемъ предчувствіи, о томъ, что «материнское сердце-вѣщунъ», и по-прежнему непріятно-рыдающій былъ звукъ голоса, и на боку оставалась сбившаяся шляпа.
— Успокойтесь, ну, успокойтесь-же, мамочка, — испуганно повторяла соломенная вдова оставшагося на станціи мужа.
— Скучно все это, — думалъ я. — Когда человѣкъ закуритъ сигару въ отдѣленіи для некурящихъ, приходитъ человѣкъ съ пуговицами, и порядокъ возстановляется. Но когда какія-то двѣ дамы своими слезами мѣшаютъ вамъ спокойно
Портнихи.
Д. И. Бортникеръ.
Смерть генерала Келлера.
И. Бунинъ.
(Посмертная выставка).